Рассказ
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2021
Сергей Луцкий (1945) — прозаик. В 1975 г. окончил Литературный институт им. А.М. Горького, работал редактором. Печатался в журналах «Юность», «Октябрь», «Роман-газета», «Урал», «Сибирские огни», «Зарубежные записки», «Наш современник» и др. Автор книг «Десять суток, не считая дороги», «Яблоко в желтой листве», «Ускользающее время» и др. Лауреат Всероссийской премии им. Д.Н. Мамина-Сибиряка. Произведения С. Луцкого переводились на украинский, удмуртский, арабский языки и язык дари (Афганистан). Долгие годы жил и работал в Ханты-Мансийском автономном округе. Сейчас живет в Подмосковье.
Здесь Игорь засыпал, едва коснувшись подушки. Хотя перед тем были многочисленные отбои-подъемы, способные разогнать любой сон. Игорь и теперь готов был провалиться в черную яму, выпасть из жизни до самого утреннего вопля дневального: «Подъем!», если бы не громкие голоса у входа в спальное помещение.
Там что-то случилось. Кроме возбужденных голосов — топот сапог, звонки телефона на тумбочке дневального, беспокойная суета. Что-то должно было произойти серьезное. Вернее, уже происходило. Серьезное и не очень приятное, Игорь это чувствовал.
— Слышишь? — тихо спросил он у Толика Терентьева. Койка Тери находилась через проход. Игорь, Теря и еще несколько ребят были выпускниками техникума, которых сразу после защиты диплома призвали служить. Призвали практически весь курс, но до станции Приекуле осталось всего несколько человек. Остальные вместе с «покупателями» сошли раньше.
Толик не ответил, похоже, спал. «Крепкие у Тери нервы. Позавидуешь чуваку».
Две недели службы достаточный срок, чтобы понять: ждать хорошего здесь не приходится. И наряды на кухонную посудомойку с ее липким паром и объедками в потемневших алюминиевых мисках, и строевые тренажи до сбитых в кровь ног, и тупая зубрежка уставов, и жлобство сержантов — вполне возможно, еще не самое худшее.
— Карантин, тревога! Тревога!.. Форма одежды — бушлаты! Построение через три минуты!..
Ну вот, пожалуйста… Старшина-сверхсрочник Сыров и оба сержанта шли вдоль коек, расталкивали тех, кто еще спал. В лицах старшины и сержантов, казалось Игорю, было что-то от мстительного удовлетворения. Они словно говорили: это вам, салабоны, чтобы служба медом не казалась!..
— Вас что, не касается?! Тревога!.. Быстро поднялись! Построение через три минуты в бушлатах!..
Игорь, выругавшись про себя, сорвался с койки, кинулся к своему табурету с аккуратно сложенным хэбэ. Эта наука, как и заправка «кирпичиком» койки, тоже далась не сразу. Вчерашние дипломанты, уважаемые техникумовские мэтры, они здесь стали кем-то вроде париев. В армии шла жизнь, которой они не знали. При всей ее дикости к ней надо было привыкать на целых три года, выбора не было.
И сейчас руки уже сами хватали брюки, натягивали гимнастерку, наматывали портянки, которые следует намотать так, чтобы не было ни складочки, а то сотрешь ноги. Потом сапоги — и быстро, быстро к висящим один к одному бушлатам второго взвода! Выхватить свой, свериться с биркой на тыльной стороне воротника, подпоясать бушлат ремнем…
В голове было пусто, лишь крутилась фраза, оброненная как-то старшиной Сыровым: солдат без бирки что п… без дырки. Нормальный армейский юмор, к нему тоже надо было привыкать. Как и к характеристике места их службы: страна дождей, б… и велосипедов.
Место в строю Игорь занял одним из первых.
— П-понял службу, Никишин! — поощрительно заметил сержант Яцура. Он слегка заикался. Остальным, все еще возящимся с портянками или не сумевшими в суете и толкотне сразу отыскать свои бушлаты, замкомвзвода пообещал тренировки. Не сейчас, конечно, а после отбоя тревоги.
