Андрей Павленко. Дежурный по апрелю. — «Нева», 2020, № 10
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2021
Как-то на критическом семинаре совещания молодых писателей СП Москвы зашел разговор о романе Александра Архангельского «Бюро проверки». Руководитель семинара Дмитрий Бак сказал: не могу отстраненно обсуждать эту книгу, потому что она про меня. Некоторые поняли буквально. Но имелась в виду книга о студенте-филологе «из» позднего СССР, в главном герое которой всякий его ровесник и коллега может узнать себя. Дмитрий Бак вспомнил и совпадения вроде путешествия на поезде как раз в дни Олимпиады-80 и, кажется, усиленной проверки документов милицией…
О «Почти документальной истории» Андрея Павленко «Дежурный по апрелю» я тоже могу сказать: это повествование про меня. Павленко в 1998 году окончил Санкт-Петербургский институт кино и телевидения по специальности «кинорежиссура», а я немного ранее — Историко-архивный институт РГГУ. Но в целом то, что написал Павленко об учебе в вузе в «лихие» годы, касается любого студента девяностых. Ибо глобальную переоценку ценностей, которую мы пережили в процессе учебы — и нам ее точно не преподавали! — автор обозначил уже на первой странице своего труда со сложной жанровой дефиницией:
«Мы рассуждали о том, что пять лет учебы потрачены впустую. Нас учили находить высшие смыслы в драматургии Шекспира и Чехова, разбирать сложные коллизии фильмов Бергмана и Куросавы, понимать поэтическую образность Иоселиани и т.д. и т.п. …А вот, например, снять и смонтировать элементарную уличную драку, этому нет, никто не обучал. Серега в те дни заканчивал свой первый фильм для сериала «Улицы разбитых фонарей». Дебют! Я уже несколько лет снимал рекламу, два моих «ментовских» сценария утвердили в Москве…»
Похожим образом всякий выпускник института-университета в те годы, получив вожделенный диплом, осознавал его, по сути, бесполезность: ни распределения, ни нормальной работы в большинстве государственных сфер, ни зарплаты, ни социального лифта… Деньги можно было заработать только в бизнесе — но что такое бизнес, не многие студенты понимали. Которые понимали, бросали учебу — были бы наличные, диплом купить можно…
С позиции «студента девяностых» я считаю главным месседжем текста Павленко вот эти два абзаца: «…Он (М.С. Богин. — Е.С.) был весь, целиком, безнадежно весь, из своих 70-х. Из «кавалергарда век недолог», «шарика, что улетел». Из фильмов тех лет, когда кино и зритель еще жили на соседних улицах, могли ходить друг к другу в гости. Из той жизни, когда предчувствие будущего заменяло саму жизнь». И: «Мы пришли в момент, когда махина государства обрушилась. Бетонный фасад оказался сделанным из картона. Среди окружающих обломков и развалин маленький храм искусства Богина тоже превратился лишь в часть декорации. …Сознательно подставляясь, он как бы говорил нам: «Да, вам могут быть смешны мои традиционные принципы, мои привычки и манеры, но поверьте, придет день, когда вы поймете всю ценность этих старых принципов, еще помянете меня и мое время добрым словом. Мы не зря жили!» — словно кричал он нам».
Сверхидея выражена внятно и поэтично, ее могут понять и прочувствовать все читатели — не только ровесники Павленко и его товарищи по несчастью жить на сломе советской эпохи. Это осознание разницы (пропасти) между поколениями «семидесятников» и жителей девяностых Павленко проводит через детальное описание продолжительного студенческого конфликта с преподавателем режиссуры и актерского мастерства Михаилом Семеновичем Богиным (не путать с Михаилом Синаевичем Богиным, режиссером фильма «О любви», хотя они и родственники!). Он берет быка за рога: «Михаила Богина убили летом 2000 года. Если быть точным, 3 августа. В его собственной квартире на улице Моховой». Это первые фразы текста.
И как квалифицировать такой текст? Как некролог? Некрологов на 86 журнальных страниц не бывает; да и покойный Богин является хоть и одним из главных, но далеко не единственным действующим лицом. К тому же некрологам не свойственна откровенность, которую позволяет себе Павленко, говоря о многолетней драме взаимного «изведения» преподавателя и студентов, и прорывающиеся неприязненные нотки в адрес покойного учителя… Но Павленко признается, что конфликт с Богиным и ужасная его смерть не дают ему покоя. Он много раз хотел написать повесть о Богине: «Набросал даже «Письмо к Богину». Запоздалая попытка высказать то, что не успел. Продолжение разговора, который так нелепо оборвался», — но то письмо не состоялось, а в этом сочинении проявились признаки очерка об ушедшем.
Можно рассматривать «Дежурного по апрелю» как почти документальную повесть — что, собственно, Павленко и предлагает в подзаголовке. Это определение близко к истине. Но «документальность» поверить сопоставлением с фактами способны немногие — повествование касается узкого «ленинградского» мира кино (так что «почти» здесь не случайно). Обособленность этого мира Павленко подчеркивает: «Новые курсы режиссуры при «Ленфильме» должны были стать альтернативой ВГИКу. …Отечественный кинематограф зарождался именно на берегах Невы. Здесь появились ФЭКСЫ, в 20-е творили Трауберг и Козинцев. Только жесткая советская установка на централизацию привела к тому, что… Москва объявила себя столицей русского кино. …С другой стороны, именно удаленность от столицы, особая атмосфера позволили в Питере создать Корогодскому блестящий ТЮЗ, Товстоногову — БДТ, а на «Ленфильме» возникла «ленинградская школа кино». Автор выражает мнение коллективного бессознательного, что ленинградская школа кино — это анклав, посвятивший себя звучанию «тихого одинокого голоса человека», но не слишком углубляется в эту тему.
