Борис Лейбов. Дорогобуж. — «Знамя», 2020, № 6
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2021
.
Авторские справки, традиционно сопровождающие публикации в толстых журналах, говорят о многом. Их даже можно воспринимать в качестве неотъемлемой части художественного текста, ведь в этих строках не только базовые сведения с датами и достижениями, но и то, каким литератор себя видит и преподносит публике. Кому-то для самопрезентации хватает не больше пяти-семи предложений, а кто-то расписывает собственную биографию чуть ли на половину или даже две третьих журнальной полосы.
Если бы повесть Бориса Лейбова не сопровождалась короткой справкой об авторе, можно было бы решить, что мы имеем дело с опытным писателем в возрасте, которому явно за шестьдесят, ну за пятьдесят — точно. Однако Лейбов — представитель поколения тридцатилетних, что сразу сбивает с толку. Знаю я этих тридцатилетних: в большинстве своём они так не пишут. Борис Валерьевич, где чернуха, где порнуха, где подростковый стиль — где всё то, за что нынешних младолитераторов принято расхваливать на все лады и вручать им большие и малые премии?
Лейбов от мейнстрима в стороне, он верен классике. Открывается четырёхчастная повесть историей деда, рассказывающего двенадцатилетнему Серёже о делах давно минувших дней — своём прошлом, где, как водится, и солнце светило ярче, и трава была зеленее, «и всё в мире имело порядок и смысл». Впрочем, категория времени в «Дорогобуже» сродни лабиринту — она таит в себе множество загадок. Действие первой части происходит в прошлом, однако к какому настоящему это самое прошлое относится? Описания деревни уводят нас к двум последним столетиям, появление литовского князя переносит читателя ещё дальше, и вдруг — «летающие над площадью стражниковы автобусы». Неужто это антиутопия, где дед из далёкого для нас будущего вспоминает будущее недалёкое? Да и в его истории гармонично сочетается несочетаемое: традиционные русские сказания и европейские легенды, восточные сказки и западное фэнтези. Сочетание странных обстоятельств обычно характерно для сновидения. «Дорогобуж» вполне можно воспринимать как повесть-сон. Вернее сказать, три следующих друг за другом сна с одним «явным» приложением. Будто после каждой фазы писатель просыпался и записывал всё, что выдало подсознание. Во сне человеческий мозг перерабатывает увиденное в реальности в настоящем и прошлом и выдаёт полученный результат в причудливых формах. Отсюда — эффект оксюморона, хотя каждый отдельно взятый образ абсолютно обычен. Красавица Ксенька и влюблённый в нее соседский мальчишка. Заезжие палачи-каратели, выполняющие приказы князя. Настя, читающая по ночам бесовские книжки про то, «как две бабы фарисеевой веры трутся, как собаки».
Выглядящая сперва совершенно непонятной конструкция про «двух баб» — отсылка ко второй части «Дорогобужа», где речь идёт о любви Роуз и её жены Хелен. И вновь автор сближает прошлое с настоящим. Дед Роуз Борис Радзивил в 1917 году уехал из России в Шотландию, где обосновался и разбогател. Сын Бориса Филипп стал пьяницей и промотал отцовское состояние. Что остается самой Роуз? Былые дедовы времена, где солнце светило ярче и трава была зеленее, давно ушли. «Вслед за ними ушли… распространённые мнения, что телевидение — глазок дьявола, женщина — друг мужчины, а голос государственной радиоволны не может лгать». В настоящем же — встреча Хелен и Роуз при весьма странных обстоятельствах. Странных для традиционного во всех смыслах мира. Но полностью естественных для образа жизни героев, адептов феминизма и… поэтики сна.
В третьей части «Дорогобужа» долгий сон персонажа и вовсе ставится во главу угла. Андрей просыпается после двух десятилетий пребывания в коме. Доктор Берг просит его в подробностях рассказать про часы, предшествовавшие той аварии, что вычеркнула столько лет жизни. И в ночь перед аварией персонажу тоже снился сон — вещий. Категории времени начинают образовывать между собой затейливые структуры. Настоящее в будущем, будущее в прошлом, прошлое в настоящем. Сон во сне, реализм в антиутопии, фантастическое в историческом. Нечто подобное уже было у Евгения Водолазкина в «Авиаторе». Замороженный во второй половине 1920-х на Соловках Иннокентий «оживает», приходит в себя в больничной палате шестьдесят с лишним лет спустя. «Разбудивший» его доктор Гейгер предложит пациенту в подробностях вспомнить прошлое. И в романе Водолазкина, и в повести Лейбова будет значим образ девушки — символ любви, продолжения жизни после долгого сна, синонимичного смерти. В «Авиаторе» это юная Анастасия — внучка той, в которую до «заморозки» был влюблён Иннокентий. В третьей части «Дорогобужа» — девушка, проведшая, как и Андрей, двадцать лет в коме. Но отличие здесь существенно. Если спутница Иннокентия — эмблема будущего, то спутница Андрея — всё же эмблема прошлого. Несмотря на то, что перед нами половозрелая привлекательная девушка, подчёркивается, что она оказалась в коме в десятилетнем возрасте, то есть это лишь наивный ребёнок во взрослом теле.
Вспомнив про «Авиатора», уместно будет вспомнить и про «Лавра», а конкретнее — про особенность нашумевшего романа Водолазкина, о которой долго спорили критики и литературоведы. В конце концов, пластиковые бутылки в средневековом лесу — писательская небрежность или хитрая игра с временем? В повести Лейбова игры сопоставимы, но тут уже в будущее «залетают» частицы из прошлого. С одной стороны, мы видим футуристические картины: тексты в тетрадь не записываются, а надиктовываются, автомобилям больше не нужны рули и лобовые стёкла — достаточно голосовых команд. С другой стороны, высокотехнологичное государство будущего кажется тоталитарным, словно автор сознательно ошибся ровно на сто лет, переместив героев в Россию не конца 2030-х, а конца 1930-х годов. Тем не менее подробности Лейбов оставляет за кадром, обрывая каждый из трёх «снов», вошедших в повесть, как по будильнику. И в каждом — смерть, и в каждом — ребёнок.
Последняя, самая короткая часть повести — столетней с лишним давности сочинение ребёнка — давно выросшего, уехавшего из России в Шотландию, обосновавшегося, разбогатевшего и в итоге умершего в эмиграции Бориса Радзивила. Здесь и сосредоточены ответы на отдельные вопросы, которые могли терзать читателя на протяжении предыдущих частей «Дорогобужа». Время и место обозначены с предельной точностью, в конце же повести прозаик лёгким штрихом даст понять, каким образом Шотландия связана со смоленской глубинкой.
Зачем снятся сны? Кто знает, возможно, и для того, чтобы понять, до какой степени значимыми способны быть те вещи, явления, промежутки времени и точки в пространстве, что наяву видятся вовсе не заслуживающими внимания. Маленький город Дорогобуж на Смоленщине с виду не особо примечателен, но начнёшь погружаться в глубину веков — и вот оно: и древние русичи, и литовцы, и поляки, и немцы — круговерть невероятного давит на подсознание. Несочетаемое оказывается вполне сочетаемым, оксюмороны разрушаются, а прошлое, настоящее и будущее — предсказанное и несбыточное — соединяются в одной точке. Отсюда Борис Лейбов и начинает мостить дорогу в гору — Дорогобуж.