— Готовь место для ордена, — вполголоса подколол стоявший рядом с Игорем широколицый курносый Толик Терентьев. Даже не верилось, что он несколько минут назад еще крепко спал. — Начальство тебя отмечает…
— Заткнись. — Игорь не расположен был шутить. Он с недоумением смотрел на бодрых сержантов, на пытающегося хохмить Терю. Ведь наверняка с удовольствием завалились бы сейчас спать вместо всей этой дурацкой самодеятельности.
— Р-разговорчики в строю, — прикрикнул сержант Яцура. — Равняйсь! С-смирно! На первый-второй рассчитайсь!..
Вскоре выяснилось, что торопиться было ни к чему. И тревога оказалась какая-то странная. В фильмах и книгах солдаты по тревоге занимали свои места в танках, орудийных расчетах, десантники — в транспортных самолетах. Все делалось быстро и слаженно. А здесь оставались в казарме, потели в бушлатах, ждали неизвестно чего.
Спросив разрешения обратиться (строго по уставу, как полагается), брюнетистый Юра Литвак, он же Гиви, спросил у старшины Сырова:
— А что, собственно, делать по тревоге карантину, если мы еще присяги не приняли?
— Отставить разговоры! Умничает он, понимаешь… — прикрикнул Сыров, но всего сказать не успел.
— Товарищ старшина, вас дежурный по части!.. — заблажил дневальный у тумбочки. Здесь почему-то говорили «дневальный на тумбочке», говорили в том числе офицеры, командиры взводов.
Сыров, стараясь не терять старшинского достоинства, направился к тумбочке дневального. По дороге еще раз сердито оглянулся на Литвака.
— Допрыгался Гиви, — бормотнул рядом Терентьев так, чтобы не слышал сержант. — Наряд вне очереди, считай, обеспечен…
Легкомысленный Юрка Литвак громко сказал:
— Я что, не имею права спросить?
— Имеешь. Но лучше не спрашивай, провокационных вопросов не задавай.
— Ра-разговоры в строю! — одернул Яцура. — Равняйсь! Смирно!..
Сыров, видимо, получил от дежурного по части какое-то цэу. Прогремев сапогами по лестнице, карантин через несколько минут уже был во дворе части. Качалась на ветру забранная проволокой лампочка над входом в казарму, ее чахлый свет скользил по крыльцу, в лицо ударил снег. Черно и бесприютно было вокруг, лишь светилось окно недалекого КПП.
— Кошмар! — сказал, озираясь, Алик Смолов, еще один выпускник их техникума. Кликуха у Алика была Лошадь за привычку постоянно утвердительно мотать головой. Он и сейчас мотал ею, то ли ужасаясь, то ли возмущаясь. — Нет, ребята, армия не для интеллигентных людей! Лично мне здесь делать нечего!..
Ироничный Теря не упустил случая подколоть и сейчас:
— Еще бы. Ты рожден кадрить птичек в Вильнюсе, давить их интеллектом…
В Вильнюсе, когда толпа призывников дожидалась пересадки на другой поезд, Алик решил познакомиться с какими-то модно одетыми девушками. Девушки были в длиннополых черных пальто, при ходьбе полы распахивались, и становились видны ноги в мини-юбках. Этот контраст — длинные пальто и высокие оголенные ноги, обтянутые светлыми колготками, — привлекал. Сами ребята были одеты во что похуже, чтобы не жалко было оставить, когда в части переоденут в военное. Почти беспризорники из фильмов о двадцатых годах. Но Алика это не смущало. «Нет недоступных кадров! — азартно мотал он головой. — Элементарно задавлю интеллектом!..» — «Ладно выступать, Казанова. Ребята собираются втихаря посмотреть башню Гедиминуса. Пойдешь?..»
Тогда тоже была ночь, но без ветра и снега. Да и освещение вильнюсских улиц не сравнишь с освещением территории части. Слухи о коварстве прибалтов оказались лажей, редкие прохожие правильно показывали дорогу к башне. Правда, сама башня не впечатлила, хотя и стояла на довольно высоком холме. Но нелегальный поход к ней был хоть каким-то развлечением в затянувшейся на несколько суток дороге со многими пересадками и ожиданиями на вокзалах. Тем более что все обошлось, их отсутствия сопровождающий команду «покупатель» не заметил. Хоть дезертируй.
