Опубликовано в журнале Урал, номер 2, 2021
Елена Чухланцева — родилась на станции Пычас в Удмуртии. Окончила Киевский институт гражданской авиации. Руководила лабораторией в Ижевском аэропорту. Преподавала и занималась переводами. Публикуется впервые.
Жила-была Лушка
В самом центре столицы Конго особняком стоит большой дом в колониальном стиле. Вокруг него раскинулся большой сад, огороженный высоким чугунным забором. Со всех сторон дом граничит только с дорогами, по другую сторону которых находятся здания офисов, банков, ресторанов и кафе. Дом еще очень красивый. Проезжая мимо него, я думала всегда, что там должен жить не иначе, как французский посол с семьей, а может, — и сам президент Конго.
Однажды я познакомилась с женщиной, которая очень давно приехала жить в эту страну из одного белорусского села, и она пригласила меня — новичка в здешней стране — в гости. Я с удовольствием согласилась, и Тая, так звали мою новую знакомую, привезла меня… в этот дом! Она жила в нем уже много лет со своим мужем, и я часто стала бывать у них в гостях.
Тая любила заниматься садом. Каждый раз, когда я приходила, обнаруживала новый, симпатично обустроенный цветник. Кроме цветов в саду зеленым ковром расстилались большие ухоженные лужайки, украшением которых были пышные розовые кусты.
Придя как-то в гости к Тае, я увидела рядом с ней… обыкновенную свинью.
— Лушка, — махнув рукой в сторону свиньи, коротко сказала Тая.
Лушка, как все молодые свинки, еще не нагуляв достаточной жирности, была резвой и ужасно любопытной: ее влажный пятачок неожиданно появлялся то там, то здесь и все обнюхивал и слюнявил. Только чуть-чуть она отличалась от обычных свинок: она имела всего одно ухо, что нисколько не удивляло: в Африке такое случается со свиньями. И наличие всего одного уха не мешало Лушке быть счастливой хрюшкой и чувствовать себя полноправным членом новой семьи.
Кроме прочего, Лушка была очень старательным существом. Быстро освоившись, она начала каждый день проявлять свое усердие; столько цветников, кустов, лужаек и прочих нетронутых мест — все это нужно было привести в порядок. Сначала Лушка взялась за цветники: обнюхает, потом проглотит все, что съедобно, остальное — потопчет, перекопает и взрыхлит своим пятачком. А при этом нужно еще и бдительность проявлять: скорпион, паук или, еще хуже, — змея могут без предупреждения предъявить свои права на обжитое местечко. Закончив с цветниками, она взялась за лужайки и розовые кусты.
И Лушка старалась не зря: хозяйка, всматриваясь в свой сад после работы, возводила руки к жаркому африканскому солнцу или, хватаясь за голову, долго и эмоционально восхищалась её трудами над очередным в клочья развороченным цветником:
— Боже мой! Что это за свинство такое! И откуда мне столько счастья привалило! Ты — свинья, Лушка!
— Хрю-хрю-хм! — радостно отвечала Тае хрюшка, благодарная за такие ее правильные слова.
***
Вскоре весь сад моей подруги превратился из райского местечка в настоящее поле боя: воронки, траншеи, накаты, ухабины и бурелом на месте розовых кустов. У Таи, работающей с утра и до вечера, совершенно не хватало ни сил, ни времени выигрывать этот бой.
А Лушка была очень горда своим свинством и хвалебными словами ей вдогонку, и, в благодарность за признание, она так начала опекать свою благодетельницу, что той просто шагу нельзя было ступить без Лушкиного участия.
Теперь проявление усердия по наведению порядка в саду не было единственным делом Лушки: она также большое рвение проявляла в проводах своей хозяйки на работу. Это были чудесные проводы, и Лушка старалась вовсю, чтобы окончательно покорить сердце своей покровительницы.
Каждое утро к назначенному часу Лушкино ухо чутко прислушивается к звукам за закрытой дверью дома: не стучат ли каблучки ее хозяйки. Она заранее начинает волноваться, нетерпеливо топая на месте своими маленькими копытцами: «Эхм-хрю, как же я да не провожу, ах-хрю, уж постараюсь, хрю-хрю».
