Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2021
Андрей Расторгуев — поэт, переводчик, публицист, член Союза писателей России. Кандидат исторических наук. Живет в Екатеринбурге. Постоянный автор журнала «Урал».
Восемь лет назад, когда вышел первый том академической «Истории литературы Урала»1 (далее — ИЛУр), охвативший XIV–XVIII века, я прикинул: с такими темпами его полная — до нашего времени — реализация может растянуться как минимум на три пятилетки. А то и на все четыре, ведь путь от плана-проспекта до первого тома занял около семи лет2.
Как в воду глядел. Если СССР в своё время обошёлся одной семилеткой, то в ИЛУр этот срок планирования и исполнения, похоже, утвердился прочно.
Мозаика единства
На труды над вторым томом3, который посвящён XIX веку и представлен в марте 2021 года, ушло даже чуть больше. Но довесок спишем на ковидный форс-мажор и повышенный объём работы. Вот и число её участников почти удвоилось, дойдя до 58 авторов из 15 городов — прежде всего, разумеется, Урала и Сибири плюс Москва, Санкт-Петербург и даже Иерусалим.
Вовлечённых структур прибавилось тоже. В причастных новому тому значатся пять институтов и центров Российской академии наук, 17 университетов и институтов плюс Объединённый музей писателей Урала в Екатеринбурге и Свердловская областная универсальная научная библиотека имени Белинского.
Прирос, соответственно, объёмом и результат. Новый том вышел в двух книгах — под одной обложкой 1440 страниц текста с иллюстрациями просто не уместились.
А вот ещё одно число — одиннадцать — не изменилось. Именно столько регионов включает тот Урал, о котором идёт речь в этом исследовании. Хотя в нынешний Уральский федеральный округ входят только шесть — Свердловская, Челябинская, Курганская и Тюменская области, Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий автономные округа. Ещё четыре — Удмуртская Республика, Республика Башкортостан, Пермский край и Оренбургская область — значатся в составе Приволжского округа, а один — Республика Коми — Северо-Западного.
Так, по мнению идеологов проекта, исторически сложился культурный ландшафт. Прилегающие к горному хребту территории связало движение русской государственности и культуры на восток. Поэтому в XVII–XVIII веках самыми значимыми были Строгановский и Демидовский регионы (Прикамье и Средний Урал).
Ничуть не умаляя других сторон первого тома, отмечу как его главное достижение именно концепцию общей уральской идентичности. Фактически, как уже писал тогда, Урал был чётко зафиксирован как историко-культурный регион, имеющий собственные границы и содержательное обоснование и наполнение. А этническое многообразие населения, усиленное разностью культуры и быта русских людей, предки которых переселились из разных краёв «материковой» России, сошлось в единую, хотя и мозаичную картину.
Не разрушая этого единства, XIX век переложил прежнюю мозаику по-новому. По оценке авторов концептуального введения ко второму тому, Кирилла Анисимова и Елены Созиной, его вторая половина как эпоха зрелого модерна «отчётливо характеризуется взлетом региональных идентичностей…».
Опираясь на уже созданную основу, этот двукнижный том неизбежно разросся историко-литературными фактами. Причины вполне естественные: книжников — как читателей, так и авторов — в XIX веке на Урале стало гораздо больше. Причём уже собственных — не захожих и не заезжих. Хотя проторенные ранее пути никто не перегораживал, связи со столицами только нарастали, внося свою лепту в укрепление объединяемого пространства. Так что и заезжали, и проезжали тоже.
И потому среди прочего второй том даёт много пищи для размышлений о том, способна ли творимая в таком большом разнородном пространстве литература не просто следовать за столичной во втором или ещё каком-то провинциальном ряду, а создавать вполне оригинальные общезначимые произведения. Вполне современная, между прочим, тема.