Здесь-то уж хренушки!..
— Сержанты, проверить наличие людей! — скомандовал старшина Сыров, особенно молодцеватый в ладно подогнанной шинели.
— Первый взвод, становись! На первый-второй рассчитайсь!..
— Второй взвод, становись! На первый-второй рассчитайсь!..
— Товарищ старшина, первый взвод построен!
— Товарищ старшина, второй взвод построен!
Гиви опять был недоволен:
— Так только что проверяли… — Но сказал это уже негромко. При всем своем простодушии получить наряд вне очереди ему не хотелось. Но и промолчать Юрка не мог. — Куда нас ведут? Подняли среди ночи, все нормальные люди спят…
Сержант Яцура все-таки услышал.
— Литвак, вы в армии или где?! Приказы выполняются, а не обсуждаются!.. Левое п-плечо вперед ш-шагом марш!.. Скоро узнаете, к-куда ведут!
И опять Игорю послышалось злорадство в голосе замкомвзвода. Впрочем, на открывшего ворота КПП часового (тот, узнав карантин, по привычке изобразил петлю вокруг шеи — вешайтесь, мол) Яцура рявкнул:
— Сам вешайся, молодой!
Часовой был одним из многих, кто при встрече с карантином делал подобный жест. Обычно перед этим спрашивали, сколько осталось служить. Поначалу кто-нибудь из карантина добросовестно отвечал. Услышав ответ, солдаты комично ужасались и советовали вешаться. Игорь про себя поражался: ведь должны, наоборот, сочувствовать — им-то служить наверняка осталось меньше!.. Странные люди. Жлобьё.
Строй топал в темноте по расчищенной от снега бетонке. Все еще было непонятно, куда ведут. Приекуле карантин не знал. Да и что можно было узнать за пятнадцать минут, когда, высадив из вагона, вели в часть? Серое прибалтийское небо, голенастые сосны, дома с каким-то нерусским оттенком во всем… А в увольнение, говорили сержанты, станут отпускать лишь после того, как карантин примет присягу. И то не всех, а тех, кто будет хорошо служить. «Поймет службу», как выражались сержанты.
— Чуваки, нас на вокзал ведут! — срывающимся голосом бросил кто-то в голове колоны. Направляющие видели дальше, чем те, кто шел в глубине строя.
— Конечно, домой отправят. — Это опять Теря с его приколами. — А то перебор в Красной армии вышел, слишком много народа призвали.
Гиви, простая душа, с готовностью поддержал:
— А что, запросто. Сорок шестого года рождения пацанов полно. Это тех, кто родился во время войны, не хватало. В прошлом году даже девчонок призывали.
— Ладно лапшу вешать!
— Клянусь! У нас соседка в связи служит. Все как положено — форма, звание…
Ребята спорили едва ли не в полный голос, сержанты не могли их не слышать. Но почему-то не одергивали, молчали. Выражения их лиц в темноте было не разобрать.
Карантин приумолк, когда миновали освещенный вокзал и повели дальше, в темноту вдоль путей. Облом, хотя, конечно, никто всерьез и не надеялся, что отправят домой. Разве что Гиви. Метров через пятьсот старшина Сыров скомандовал:
— Карантин, стой! Раз-два!..
Справа темнели непривычного вида вагоны, кажется, металлические, под сыпучие грузы. Слева на фоне снега хорошо была видна будка с освещенным окошком. Приложив к стеклу руку, из будки смотрела тетка в платке и ватнике.
— Выдайте инструмент, карантин прибыл на разгрузку, — другим, гражданским голосом сказал ей сквозь стекло Сыров. — Дежурный по части вам звонил?
Тетка отошла от окна, щелкнув замком, молча открыла дверь. Оставляя на снегу следы валенок, прошла к пристройке рядом и сняла навесной замок.