Открывается дверь, и появляется Тая, а Лушка уже вьется и хлопочет вокруг нее, не отпуская ни на шаг от себя. У Таи в руках не только сумочка, но и нужное, выверенное частым расставанием с Лушкой, количество бананов: без них она просто не сможет попасть на свою работу. И вот наступает трепетный момент, который Лушка знает до боли, до ёканья в желудке, и она готова к действу. А Тая, бросив небрежно сумку в машину, из добропорядочной дамы на каблуках превращается в азартную метательницу бумеранга или диска — все равно, главное, чтобы предмет улетел как можно дальше в глубь двора. Этот предмет — банан — летит высоко и далеко.
И Лушка, как верный пес по команде, срывается с места и летит вслед за ним, пристреленным глазом по траектории полета банана уже намечая, где он упадет. Она летит навстречу ветру, и ее единственное ухо плещется и развевается на этом ветру, хлопает по Лушкиному глазу, добавляя звучание топоту ее ножек. Лушка тормозит ровно там, куда сваливается банан. Поедая его, она одним глазом поглядывает, что же творится у ворот. Тая, не теряя времени, быстро открывает ключом большой навесной замок, широко раскрывает одну за другой створки ворот и даже успевает завести машину.
Лушка чавкает быстро-быстро: она хорошо знает, что чем усерднее будет трудиться, тем больше бананов она заработает. Вот она уже бежит обратно к своей хозяйке, которая, расставив поудобнее ноги и замахнувшись посильнее, посылает очередной банан еще дальше в глубь сада. Лушка на всем скаку оседает на свои коротенькие ножки, разворачиваясь передними на сто восемьдесят градусов, и буквально летит над землей. И опять ее единственное ухо развевается над ее головой, как флаг под шквальным ветром. Встретившись в одной точке с бананом, Лушка с ещё большим энтузиазмом принимается за его уничтожение, мечет глазом в сторону ворот, а там… Таиса, усевшись в машину, выруливает за пределы двора, за ворота, выходит из машины и с ходу отправляет третий банан навстречу радостно бегущей Лушке.
Возбужденный до предела Лушкин организм, развернувшись на полдороге, как вулканическая лава, несется в облаке пыли и прерывает свой бег, уткнувшись в банан. Банан быстро исчезает в чреве Лушки, и она несется назад к воротам, вполне довольная собой, но ворота захлопываются перед самым ее пятачком. «А поцелов… хм-хрю», — но в ответ ей только шум увозящей Таю машины. Лушка просовывает свой мокрый розовый пятачок между прутьями ворот и, еще какое-то время постояв, деловито семенит на свое излюбленное место в тени дома и укладывается в разрытую влажную землю. «Хорошо проводила… вечером… встретить… хрю-хм», — в полусне отстукивает копытцем в одноухой голове Лушки.
Храбрая свинка пекари
В сумеречном царстве амазонской сельвы стихает дневной шум её многочисленных обитателей. Они прячутся в свои норы и дупла, заслышав низкое ворчанье, — это ягуар вышел на охоту. Никто не встанет на пути того, кто имеет самые сильные челюсти из всего кошачьего рода, и того, кто не имеет себе равных по мощи и силе во всей сельве. Разве только самая большая в мире змея — анаконда да ещё… одна маленькая свинка.
Тысячелетиями бродит по сельве небольшое племя маленьких, но выносливых свинок, называемых местными индейцами пекари. Много троп проложили они в поисках пропитания на бесконечных берегах Амазонии. Их миролюбивый и общительный нрав уживается с отвагой и бесстрашием перед опасностью, и каждый в этом племени готов броситься на врага, защищая своих сородичей и беззащитных малышей.
Сегодня в племени нет одной свинки, это — пекари-мать. Она покинула свою семью, чтобы дать жизнь двум малышам, и, пока они некрепко держатся на своих маленьких ножках, их мать одна будет заботиться о них и защищать от опасностей.