На краю Азии
Представление региона как транзитного на пути из коренной России в Сибирь и обратно, разумеется, отнюдь не помогает ему осознать себя центром страны. Однако авторы ИЛУр с самого начала говорили об Урале как периферии в отнюдь не уничижительном смысле. Да и то самое движение русских на восток, совершённое в XVII–XVIII веках, довольно быстро перенесло окраину на берега Тихого океана.
А потом пошли дальше на юг — тот, который часть Востока. И в том числе, если не прежде всего поэтому, в первой половине XIX столетия литературно приоритетным на Урале стал Оренбургский край. «Большая игра» с Британией за влияние в Средней Азии и завоевание Хивы и Бухары начались ближе к середине века. Но притираться друг к другу русские и азиаты начали гораздо раньше. В этой «притирке» и участвовали многие литераторы общероссийского масштаба, проведя в здешних местах часть своей жизни. Одни по собственной воле, другие — по принуждению.
Наверное, на самое краткое время заезжал в Оренбуржье Пушкин. Однако благодаря этой поездке, совершённой в августе–сентябре 1833 года, он не только приобщился к Уралу, но и стал чуть ли не родоначальником литературного «оренбургского текста».
Собирая материалы для «Истории Пугачёвского бунта» и «Капитанской дочки», «наше всё» не только повстречался со старожилами, помнившими времена Пугачёва, но и прочёл произведения оренбуржцев — рукописи Петра Рычкова, повесть Александра Крюкова «Рассказ моей бабушки», очерк Сергея Аксакова «Буран». Кстати пришлись и воспоминания известного баснописца Ивана Крылова. В результате, считают профессоры Алла Прокофьева и Дмитрий Ларкович, Пушкин «создал художественное произведение, в котором нашли отражение оренбургский сюжет, оренбургские прототипы, оренбургская природа, быт и нравы оренбуржцев, специфика жизни уральских казаков…».
В отличие от представленных в первом томе ИЛУр начальных десятилетий Оренбурга, который с третьей попытки был основан в 1743 году, в XIX веке здесь уже существовало целое культурное сообщество. Так что упомянутые тексты не были творением одиночек, занесённых в степи волей судьбы, а выросли на хорошо удобренной почве.
Одним из центров формирования этого сообщества, напоминает профессор Алла Прокофьева, стало Неплюевское военное училище, открытое в январе 1825 года. Его целью было содействовать сближению «азиатцев» с русскими и готовить просвещённых чиновников и переводчиков для отдалённого края. Стремление к этому, безусловно, требовало хороших учителей. И они находились.
Первым смотрителем училищного музея, к примеру, был ссыльный поляк, друг Адама Мицкевича, философ Томаш Зан. Позднее в училище преподавали поэт Аполлон Григорьев, прозаик Николай Успенский, друг Владимира Даля Александр Дьяконов, художник-передвижник Лукиан Попов и другие известные филологи, писатели, художники.
Ранее, в 1820 году, в Оренбург был прислан чиновник Коллегии иностранных дел Алексей Лёвшин, чей труд об уральских казаках тоже прочёл и высоко оценил Пушкин. Тогда же появился в этом краю коллега Лёвшина, родной брат старосты пушкинского лицейского курса Михаила Яковлева и тоже литератор — Павел Яковлев.
Снова в сети
Толчком для нового культурного прибавления стало прибытие в том же 1833 году нового губернатора, Василия Перовского. Как чиновник для особых поручений вместе с ним появился в Оренбурге Владимир Даль, который всего за восемь лет пребывания в этом краю стал известным писателем и учёным. Позднее приезжал к Перовскому племянник Алексей К. Толстой. А в 1850-е годы в канцелярии губернатора служил ещё один его племянник — Александр Жемчужников.
Да и украинца Тараса Шевченко благодаря вынужденному оренбургскому периоду его жизни мы можем как минимум отчасти причислить к уральским литераторам. Ибо три года в Орской крепости и Оренбурге, пишет Дмитрий Ларкович, превратились в «исключительно насыщенный и продуктивный период творческой биографии поэта». Только потом он на семь лет был отправлен на берег Каспия, в Новопетровское укрепление.