«Немая, что ли?» — удивился Игорь. Морозный воздух, секущий лицо снег, быстрая ходьба — спать ему больше не хотелось.
Но недоумевал он недолго.
— Старшина, ты мне, едрит твою мать, за каждую лопату и лом отвечаешь, усек? — напористо заговорила вдруг сторожиха. — Попробуй со своими архаровцами хоть одну сломайте, до командира части дойду! Заруби себе на носу!..
По строю прошел смешок. И сурового Сырова, оказывается, можно поставить на место. Знать это о старшине было почему-то особенно приятно.
Вскоре выяснилось, для чего лопаты и почему карантин остановили возле вагонов. В вагонах был уголь, который предстояло разгружать.
Вот так тревога!..
— Приказываю отнестись к разгрузке угля как к боевой задаче! — заявил, не распуская строй, быстро пришедший в себя после общения со сторожихой старшина. — Котельная части на чем работает? На угле! Не будет угля — боеготовность под вопросом. Увижу, кто будет сачковать, накажу. Вопросы есть? Вопросов нет. Сержанты, взять шанцевый инструмент и расставить людей по вагонам.
— А что, разгружать уголь надо обязательно ночью? — опять не выдержал Алик Смолов. — Днем нельзя?..
— Три наряда вне очереди!.. Яцура, поставить Смолова одного на вагон. Меньше болтать будет!
Игорь присвистнул. Вагоны в темноте казались огромными, циклопическими, особенно если смотреть на них вблизи и снизу. Попробуй перекидай эти десятки тонн угля в одиночку лопатой. Довыступался Лошадь!
— Кого прислали?! Ни хрена не знают! — Откуда-то сбоку появилась сторожиха с кувалдой, принялась торопить стоящих слишком близко к вагонам ребят: — Отошли на пять метров, а то завалит! Сержанты, чего молчите? Командуйте, сейчас запоры подниму!.. Берегись!
И несколько раз ударила кувалдой во что-то в начале и конце вагон и в его середине. Наверно, это и были запоры. Часть стенки вагона внизу откинулась, к рельсам хлынула черная масса угля. Сторожиха ткнула кувалду старшине.
— На! Чего стоишь руки в брюки!.. И предупреждаю, уголь отбрасывать на три метра от рельсов, как положено, а то переделывать будешь. Ты командир, ты в ответе!
— Может, хватит? — сдержанно сказал Сыров. Чувствовалось, здесь что-то свое, личное. Ребята, принявшиеся отбрасывать уголь, заухмылялись: теща? Или подружка старшины, с которой он в ссоре?.. Мало того что старая, так еще скандальная.
— Мне на тебя с высокой горы плевать, а пацанов жаль. Их счастье, мороза толком нет, уголь не смерзся, а то намудохались бы.
— Пошли, — сказал Сыров.
— Это еще куда? — удивилась сторожиха.
— К тебе, погреемся. Сержант Яцура, остаетесь за старшего!
Помолчав, сторожиха погрозила старшине кулаком:
— Ты мне смотри!.. — Потом смягчилась, у них были явно какие-то свои отношения. — Ладно, чаем тебя напою. Хотя ты не заслужил.
Отбросив от рельсов первую лопату угля, Теря сказал, отворачивая лицо от угольной пыли:
— Что-то мне подсказывает, сегодня Сыров чай заслужит…
Ему хотелось добавить, что он не отказался бы сейчас быть на месте старшины. Но Толик промолчал — ребята начнут подкалывать. Хотя и сами были бы не прочь оказаться в сторожке, пусть дама и не первой свежести. Ни одной женщины за две недели карантина они не видели. Даже в санчасти, когда водили на соскоб по поводу глистов.
— От этого угля будем грязные как черти! — зло сказал кто-то. — И бушлаты потом не отчистить!..
Никто ему не ответил. Разобрав лопаты, принялись за работу. Каждый старался встать так, чтобы угольная пыль не летела в лицо. Но это удавалось не всем. Пыль забивала ноздри, скрипела на зубах. Здесь, рядом с вагонами, у ветра были свои законы, он не дул так, как на открытом месте. Турбулентность, подумал Игорь. Становилось жарко, он расстегнул верхние пуговицы бушлата.
