Жан-Мари Гюстав Леклезио. Африканец
Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2021
Жан-Мари Гюстав Леклезио. Африканец. / Пер. с фр. Н. Жуковой. М.: Эксмо, 2020.
Лауреат Нобелевской премии 2008 года французский писатель Жан-Мари Гюстав Леклезио всегда писал на французском языке, но означает ли это, что Франция — это его родина? Ответ, если искать его не в фактической плоскости, будет отрицательным. В детстве, сразу после войны, писатель некоторое время провел в Африке, где его отец работал врачом. Это не было обычным путешествием туриста, потому что Африка вошла в плоть и кровь мальчика. Ее природа и люди были наделены могучей силой, прикосновение к которой стало для ребенка незабываемым опытом свободы. Фактически это и есть настоящая родина Леклезио, тем более он и сам пишет, что долго представлял свою мать негритянкой. Воспоминания об Африке, а также размышления об отце, который прожил здесь двадцать два года сознательной жизни, вошли в очень небольшую книгу «Африканец», которую из-за скромного размера можно даже считать просто большим эссе. Леклезио написал ее за два месяца зимой 2003–2004 годов.
В Африку будущий писатель попадает в возрасте восьми лет. Он совсем ребенок, однако кое-что помнит о войне. Он помнит, пусть Африка и стирает эти воспоминания, как семья должна была бежать из Бретани, хотя считалось, что нацисты никогда не дойдут до запада Франции. Помнит постоянную нехватку продуктов, ужасный черный хлеб, про который говорили, что он смешан с опилками, и бомбардировку порта Ниццы. Юный Леклезио жил с матерью, потому что отец работал в Африке, и только после войны семья приняла решение о воссоединении. Отец занимал должность обычного врача в Нигерии, жил в хижине с минимальными удобствами и целыми днями пропадал на работе. Именно в этих условиях мальчику и предстоит провести некоторое время. Его жизнь совсем не похожа на то, что описано в колониальных романах, во всяком случае, читая их, Леклезио себя не узнает. В этих романах дети белых — это маленькие божки, перед которыми раболепствуют чернокожие лакеи. Юный Леклезио такой дистанцией не пользовался, он на равных играл с местными детьми. Можно было бы подумать, что стесненные условия и отсутствие привычных развлечений станут для него тюрьмой, но выйдет все ровно наоборот. Суровая природа с ежедневными грозами и полчищами насекомых и дисциплина, которую отец поддерживал в доме, — все это станет необходимой школой жизни, которую мальчик будет проходить без злости, а с радостью, что мир такой огромный и непостижимый. Леклезио пишет о том, что Африка лишила его лица, оставив только тело. Вероятно, здесь имеется в виду исчезновение индивидуальности в европейском понимании и ощущение первозданной силы, исходящей от материи и предметов. Конечно, детство у Леклезио, как и у всех детей, было раем. Однако спустя годы писатель, бережно относящийся к первым воспоминаниям, вовсе не закрывает глаза на жестокую африканскую реальность. Африка — это не одни только игры под огромным небом. Это еще войны между племенами, болезни и колониальное наследство.
Леклезио понимает все это не только по опыту более поздних поездок в Африку, но и прослеживая путь отца, истории которого отведена половина книги. Отец вырос на Маврикии, а медицинское образование получил в Лондоне. После учебы ему предложили место в Саутгемптоне. Местный главврач потребовал у молодого человека визитку, которой у того не было. Этот крошечный эпизод открыл новоиспеченному врачу глаза на европейскую реальность. Англия — это вовсе не венец цивилизации, а страна, населенная чванливыми спесивцами. Так отец Леклезио решил бежать в Африку. Он получил место разъездного врача в Западном Камеруне, и это время, часть которого он провел с женой, стало лучшим в его жизни. Он путешествовал пешком или верхом по деревням, лечил больных, спал, где придется, часто и под открытым небом, и жил в романтическом мире. Когда жена уехала рожать во Францию, там началась война, а молодой отец остался. Врач предпримет безуспешную попытку вывезти семью к себе, но воссоединиться им удастся только после войны. Когда Леклезио прибудет в Африку в возрасте восьми лет, это будет первый раз, когда он увидит отца.
В это время отец будет работать в Нигерии, и от романтического мира уже ничего не останется. Если Камерун был относительно спокойной страной, то Нигерию раздирают племенные войны. Раненые, жертвы болезней и голода бесконечной чередой тянутся в больницу. От ежедневного контакта с этими ужасами отец Леклезио испытывает упадок сил. Он любит Африку, но не имеет иллюзий на ее счет. И удивительно: его сын, который будет путешествовать здесь позже, тоже не растратит этой любви. То ли писатель остался пленником детских представлений о рае, то ли действительно смог полюбить чувствами взрослого, но Африку он резко противопоставляет Европе. В Европе хуже, чем здесь. Африка — это чистота, естественность, открытость. Здесь природа и вековечный порядок вещей. А Европа — это нечто, что нужно забыть. Отчасти за это Леклезио и любит Африку. Она научила его забывать, жить без зеркал и картин. Она стерла даже воспоминания о совсем недавней войне, о бегстве от гестаповцев, стесненной жизни в Ницце и продовольственных пайках. А позже она станет воспоминанием о «дикой и вольной жизни», особенно когда возвращение во Францию уже не подарит ярких моментов. Африка станет гаванью, куда он будет приходить, испытывая страдания юности — нелюбовь одноклассников, деспотизм отца и посредственность школьной жизни вообще. А ведь еще молодого человека могли отправить на войну сражаться за французский колониализм, что было бы совершенно противно его мировоззрению. Может быть, отец и был слишком суров к сыну, но очевидно, что именно он передал ему ненависть к касте белых самодовольных плантаторов, считающих себя хозяевами мира.