Из отнюдь не благодарного забытья второй том возвращает и целую плеяду имён, сегодня известных, видимо, лишь продвинутым оренбуржцам. Григорий Карелин, Александра Семёнова, Иван Второв, Никанор Литвинов, Иван Карелин, Пётр Кудрявцев, Екатерина Тимашева, Борис Враский, Николай Прокопович, Дмитрий Минаев, Александр Мещёвский…
Впрочем, с тех пор, как Словарь живаго великорусскаго языка перекочевал в интернет, многие и про Даля узнают с помощью поисковика. И про других, что называется, Гугл в помощь — разве что Пушкин ещё на слуху.
Полагаю, не страшно. Важно, что ИЛУр вновь собирает всех этих людей воедино, проявляет их связи и восстанавливает те самые сети, благодаря которым люди и раньше могли развиваться, ощущая себя частью большого и значимого сообщества. И тем самым вновь подтверждается давняя истина: изначально литературные вершины отнюдь не подобны скалам-останцам, что возвышаются в чистом поле. Просто горная масса в литературе выветривается гораздо быстрее.
Уральцы поневоле
Делить на приезжих и коренных — забава весьма современная. Хотя, возможно, потомки первых русских переселенцев и тогда настороженно относились к «понаехавшим». Как минимум поначалу. Ибо многие из приезжих, как уже отмечалось, появились на Урале не по доброй воле или штатной казённой надобности. И прожили так долго, что в конце концов уже сходили за своих.
Речь, конечно же, прежде всего о ссыльных декабристах, которые сразу угодили в тогдашнюю Тобольскую губернию или перебрались в неё позднее, уже после забайкальской каторги. Обойти их вниманием создатели ИЛУр — в данном случае в лице доцента Уральского педуниверситета Татьяны Ложковой, разумеется, не могли. Так что к уральским литераторам вполне могут быть причислены живший в Кургане Николай Лорер, переселившийся в Туринск Василий Ивашев, в Ишим — Александр Одоевский. И, конечно, ставшие тоболяками Николай Чижов, Александр Барятинский, Николай и Павел Бобрищевы-Пушкины и пушкинский сокурсник Вильгельм Кюхельбекер.
Особого раздела вместе с уже упомянутым Томашем Заном удостоены ссыльные поляки, о которых пишет доктор филологии Александр Федута. В их перечне — Ян Чечот, которого считают и первым настоящим белорусским поэтом (помнят ли о нём в нынешнем селе Кизильском, что в Челябинской области?), Густав Зелинский, написавший в Ишиме романтическую поэму о казахах, и Эва Фелиньская, отправленная в Берёзов.
В том же ссыльном списке — и поэт Алексей Плещеев, сосланный, как опять же напоминает Алла Прокофьева, в середине века за участие в кружке Петрашевского рядовым в Оренбургский край. Правда, для него девять лет на Южном Урале стали весьма плодотворным периодом и в литературном, и в житейском отношении. Его же знакомец, поэт-революционер Михаил Михайлов, в рассказе о котором к Прокофьевой присоединяется Елена Созина, приезжал на земли Уральского казачьего войска ещё вольным человеком. А в ссылку позднее был отправлен сибирскую.
С мечтой о свободе
Из Оренбурга ИЛУр перемещается на север, минуя при этом нынешний общепризнанный центр Урала — Екатеринбург. В повествовании о первой половине XIX века он возникает лишь косвенно, через своё предместье, которым тогда был Верх-Исетский завод (ВИЗ).