Очередной день близится к своему завершению. Пекари-мать отдыхает в разрытой земле среди корней высокой махагони — сейчас это ее временное лежбище, — наблюдая, как мирно резвятся ее поросята на еще не окрепших ножках. Пройдет ночь и еще день, и она, по известным только ей тропам, приведет своих детей в родное племя.
Вдруг она резко вскочила: что-то насторожило её. Поросята тут же прекратили свои игры и стали жаться к ногам матери. Да, мать не ошиблась: невероятно развитым обонянием она уловила запах опасности. Волнение охватило её, щетина на загривке встала дыбом, отчего ее голова стала выглядеть еще больше и устрашающе. Одним своим звуком мать призвала детей спрятаться в углублении между корнями дерева, под которым только что наслаждалась сумеречной прохладой, и затаиться. Поросята послушно улеглись и замерли, не шевеля даже своими крошечными хвостиками и закрыв глаза. А что же пекари-мать? Нет, она не останется подле них, не спрячется: она сама пойдет навстречу врагу и отдаст жизнь за жизни тех, кто сейчас больше всего нуждается в ее защите, не отступив ни на шаг и не оставив ни единого шанса врагу. Так всегда поступали ее предки, так поступит пекари-мать, и так будут поступать ее потомки.
Уверенно ступая своими маленькими ножками, она идет по тропе, не скрываясь и не таясь. Она идет, ведомая своим слухом и обонянием, прямо навстречу врагу. Этот враг силен и уверен в себе и оповещает всех о своем присутствии. И даже ревуны затихли, наблюдая за ним, сидя в высоких кронах деревьев.
Вдруг ее глаза встретились с глазами ягуара. И глаза хищника, привыкшие видеть перед собой только страх и смирение перед смертью, эти глаза сейчас выражали невероятное удивление и растерянность. Ягуар, сбитый с толку, остановился: ведь тот, на кого он шел охотиться, сам идет ему навстречу.
Не дав опомниться ягуару, пекари-мать первой бросается в бой. Она, вытянувшись в струнку в яростном прыжке, незаметными, но меткими движениями головы направляет свои острые, как клинки, клыки, и они режут красивую шкуру осевшего на ноги ягуара. Только в таком прыжке на врага пекари может атаковать своим грозным оружием, — направленными вниз небольшими, но очень острыми клыками. И ягуар, беспомощно огрызаясь, отступает, успев только кое-как защититься: когтистые лапы ягуара, которые должны были повергнуть противника на землю, с трудом успевают увернуться от ее грозного вездесущего оружия. Пекари-мать опустилась после прыжка на то же место, где только что сразилась с ягуаром. А он, отступив, нервно бьет хвостом по земле: он не привык принимать поражение. Из раны под ухом капает на землю кровь, на шее видны алые следы от порезов, но гнев и досада приглушают острую боль нанесенных ему ран.
Пекари-мать не отступила ни на шаг и готова к новой атаке. Она чувствует, что враг еще силен и опасен, и она должна стоять до конца и прогнать его. Новый ее прыжок заставляет ягуара снова подняться на задние лапы и ответить на атаку. Рыча в бессильной злобе и пытаясь своими лапами нанести хоть какой-то урон непокорной, ягуар получает только сильные удары ее клинков. Опустившись на землю, ягуар быстро отскакивает назад, опасаясь новой атаки пекари, а она остается на месте, которое только что отвоевала у ягуара, и, готовясь к новой атаке, издает громкие звуки и щелкает клыками.
Но вот среди неподвижных теней, отбрасываемых деревьями, появилась новая тень, осторожно приближающаяся к двум стоящим друг напротив друга противникам. На открытое место выходит молодой ягуар, привлеченный запахом кровавой битвы. Он тоже жаждет пира, подходит к своему старшему сородичу, и оба готовы к легкой победе. Только достанется ли она им?
Одновременно, как по команде, две кошки с сильными, гибкими телами отрываются от земли навстречу атакующему прыжку маленькой свинки. Пекари-мать, плотно прижав передние ноги к груди и вытянув голову вперед, в прыжке молниеносными движениями ранит и режет лапы жаждущих ее плоти ягуаров своими клинками, острыми как бритва, разметав противников в разные стороны.