— Простынешь, чувак! — Гиви стоял, опершись на лопату. Он не особо усердствовал.
— С-сачкуем, Литвак? — недобро поинтересовался Яцура, вместе со вторым сержантом похаживая вдоль состава. — П-поднимайтесь в вагон, не весь уголь в-высыпался самотеком. Взяли л-лом и вперед!
— Не вопрос, товарищ сержант. Но хочется пить. Разрешите попросить в сторожке? Горло углем забило.
Сержанты переглянулись. Сторожка явно была не тем местом, в которое сейчас можно было соваться.
— Вы устав учили? — спросил второй сержант. — Там написано: стойко переносить тяготы и лишения воинской службы. Снега поешьте.
Гиви кивнул на успевший стать черным от угольной пыли снег вокруг:
— Этот?.. Сами ешьте.
На него напустились в два голоса:
— Как разговариваете со старшими по званию?! Обнаглел совсем! Вы в армии, а не на курорте! Как стоите?! Смирно! Наряд вне очереди!
Литвак тоже не молчал:
— Я в армии не уголь разгружать, а служить! Рабов из нас делаете, еще хуже. Рабам хоть пить давали. Кружки воды им жалко!..
Но переспорить сержантов Гиви один не мог. Он оглянулся на бывших однокурсников, однако его не поддержали. Портить отношения с сержантами никому не хотелось. Гиви швырнул лом внутрь вагона и, хватаясь за скобы армейскими трехпалыми рукавицами, полез вверх, продолжая ругаться с сержантами.
Старшина из будки сторожихи все не появлялся, и в конце концов карантин принялся разгребать снег, добираясь до сравнительно чистого. Пить хотелось всем. «Могли бы позаботиться, набрать флягу воды и захватить с собой! — зло думал Игорь о старшине и сержантах. — Прав Гиви, мы для них скот, а не люди!» Его мысль, что ждать в армии ничего хорошего не приходится, в очередной раз подтверждалась.
Разговоры вокруг почти прекратились, бросали уголь молча. Игорь посмотрел на часы, было всего лишь начало первого, а казалось, работают уже хрен знает сколько. Он успел несколько раз вспотеть и высохнуть. — Если гора не идет к Магомеду, то Магомед идет к горе. — Рядом нарисовался чумазый Теря. — Пробираемся втихаря под вагонами и идем к вокзалу. Сержанты не заметят. Напьемся и обратно. Годится?
— Годится. — Пить хотелось нестерпимо.
— Может, и буфет там есть. От парочки бутербродов с колбасой я бы не отказался. Или пирожков. Ведь ужинали-то когда.
— Размечтался…
Пробраться незамеченными под вагонами удалось. И дорога до здания вокзала оказалась не такой уж длинной. Чем ближе, меся нетронутый снег вдоль путей, ребята подходили к вокзалу, тем осторожней становились. Было важно не проколоться на освещенном перроне — вдруг патруль.
С патрулем сталкиваться еще не приходилось, но старшина Сыров пугал им на каждой вечерней поверке. Дескать, патруль задерживает всех, у кого нет увольнительной, и сдает на гауптвахту. А там доказывай, что ты не верблюд. Хорошо, если отделаешься десятью сутками ареста. Но могут запросто подвести и под дезертирскую статью. Что в словах старшины правда, а что понты — неизвестно. Но осторожность не помешает.
Перрон был пуст. Понятно — ночь, а Приекуле отнюдь не узловая станция. Патруля видно не было. Не видно было его и в зале ожидания.
— Какого черта! — Игорь с ожесточением толкнул дверь в зал ожидания. — Мы что, не люди? Всего бояться, прятаться?! Пошли, Теря!
Могучие эмпээсовские диваны из крашенного в коричневый цвет дерева были пусты. Светилось одинокое окошко билетной кассы. Услышав звук хлопнувшей двери, в окошке показалось девичье лицо.