В самом городе приобщённые к литературе люди тогда, безусловно, были — взять хотя бы тобольского уроженца Дмитрия Меньшенина. Учась в петербургском Горном кадетском корпусе, он вместе с рядом известных литераторов, в том числе Пушкиным, был принят в Вольное общество любителей словесности, наук и художеств, публиковался в журнале «Благонамеренный», потом в Горном журнале. А в 1837 году на правах берг-инспектора Уральского горного правления и, возможно, старого знакомца проехал от Екатеринбурга до Златоуста вместе с Василием Жуковским. Тот сопровождал своего воспитанника и царского наследника, будущего Александра Второго, в путешествии по России.
Однако отдельную статью Елены Созиной за собственно литературные заслуги ИЛУр, не отходя от установившейся традиции, отводит лишь Андрею Лоцманову, рождённому в посёлке ВИЗа. И то — читателями его неоконченной антикрепостнической рукописи «Негр или возвращённая свобода» в 1827 году стали только жандармы, наведённые на 20-летнего автора доносом о его желании создать тайное общество.
Обширная подглавка о Фёдоре Решетникове, написанная сотрудницей Объединенного музея писателей Урала Татьяной Каменецкой, профессором УрГПУ Александром Кубасовым и той же Еленой Созиной, Екатеринбургу тоже не особенно в зачёт. Всё-таки в качестве писателя Решетников проявился позже в Перми. И «впервые в русской литературе дал образ как целостной рабочей массы, так и отдельных представителей этого социального слоя…», открыв тем самым новые качества литературы в общероссийском масштабе.
По оценке Е. Созиной, мир, который открывается в произведениях Решетникова, роднит этого писателя с экзистенциалистами XX века, прежде всего Кафкой. В то же время в нём можно увидеть предшественника производственной прозы «зрелого социализма». Да и характерный для новейшей литературы гротескный реализм, свойственный, к примеру, школе драматурга Николая Коляды, напоминает о Решетникове.
В Пермь, другой центр горнозаводского Урала, ИЛУр и следует из южноуральской степи. Поскольку именно там в 1838 году начала выходить первая газета региона — «Пермские губернские ведомости».
Второй том не только напоминает о роли таких государственных изданий в культурном становлении российских провинций. Преодолевая нынешние административные границы, усилиями сотрудницы Пермского научно-исследовательского университета Татьяны Масальцевой он заново вводит в общеуральский контекст имена Ивана Свиязева и Павла Размахнина, а благодаря профессору Уральского федерального университета Олегу Зырянову — Василия Феонова…
Интересно, что уже в начале второй половины XIX века (точнее, в 1860–1862 годах) в Пермской губернии появились как минимум двое крепостных заводчан, которые претендовали на звание профессиональных поэтов. Сначала служащий Невьянского завода Федор Топорков, а затем Илья Калинин из села Ильинское не только прислали в газету свои стихи, но и запросили гонорар за публикацию.
Стихи, понимаю так, были опубликованы. А вместо гонорара или вместе с ним авторы получили публичный разбор своих творений. И если, пишет пермский филолог Зоя Антипина, образы Топоркова редакция оценила как взятые «напрокат… из пошлых романов и романсов», то к песням и думам 27-летнего Калинина отнеслась благожелательно. А в 1870-е годы народное авторство самоучек уже перестало быть чем-то особенным.
Вокруг печати
Вкладу, который периодическая печать Урала внесла в развитие литературы региона во второй половине XIX века, во второй книге также отведён особый раздел. К «Пермским губернским новостям» в нём добавлены Пермские и Екатеринбургские епархиальные ведомости, где священники публиковали и плоды своего литературного творчества. Издание «Пермского сборника», предпринятое Дмитрием Смышляевым, положило начало пермской краеведческой литературе.
Вместе с ним в обзоре творчества авторов второй половины века, которые как минимум провели часть жизни в Пермской губернии, представлены скончавшаяся в юности беллетристка Екатерина Словцова-Камская, а также получившие довольно широкую известность Любовь Ярцова и Николай Вагнер. Анна Кирпищикова, ставшая одной из зачинательниц рабочей темы в русской литературе, некоторое время сотрудничала с журналами «Современник» и «Отечественные записки».