Ничего они не смогли сделать, даже просто сбросить ее на землю, такую маленькую и одинокую. Очередная битва закончилась так же быстро, как и началась. Молодой ягуар, не в силах стоять на изрезанной и окровавленной лапе, тяжело улегся в листву развесистого папоротника. Его собрату досталось не меньше: шкура в одном месте на его голове обвисла, кровь стекает ручейками на землю, губа разорвана — ягуар тяжело дышит.
В тишине возле дерева неподвижно стоит пекари-мать: кажется, она чего-то ждет. Да, она не будет больше атаковать врага: она знает силу своего оружия и знает, в каком смятении пребывают сейчас ее противники.
Ждать ей пришлось недолго: молодой ягуар порывисто встал и, хромая, скрылся в ветвях буйной растительности, облепившей со всех сторон высокие деревья: пошел в свое укрытие зализывать раны. Сегодня охота для него окончилась неудачно. Его старший собрат, не желая признавать победы пекари над собой, надеется еще какое-то время на свои силы, да и голод дает о себе знать. Однако и он вынужден отступить: с опущенной головой, оставляя кровавый след, он, недовольно ворча, покидает место недавней битвы.
Когда неслышные его шаги перестали доноситься до чуткого уха пекари, она, мотнув головой как бы в знак одобрения своей победы, повернула в свою сторону и не спеша затрусила к своим малышам. Ее шкура, жесткая, как щетина, снова улеглась гладко и покорно, прильнув к ее телу, а сердце наполнилось любовью и нежностью, когда она увидела своих детей, смирно лежащих в корнях дерева. Они ждали свою так вкусно пахнущую маму в притихшей, замершей от восхищения сельве.
Сейчас они будут сосать мамино молоко, а потом долго резвиться, играя возле дерева махагони: ведь ночь — это их пора. Утром, когда наступит время многочисленного дневного царства животных, ревуны, сидя в высоких кронах деревьев, раструбят своими громкими голосами по всем дальним уголкам сельвы о бесславной битве ягуаров и о победе над ними маленькой, но храброй свинки пекари.
Грегуар
Этот рассказ о шимпанзе по имени Грегуар. Встретилась я с ним в зоопарке Браззавиля, когда мы жили в Африке. Изучая достопримечательности столицы Конго и ее окрестностей, я попала в местный зоопарк, необычным жителем которого и был Грегуар. А после я уже специально приходила, чтобы повидаться с ним.
Нет, тогда он не был красавцем или забавным существом: уставший от такого существования, облысевший, смотрящий такими измученными и в то же время необыкновенно добрыми глазами, которые нельзя забыть никогда, он представлял собой жалкое зрелище. Я с трудом могла смотреть на сцену, когда за горстку орешков ему приходилось исполнять заученные трюки и потом, завернувшись в рогожку, под смех и аплодисменты толпы съедать свой «заработок».
Все дело было в том, что на его клетке висела табличка: «ГРЕГУАР.1945» — немногословно и сухо. Однако эта надпись пробудила во мне особые чувства к нему; для меня эта табличка на его клетке была как медаль на груди героя, и она кричала о нелепости и жестокости жизни, в которой пребывал Грегуар. И благодаря этой табличке он казался мне необычным и даже легендарным существом, и очень не хотелось верить, что вот так безрадостно и тоскливо он провел всю свою жизнь в маленькой клетке маленького зоопарка в одной из маленьких стран Африки.
Мне было искренне жаль Грегуара, и я надеялась, что жизнь его когда-нибудь изменится к лучшему, но годы шли, а перемены в его жизни так и не наступили.
Через несколько лет в Конго началась гражданская война. В срочном порядке эвакуировались посольства, семьи с детьми и пожитками. Я с сыном успела покинуть страну до начала военных действий, поэтому нам не пришлось испытать «конголезского ада», как потом напишут в газетах. Гибли простые люди и военные, город бомбили, и результаты этой бомбежки я видела по телевизору, находясь уже на своей родине.