— Вам чего, ребята?.. — И девушка весело добавила: — Ну и видик у вас!..
Разозлившийся Игорь готов был ответить что-нибудь дерзкое, но голос у молодой кассирши был приятный, да и смотрела она доброжелательно.
— Уголь разгружаем, — сказал он, подумав, что выглядит не лучше Толика. Тот смахивал сейчас на мулата. Таких, как они, действительно испугаться можно. — Нам бы попить.
— В углу бачок с водой… А Косарев из котельной не с вами? Его смена должна разгружать. Диспетчер звонила, торопит, у них с простоем вагонов строго.
— Так вот кому мы обязаны тревогой — какому-то Косареву!.. Сержант, наверно. — Ребята переглянулись. — Извините, девушка, мы пошли. Пить хотим, умираем. — От непрезентабельности своего вида им хотелось быть особенно вежливыми.
— Конечно-конечно.
Оцинкованный бачок стоял на высоком табурете, рядом — кружка на цепочке. Неужели их воруют?.. Выпили по две полных кружки, подумав, Теря выпил еще одну.
— Спасибо, девушка. А буфета на вокзале случайно нет? А то мой друг измечтался о бутербродах с колбасой.
Девушка, опять появившаяся в окошке кассы, засмеялась.
— Буфет только днем работает. Приходите после девяти. — Она взглянула на часы. — Шесть часов осталось.
— Всего-то… — хмыкнул Теря. И, уже отойдя от окошка, сказал: — А она ничего, правда? Вежливая. За две недели карантина я уже отвык от всего такого.
«Поспать бы. — Игорь бросил взгляд на несокрушимые эмпээсовские диваны. Напился от пуза, должен был бы стать бодрее, а получалось наоборот. Игорь почувствовал, как устал. — Вон хотя бы на том диване пристроиться. Он спинкой к проходу, никто не заметит».
— Пошли-пошли, — угадал его мысли Теря. — А то искать начнут. Тебе это надо?
Обратно добрались тоже без приключений. Сделали вид, что уходили за вагоны по нужде. Для убедительности Толик принялся спрашивать, нет ли у кого газеты. Хотя спрашивать следовало до того. Но на это от усталости никто не обратил внимания. Многие ребята садились на отброшенный от путей уголь и брались за лопаты опять лишь после окриков сержантов.
Самым бодрым оказался старшина Сыров. Чаепитие в сторожке пошло ему явно на пользу. По-прежнему подтянутый, молодцеватый в своей подогнанной по фигуре шинели, он похаживал вдоль состава и громко стыдил тех, кто сидел на угле. То и дело слышалось: «Встать! Я вам приказываю встать! Что вы как сонная муха! Настоящих трудностей вы еще не видали. Встать, я вам сказал!» Некоторые парни испуганно, некоторые ворча поднимались, нехотя брались за лопаты.
Было все так же темно, летел снег, времени не существовало, оно куда-то исчезло. Сколько ни бросай уголь, меньше его не становилось. К жажде прибавился голод, ужинали еще вчера, больше десяти часов назад. В желудках тупо ныло.
— В гробу я видел такую жизнь! — Гиви выбрался из вагона, бросил под ноги старшине лом, которым откалывал примерзший к стенкам уголь. — Бывай здоров, макаронщик! Пошел ты со своей службой!.. — И, спотыкаясь, побежал вдоль состава к вокзалу.
— Литвак, назад! Я вам приказываю вернуться!.. — закричал Сыров особенно зло. Назвать сверхсрочника макаронщиком считалось верхом оскорбления. — Яцура, немедленно верните его!..
Сержант тоже не спал всю ночь, но ринулся за Юркой, как на пробежке перед утренней зарядкой. Карантин, отставив лопаты, ждал, чем все закончится. Можно было немного передохнуть, пока старшина отвлекся.
Рыхлый Гиви убежать далеко не успел. Вскоре Яцура, держа за ворот бушлата и толкая в спину, привел его к вагонам.