Можно считать «Дежурного по апрелю» не исторически достоверным трудом, а воспоминаниями об определенной эпохе. В любом случае этот текст будет историческим источником личного происхождения (говорит мой внутренний историк-архивист). Но что было для автора «первее» — составить портрет ленинградской школы кино и его кузницы кадров в 90-е или запечатлеть «свои девяностые» и зарисовки себя на фоне эпохи? Повествование гораздо более личное, нежели историчное, густо замешанное на собственных впечатлениях, ощущениях, мыслях, взрослении, переоценке ценностей. Все это типично для мемуаров. Применительно к «Дежурному по апрелю» «мемуары» звучит громко. Но, возможно, когда-нибудь Андрей Павленко вырастит из этого «зерна» полноценные воспоминания.
В тексте предложено еще одно авторское определение жанра — творчески-фантазийное. «Вспомнить эпизоды, пусть разорванные и бессвязные, но подлинные. Пусть это будет не снятым, но уже смонтированным в голове документальным фильмом. Набором застрявших в памяти «картинок» из «святых — подлых» 90-х, — так пишет Павленко о том, как начинал работу. — Осталось только подложить под ленту прошлого шумы, голоса, найти интонацию и мелодию». На выходе у него получился монтаж документального фильма на глазах читателя. Уже второй раз я, сотрудничая с «Журнальной полкой» «Урала», встречаю литературные произведения, жанр которых апеллирует к «продуктам» других искусств. Первой была повесть Дмитрия Долинина «Иллюстратор» — ее я восприняла как картину (см. «Урал», № 9, 2018). И вот более сложная аналогия — повесть как документальный фильм. (Напомню, Павленко в качестве режиссера снял шесть документальных фильмов для киностудии «Леннаучфильм» и художественные фильмы «Чемодан» и «Свидание».)
Каждую главу «Дежурного по апрелю» следует рассматривать как кадр или эпизод. Один из первых эпизодов (после «Зачина» с известием о смерти Богина и «Экспликации» с авторской рефлексией на тему гибели) — «Ленинград—1992» с беглым наброском атмосферы на «Ленфильме» и упоминанием о том, как Семен Аранович набирал «свою мастерскую «режиссуры игрового и документального фильма» летом 1992 года». Но следом идет глава «Похороны Хейфеца» — на «Ленфильм» автор впервые попал на проводы режиссера-легенды. Однако Иосиф Хейфец умер в 1995 году… Временной разрыв в целых три года!.. После него Павленко снова возвращается к своей учебе и пишет большую главу «Аранович» о мастере, которого, в отличие от Богина, безоговорочно уважает. А за этим следует «Завязка конфликта» — о Богине и о его (по ощущению автора) жизненной несостоятельности, которую тот скрывал от студентов, — но они-то знали, что их требовательный наставник ничего значительного сам не снял, был вечно на вторых ролях у выдающихся режиссеров…
«Фильм» смонтирован несколько бессистемно. Или же система видна только самому автору. Возможно, будь это на самом деле кино, информационные блоки «цеплялись» бы друг за друга визуальными символами, объясняющими переход темы. На письме эти переходы выглядят резкими. Впрочем, беды большой в том нет. Видно, что автор следует за логикой своего внутреннего высказывания, а оно чаще всего обоснованно возвращается к фигуре Богина. Ну, а пунктиром между этими реперными точками даются портреты деятелей кино, с кем Павленко сводила судьба, — и тут по-человечески приятно, что наряду с выдающимся режиссером Иоселиани упомянута, скажем, Леда Семенова, «великий ленфильмовский монтажер», умевшая смонтировать в четкую и логичную картину любой отснятый материал, — но многие ли вне киносреды о ней слышали?.. Проходит тут и хроника исторических событий — в ракурсе субъективном: «Борей». Хасбулатов» (оказавшийся не Хасбулатовым), «Штурм Останкино» (как его обсуждали на студенческих посиделках), чередующаяся с «картинками с выставок», — «Фестивали», «Серебряный медведь», «Куросава» (показ фильма, который студенты демонстративно предпочли лекции Богина)… Все это читается еще и как сборник баек — последнее вероятное определение жанра повести.
Творческие люди обычно богаты колоритными «байками» о своих коллегах, о забавных моментах «закулисья», о жизни богемы. Павленко идет в целом по тому же пути. С поправкой на девяностые. Комплекс его баек посвящен эпохе, которую мы все прожили и прочувствовали на своей шкуре, — но не все способны адекватно ее оценить. Разброд мнений Павленко вкратце отражает. Его мнение об этой эпохе: «90-е — пересадочная станция. В них никто, по сути, и не жил. Значительная часть народа переживала о прошлом: «Ах, как много мы потеряли!» Большинство — в будущем: «Ничего, еще немного, и начнется настоящая жизнь!» Этим «Дежурный по апрелю» для меня родственен повести Антона Ратникова «На районе», вышедшей в «Неве» пять лет назад, в № 1 за 2016 год. Там тоже был «набор «баек» из жизни района», причем анекдотов, происшедших в девяностые — и только тогда и возможных. Правда, истории «На районе» могли разыграться в любом другом городе, — а события «Дежурного по апрелю» специфически петербургские. Поэтому «Нева» как площадка публикации исключительно логична.