Дел у меня было много, как это бывает всегда, когда начинаешь новую жизнь на новом месте. Однако, помимо прочего, я часто думала о Грегуаре, утешая себя мыслями, что не могли его оставить в беде, и что это не простой шимпанзе, и его должны были спасти. Иногда же меня мучили сомнения, будет ли кто-то вообще заниматься зоопарком, когда под бомбами гибнут люди…
Прошли годы, мой сын уже окончил школу и учился в колледже. Я преподавала английский язык, занималась переводами.
Однажды, отдыхая от работы, я смотрела очередной выпуск программы «Планета животных». И вдруг на меня с экрана глянули глаза. «Грегуар!» — закричала я и вскочила с дивана. Только глаза, одни глаза были показаны крупно, на весь экран, и я сразу узнала их! Затем на экране появился весь Грегуар, а рядом с ним, обнимая его, стояла… Джейн Гуддал! Женщина-легенда из книг и журналов моего детства, знаменитый ученый-африканист, как и Бернгард Гржимек, и Джой Адамсон, которые всегда были моими кумирами! Я стояла и смотрела на них, а слезы текли у меня по щекам. Я видела моего Грегуара живым и здоровым!
Я почти не слышала комментария к сюжету, расслышала только то, что Джейн Гуддал удалось вывезти Грегуара из зоопарка под бомбежками и поселить в своем питомнике для шимпанзе. Грегуар не просто выжил, он стал выглядеть намного лучше, покрылся шерстью на спине и на голове. Он гордо и уверенно смотрел в камеру, как будто понимал необычность своей судьбы и значимость человека, с которым его связала судьба.
Там, в Конго, я не знала, как помочь Грегуару, не имела никакой возможности вызволить его из ненавистной клетки. Зато знала и смогла сделать это Джейн Гуддал. Она спасла его, выходила, вылечила все его старческие болезни и подарила ему счастливую жизнь.
О любви и предательстве
Однажды в конце лета во дворе нашего дома появился щенок месяцев двух от роду. Он был простым дворнягой, но очень красивым и на редкость статным. Его шерстка была белая, с большими серо-коричневыми пятнами на спине, а ушки торчали вверх. Щенок всем сразу понравился, и ему придумали имя — Бимка.
Днем Бимка играл с детьми; бегал за мальчишками, а ночью спал в детском домике на игровой площадке. Он был подвижным и жизнерадостным, как и мальчишки, с которыми носился во дворе. Глаза его светились веселым задорным блеском, а голос звучал чисто и звонко.
Вопреки всем ожиданиям, он не исчез сразу, как это бывает со щенками, которые вдруг появляются во дворах и так же неожиданно исчезают. Он прижился и стал всеобщим любимцем. Взрослые и дети кормили его, и был он абсолютно всем доволен и вел себя уже по-хозяйски, но еще по-щенячьи забавно. Например, он начинал сердито тявкать на незнакомого ему прохожего, при этом пятясь назад от страха перед ним, или пытался сунуть свой нос везде, куда не следует, производя столько нелепых движений, что сам от этого конфузился.
Прошло около месяца, как Бимка поселился в нашем дворе. И вот, выйдя как-то на улицу, я увидела рядом с ним совершенно очаровательного щенка. Он был меньше Бимки и младше его, примерно двух месяцев. Это была девочка, такая же красивая, как и Бимка, и тоже дворняжка. Щенки жались друг к другу, играя возле детского домика. Бимкины глаза светились счастьем, и все его внимание было приковано к этому пушистому и нежному существу.
Прошло несколько дней, а Динка, так назвали нового щенка, не убежала в поисках новых друзей. Теперь оба щенка повсюду были вместе: все лето играли с детьми, носились друг за дружкой, подолгу лежали на песке под последними летними лучами солнца. И по вечерам, когда наступала темнота, а дети уходили к себе домой, Бимке уже не было так одиноко: с ним была его маленькая подружка.