— На что надеется, придурок. Куда здесь можно убежать, — пробормотал Толик Терентьев, по-прежнему держась рядом с Игорем.
— Воды не дают! Жрать охота — тоже нет ничего! С зэками лучше обращаются, чем вы с нами! — кричал, отпихивая руки сержанта, Гиви. Он чуть не плакал. — Повешусь! Отвечать будете!..
— Прекратить истерику! — командовал Сыров. — Что вы, понимаешь, как барышня! Надо уметь переносить тяготы и лишения воинской службы.
— Уже слышали! — не сдавался Гиви. — Лучше флягу воды привезли бы, а не демагогией занимались. Нашли оправдание бардаку. Повешусь, увидишь! — кричал он, перейдя со старшиной на «ты».
Угроза Гиви, похоже, подействовала на того. Работать Юрку старшина больше не заставлял. Тот одиноко стоял посреди площадки с утоптанным снегом. Яцура по приказу старшины следил, чтобы Гиви держался подальше от лопат и ломов. Мало ли что может взбрести в голову такому человеку.
Особенно тяжело дались часы перед рассветом. Усталость навалилась такая, что ни есть, ни пить уже не хотелось. Светать начинало неохотно, будто через силу. Постепенно проступали кирпичные стены котельной с высокой металлической трубой на крепящих растяжках, здешние нерусские дома. Фонари над платформой вокзала уже не казались такими яркими.
О появлении лейтенанта узнали по молодцеватому голосу старшины. Тот, вскинув ладонь к шапке, докладывал командиру первого взвода о том, чем занимается карантин. Будто и так не видно.
Лейтенант был почти одного с ребятами возраста, видимо, только в этом году окончил среднее военное училище. Похоже, родом был откуда-то из Поволжья: круглолицый, с черными бровями, но глаза у лейтенанта светлые. Фамилию его за время карантина Игорь так и не усвоил — непривычная. Да и надобности не было, в армии обращаются по званию.
Выслушав доклад старшины, лейтенант обошел вагоны. Но призывать стойко переносить тяготы и лишения воинской службы не стал. Не стал и строить карантин, чтобы убедиться, что никто в самоволку не ушел, хотя ночью это сделать запросто.
— Яцура, за мной, — сказал он сержанту и зашагал в сторону военного городка.
— Странно. — Терентьев смотрел им вслед. — Только сейчас появился. Разве по тревоге офицеров не должны вызывать?..
Игорь хотел сказать, что дежурный по части, наверно, специально не стал вызывать офицеров. Что это за тревога, дежурный, конечно, знал. Но говорить не было ни сил, ни желания.
Уже рассвело, когда лейтенант и Яцура вернулись. В руках сержант держал по мешку из крафт-бумаги. Выбившийся из сил, голодный карантин почти не обратил на них внимания, по-прежнему ковыряясь у вагонов.
— Отставить работы, все ко мне! — как-то не по-уставному позвал лейтенант. — Завтрак еще не скоро. Налетай!.. Осторожно, хлеб прямо из печи.
Буханки в мешке в самом деле оказались горячими. Руки едва терпели, когда ребята принялись ломать буханки на куски. Обжигаясь, запихивали в рот, заедали снегом, уже не обращая внимания, что тот пополам с угольной пылью. Гиви жевал и плакал, не стыдясь своих слез. Ребята старались не смотреть на него.
Позже карантин узнает, что хлеб лейтенант купил на собственные небогатые деньги младшего офицера. Получив свои первые три восемьдесят, многие потом попытаются рассчитаться с лейтенантом. Поначалу тот будет краснеть, отказываться. А потом станет ругаться и, пренебрегая уставом, чуть ли не обкладывать по матушке.
Игорь не отличался цепкой зрительной памятью, но и много лет спустя легко вспоминал внешность лейтенанта. Невысокий, круглолицый, с черными бровями, однако глаза светлые. Рядом с ним мешки, из которых поднимается пар и упоительно пахнет горячим хлебом.
…А Юрку Литвака на губу так и не посадили. Подобную привилегию имели принявшие присягу. Карантину же до присяги оставалось почти целых три недели.