Но любовь писателя к Африке парадоксальна. Ее парадоксальность в том, что ни дети с раздутыми от квашиоркора1 животами, ни межплеменная ненависть, ни опасности, исходящие от диких зверей, не способны ее убить. Иной европеец в ужасе бежал бы отсюда, увидев змей или надвигающуюся армию термитов, а Леклезио, наоборот, стремится сюда как в родной дом. Для него африканцы образуют «единый, нерасторжимый ансамбль, лишенный всяческой лжи». И здесь на него давит другая сила. В Европе она была «скрытой, лицемерной, неотступно преследующей», а в Африке — «открытой, реальной, от которой по телу пробегала дрожь». Этот континент полон опасностей, но одновременно это родина стихий, которые Леклезио приветствует совершенно в духе романтиков. В детстве он разрушал здесь термитники и нащупывал свою власть над окружающим миром. Но эти детские порывы, одновременно такие важные и такие наивные, были лишены изощренности, с которой на природу обрушивается западная цивилизация. Конечно, мальчик хорошо понимает, что Африка — это место, полное реальных угроз для жизни. Иначе зачем бы он каждый вечер перед сном пил таблетку хинина, чтобы не заболеть малярией? Однако борьба юного Леклезио с термитами и другими опасностями не нарушала естественного хода вещей. Он даже говорит о том, что, если бы прожил в Нигерии дольше, он тоже научился бы видеть в термитах богов, как его чернокожие сверстники.
В «Африканце» Леклезио записал свои воспоминания о семье и Африке, где он жил ребенком. Но сам автор — вовсе не посторонний в этом рассказе. «Африканец» рассказывает не только о том, какой была Африка как таковая, но и какой она сделала самого писателя. Поэтому книга не лишена моментов откровенного самоанализа, когда, например, автор признается, что в детстве испытывал беспричинные приступы ярости, а иногда даже намеренно злил сурового отца. С отцом, по-видимому, отношения были непростыми, во всяком случае сын, говоря о его жестокости, употребляет слово «ветхозаветный». Отца раздражали любые отклонения от распорядка, и он часто избивал детей. Африка, похоже, никак не изменила его, только раскрыла его прирожденную суровость. Однако Леклезио относится к этому как к полезной школе жизни. Он берет пример из местных культур, где детям просто запрещалось жаловаться. И Африка, где с отцом ему впервые пришлось столкнуться, — это не какой-то там отдельный эпизод жизни. Это ее фундамент, из которого потом вырос интерес писателя к отдаленным культурам как писательский, так и научный. Несмотря на жестокие разочарования отца, сам Леклезио, по-видимому, сумел сохранить в душе романтическую искру. Наверное, кратко его опыт можно было бы суммировать так: Африка жестока, но естественна, а Европа жестока и противоестественна. Да и на африканскую жестокость нужно смотреть через призму колониализма. Чтобы быть честным, следует спросить себя, не европейцы ли вообще ее породили. Леклезио роняет слова, из которых можно сделать важнейший вывод о его отношении к жизни: естественность важнее истины. Он говорит: «Первозданная земля <…> где время может повернуть вспять и распустить вязаное полотно жизни, полное ошибок и предательства». С Африкой у него связан образ исключительного счастья. Он считает себя даже биологически связанным с ней, когда пишет, что если бы мог увидеть себя в момент рождения, то наверняка ощутил бы всю память Африки о себе самой. Может быть, поэтому детские воспоминания об огромном и свободном мире позволили ему на всю жизнь сохранить любовь к этому континенту, чистую, может быть, даже наивную со стороны и такую парадоксальную. Впрочем, даже наивность — это, пожалуй, не совсем точное слово. Любовь к Африке у Леклезио вырастает вовсе не из ностальгии. Может быть, он и идеализирует Нигерию, придавая ей романтические черты, но он не забывает о реальности. Чтобы понять эту любовь, можно обратиться к словам самого писателя: «Это скорбное и тягостное чувство никогда не давало мне удовлетворения. Я говорю о вещах и об ощущениях самой логичной части моего существования». В общем, эта любовь точно не ослепляет его, а скорее заставляет совершить путешествие к истокам — своей семьи, своей души и, может быть, всего человечества.
1 Квашиоркор — тяжелая дистрофия, вызванная нехваткой белков в пище. — Ред.