Бимка рос крепким, подтянутым псом, Динка росла настоящей красавицей. У нее была густая, пушистая шерсть темно-коричневого цвета и пушистый хвост. Она умела так изящно и мягко ступать своими плюшевыми лапками, что вызывала восхищение даже у Бимки. Они стали полноправными хозяевами нашего двора, и чужим собакам пребывание здесь было заказано.
Бимка очень любил Динку, относился к ней как к принцессе и всегда заботился о ней. Когда я выносила им еду, то он подбегал первым и, обнюхав ее, не спешил проглотить аппетитные кусочки тут же. Подбегала Динка, и он скромно отходил в сторону и смотрел, как его подружка с жадностью сметала содержимое пакета.
Наступила зима, и Бимка с Динкой обзавелись густым теплым подшерстком. От этого они стали походить на медвежат, только Бимка на белого, а Динка — на бурого. Они радовались первому снегу: валялись в нем, катаясь на спине, носились наперегонки, прижав уши и хватая снег ртом.
Зима выдалась долгой, морозной. Когда ночью было особенно морозно, щенков забирали ребята к себе в подъезд, и они спали там возле батареи. За эту зиму щенки выросли и стали молодыми, вполне самостоятельными собаками. Динка повзрослела раньше, и Бимка с интересом обнаружил в ней непонятные ему перемены. Он стал осторожничать в отношениях с ней, но все же его тянуло к любимой подружке.
Наступил март. Однажды, вернувшись с работы и выйдя из машины, я наблюдала удивительную сцену: на снегу бок о бок сидят Бимка и Динка, — так, конечно, могут сидеть все собаки, но Бимка лапой нежно… обнимал Динку за плечи и самозабвенно, не замечая ничего вокруг, лизал Динкину мордочку. Та робко пыталась ему отвечать. Я тихонько подошла к ним сзади и стояла, любуясь столь трогательной сценой. Тут они перестали лизаться, повернули ко мне свои мордочки, посмотрели на меня и, поняв, что я им ничего не принесла, продолжили лизаться дальше.
Тогда я подумала, что если собака ведет себя, как человек, то она должна чувствовать, как человек, а значит, Бимка по-человечески, нежно и преданно любит Динку!
Солнце начало припекать не по-зимнему, а морозы совсем отступили, когда во дворе появился кривоногий серый пес. Он был на редкость безобразным, с бородой и усами. И своим вероломным вторжением грубо разрушил те хрустальные нити, на которых зрели новые Бимкины чувства к Динке. А Динка, бессовестно виляя хвостом перед этим грубияном, приняла его ухаживания и сбежала вместе с ним…
Бедный Бимка, он не понял, что произошло, он был еще игрив и еще бегал вместе с мальчишками на детской площадке. Однако очень скоро в его собачье сердце закралась тоска. Он в растерянности метался по двору, заглядывая в глаза каждому и как бы спрашивая: «А вы не видели ее? Где же она?», но никто не мог ответить или как-то помочь несчастному Бимке. Сердце его надрывалось, а в глазах выражались такая боль и отчаяние, что без жалости на него смотреть было нельзя.
Со временем от прежнего Бимки не осталось и следа. Он превратился в угрюмого и сварливого пса — мог подолгу стоять на месте и беспричинно лаять в пустоту. В его движениях чувствовалась не беззаботная радость, а только неуверенность. Бесцельно бегая по двору, он с потухшими глазами всматривался вдаль.
Так прошло месяца два. И вот вернулась Динка. Она заметно округлилась; готовилась стать мамой. Но Бимка был скучен и безучастен ко всему; он не выражал ни радости, ни озлобленности, и они уже не сидели рядышком, а каждый в своем углу.
Вскоре Динка опять исчезла, и, как оказалось, навсегда.
С наступлением новой зимы Бимку забрали к себе в квартиру жильцы нашего дома, и я его долго не встречала.
Когда я снова увидела Бимку спустя несколько месяцев, это уже был совершенно взрослый, с сильным, поджарым телом пес. Его взгляд и движения были спокойными и уверенными. Бимка шел рядом с хозяином, стараясь держаться ближе к нему и всем своим видом показывая, как он благодарен своему новому другу, которого, конечно же, никогда не предаст.