Издание «Оренбургских губернских ведомостей» становится поводом вернуться на юг и представить вклад южноуральских журналистов-литераторов. Сотрудница Института истории и археологии УрО РАН Наталья Граматчикова упоминает в их числе не только первого редактора неофициальной части газеты Ивана Сосфенова и его коллег, но и гражданского губернатора Якова Ханыкова и генерал-губернатора Николая Крыжановского.
Ведущие журналисты этой газеты не вошли в «большую» литературу. Однако они создали своими текстами «потенциальное поле развития художественной словесности, возникновение которой стало возможно через преодоление посредством культуры и письма… естественной природно-географической удаленности края от центра…». И в том числе в этом поле творили Иван Аксаков, Николай Каразин, Михаил Авдеев, Иоасаф Железнов, Филипп Нефёдов и Владимир Кигн-Дедлов.
В «Тобольских губернских ведомостях», отмечают сотрудники Тюменского госуниверситета Екатерина Костецкая и Наталья Рогачёва, начал формироваться художественно-биографический текст сибирской литературы. При этом сибиряки следовали правительственному требованию публиковать в подобных изданиях статьи без вымысла. Так что, хотя журналистика всё-таки оставалась открытой для литературных приёмов, собственно литературные тексты во многом стремились к документальности.
Отчасти это объясняет, почему ориентированный на фольклор «Конёк-Горбунок» Петра Ершова так и остался в одиночестве. Как, собственно, и во всём творчестве этого автора, которое вне «Конька» развивалось в русле «поэзии мысли».
Во второй половине XIX века, по оценке Натальи Рогачёвой, тоболяки в звёздный состав российской литературы не входили. Но, вовлечённые в сибирское областничество и краеведение, стремясь преодолеть романтические штампы, связанные с сибирским пространством, смогли скорректировать художественную трактовку основных тем, связанных с Западной Сибирью.
В ряду этих литераторов — Иван Юшков, Капитон Голодников, Иван Словцов, Пётр Головачёв и сам лидер областничества Николай Ядринцев, проведший раннее детство в Тобольске. Михаил Знаменский соединил свой интерес к ссыльным декабристам с размышлениями о предназначении собственного поколения. Николай Наумов повлиял на становление русского социологического романа. А семейно-бытовые романы Надежды Лухмановой, по мнению профессора Тюменского госуниверситета Елены Эртнер, в целом оказали влияние на роман XX века, в том числе во многом определив художественный поиск Максима Горького, Михаила Шолохова, Алексея Толстого и многих других авторов.
Тут, конечно, доходит очередь до Екатеринбурга и его первой неофициальной газеты «Екатеринбургская неделя», о которой пишут уже упомянутая Татьяна Каменецкая и доцент УрФУ Илья Козлов. За 16 лет своего издания — с 1879 по 1896 год — эта газета стала центром своеобразного культурного гнезда. Ее авторами были поэты Фёдор Филимонов и Елизавета Ушкова (Гадмер), прозаики Александр Туркин и «уральское всё» Дмитрий Мамин-Сибиряк, драматурги и беллетристы братья Казанцевы. Здесь же публиковали свои стихотворения и фельетоны непрофессиональные авторы — в основном горные инженеры и священники.
Причастны к «Екатеринбургской неделе» оказались также беллетрист-этнограф Порфирий Инфантьев, который некоторое время жил в Екатеринбурге под надзором полиции, и полярный исследователь, путешественник и прозаик Константин Носилов. Заслужил право быть причисленным к уральским писателям — как минимум отчасти — и Николай Гарин-Михайловский, четыре года строивший железную дорогу Уфа — Златоуст, которая стала началом Транссиба.
