Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2021
У меня рабочий сейчас один глаз, поэтому следует ещё более разборчиво и пристально читать и не читать. Книжек я половину уже раздал, а вот распечатки (около полки занимали) выкинуть жалко. Стал перечитывать всё удобоперечитываемое. Нашёл Кавафиса — стал учить наизусть. На всякий случай. «Интересная штука получается», — so Мюллер-Броневой. Когда стихотворение учишь наизусть, ты его а) внутренне конспектируешь, причём в обоих смыслах: и в буквальном — обозреваешь внутренним оком, и б) как список кораблей (1, 2, 3 и тд.). Ну, может быть, исторические вещи Кавафиса к этому более способны. И второе — ты его лучше понимаешь. Уровень понимания знаемого наизусть совсем иной, чем у пробегаемого глазами. Знать наизусть очень важно, когда читаешь ребёнку, — чтоб глаза были свободны.
В чём основной фокус чтения?.. Книга (проза), в сущности, линейна. А сделать линейное квадратно-гнездовым — задача читателя. Как сие возможно?.. Купить книжную копию, не поскупиться. Для чего сие необходимо нужно?.. Потому что надобно проставлять ударения и следить за ритмической схемой прозы, а это удобней делать на бумажной копии. У меня вообще есть обыкновение русские книги читать с толковым и этимологическим словарями. Последнее время проверяю ударения в спорных случаях — и что я вам скажу… Очень это непростая вещь — ударения!
Про маргиналии, записи и выписки я уже писал. Правильный (это, видемо, эквивалент латинского «нормальный») читатель должен уметь составить, например, полный указатель трав и растений («травник») к «Тихому Дону», с латинской номенклатурой. У нас не любят модальность долженствования — какая-то в ней есть наглая шатость. Так вот я вам скажу: уже вчерашнии книги без именных, предметных и прочих указателей скоро будут совершенно темны, и это будет очень скоро. Гаспаров вот пишет про мать, что училась на обществоведении: преподавали им там узбекский и артиллерию, — а потом она работала корректором. Скоро вот так же всё станет. Поэтому правильный читатель должен уметь сам составить к чтомому предметный указатель — а любопытно было бы и указатель идей.
Вообще нужно уметь вести конспекты, а не какие-то сраные блоги. Гаспаров пишет, что ведённых им конспектов по истории Европы ему хватило на всю жизнь. Тут чувствуется не только камешек в тот огород, что, собственно, никому особо не нужна история Европы (включая саму «старуху Европу» (с) Егор Летов «Эй, брат любер»), но и щегольство умением вести и пользоваться конспектом.
Слово «конспект» вообще по причине того, что внутренняя его форма большинству не ясна, могло бы разделить судьбу слова «репетитор». Репетитор ведь был отнюдь не частным учителем, а просто более старшим учеником, который проверял (повторял-репетировал) младшего, сделаны ли уроки, убивая этим 4–5 зайца. 1) Освобождал от сего родителей и учителей, 2) повторял давно прошедшее самим, 3) усваивал азы дидактики, 4) получал деньги. А ведь были ещё «кондиции»!!! Люди ведь понимали, что у ребёнка летом вся учёба в голове обнулится, поэтому брали на дачу гимназиста, чтоб тренировал ребёнка и летом. (Вспомнил, перечитывая Олешу.)
Кстати, про «100 лет одиночества» столь многие, чтоб распутать всех Буэндиа, начинали рисовать генеалогические древеса, что можно предположить, что так было задумано нарочно: чтоб читатель начал конспектировать.
А кто-нибудь помнит, что такое «общая тетрадь» на 48 листов?..
А как по-разному Маркс и Ленин относились к печатной книге! Ленин (из детских рассказов) все пометки в книге делал карандашом и затем стирал. А Маркс спокойно делал пометки пером, может быть, потому что бухал много. Впрочем, я проделал за последние 10 лет путь от Ленина к Марксу в этом смысле. То же пресловутая записнуха Довлатова. Там, по легенде, было записано не только куда поехать и куда позвонить, но даже как разговаривать: «застенчиво», «туповато», «высокомерно».
Что нас толкает к этому?.. У грамотных людей (не в игорь-манцовском, а в простом орфографическом смысле) есть некое слепое пятно, чуткость к правописанию оборачивается нечуткостью к звучащему слову. Которое в беглой русской речи редуцировалось уже до того, что гласные в безударных позициях можно не обозначать: они произносятся, как в алфавите: бъ, въ, гъ итд. Такой возможен частичный переход на консонантное письмо.
Мй дядь самх честнх правл.
В связи с этим припоминаю я знаменитое замечание Гаспарова о Витгенштейне, которое отсылает наряду с «Es ist die hochste Zeit ‘… twoju mat’ zu sagen» к русской обсценной лексике. ««О чем нельзя сказать, следует молчать», «…а не следует думать, что об этом можно, например, насвистать». Тут всё стало ясно…» Ясно стало потому, что «свистеть», несомненно, отсылало к частотному русскому обсценному глаголу, которые ещё лет 15 назад я пропечатал бы en toutes lettres. Гаспаров мог не знать про каппадокийские «поющие деревни», жители которых насвистывают интонацию фразы. Он мог не читать «Северный дневник» Казакова, где подпивший помор очень быстро и непонятно говорит, вокализуя согласные. Но выражения «мастера художественного свиста» он не мог не знать. Nota bene: по-английски «пение» cant — лицемерие, поэтому Иммануил Кант передумал писать свою фамилию Cant, хотя желание пришотландиться было огромное. По-французски «пение» — chantage. Сюда же примыкает дурацкое выражение «ну уж дудки!» из «Геккельберри Финна».
Недавно по совету Сергея Морозова прочёл последний роман Александра Архангельского «Бюро проверки», хороший роман. Так вот у него и ударения расставлены, а мат уписан по-церковнославянски: «бдь», только титла не хватает. Только вот почему у него там «Мир как воля и представление» Шпенглер написал?.. Это, наверное, такая виртуальная закладка для своих.
Был бы я настоящим постмодернистом, вывел бы отсюда недоверчивость русского народа к гласности, с опорой на согласных.