Туда и обратно
Между тем в список уральцев, пусть и завезённых, мог бы попасть и Фёдор Достоевский. Семипалатинск, в котором он отбывал свою ссылку, с 1797 года входил в состав Тобольской губернии. Однако в 1854 году, когда город сделали центром вновь созданной самостоятельной области, эта ссылка только началась. Так что «ссыльно-каторжный образ уральского пространства получил своё развитие» только в дорожных письмах писателя. По понятным причинам на дороге в сибирскую каторгу они оказались гораздо мрачнее, чем на обратном пути.
Поэтому ещё один из самых знаменитых русских писателей упоминается в другом весьма представительном разделе ИЛУр — о травелогах. На протяжении всего XIX века Филипп Вигель (1806), Александр Герцен (1835), Павел Небольсин (1846), Пётр Кропоткин (1862), Константин Станюкович (1885), Илья Левитов (1882), Николай Телешов (1891) и многие другие мемуаристы и путешественники «описывают Урал как один из этапов своего вынужденного или добровольного путешествия в Сибирь».
Важное место в этой традиции, конечно же, занимают записки участников уже упоминавшейся поездки будущего Александра Второго из Санкт-Петербурга в Тобольск и обратно. Кстати, по мнению доцента Сибирского федерального университета Евгении Анисимовой, именно в этой поездке Василий Жуковский открыл серию добровольных (а не под конвоем) писательских путешествий на восток России. Ну, как сказать — всё-таки это была командировка. К тому же интересно, что предметом отдельного внимания в соответствующем разделе ИЛУр становятся письма самого цесаревича, которые подчас кажутся более литературными, чем краткие дневниковые заметки Жуковского.
Но так или иначе, а рубежность Урала из перечисленных в этом списке игнорировал разве что Вигель. Все остальные, отмечает Кирилл Анисимов и сотрудница Пермского университета Елена Власова, закрепляют в образе Урала «пограничность — между Европой и Азией, центром и периферией, цивилизацией и «диким полем», свободой и каторгой, а в целом — между своим и чужим пространством».
Кроме того, «большинство путешественников XIX века изобразили Урал глубокой провинцией, единственным отличием которой являлась угасающая горнозаводская экономика…». Особо, по мнению Е. Власовой, «постарался» Павел Мельников-Печерский, который «заложил основу для развития… негативной идентификации» региона.
Свой вклад в эту библиотеку травелогов внесли Евграф Вердеревский, Сергей Кельцев и Владимир Поссе. Упоминается в числе известных путешественников, проезжавших через Урал, и Альфред Брэм. Про его знаменитую «Жизнь животных» сегодня, может, ещё и помнят. А что последнюю в жизни поездку он совершил в Западную Сибирь — вряд ли.
Немалую часть, отмечает профессор Пермского университета Владимир Абашев, уральские страницы составляют в литературе о переселенческом движении 1850–1890-х годов. В целом же в этом литературном массиве пересеклись две культурно-идеологические стратегии. С одной стороны, авторы травелогов стремились интегрировать Урал в общенациональное пространство. С другой — обращали внимание на оригинальный ландшафт и этнографические особенности. И в этом пересечении роднящего «общего» и индивидуализирующего «своего» авторы ИЛУр видят признак всей русской литературы как одной из интегрирующих мировых культурных традиций.
При этом на первый план снова выходит Пермь: «по мнению большинства путешественников, в ней концентрируются основные негативные значения Урала как неустойчивого, неопределенного, пограничного пространства — окраины цивилизованного мира…». Того же Герцена, к примеру, город ужаснул: «…преддверие Сибири так мрачно и угрюмо…»
Что называется, ничего личного, просто цитата. Если она задевает кого-то из современников — Екатеринбургу и его жителям тоже досталось. Но уже от язвительного Чехова, едущего на Сахалин.
Впрочем, к тому времени транзитный образ Урала во многом уже изменился. Произошло это, считают создатели ИЛУр, в 1880-е годы благодаря очеркам Василия Немировича-Данченко и творчеству Дмитрия Мамина-Сибиряка.
Все типы стратегий
Литературное, культурное поле создают, разумеется, не только авторы текстов. Чем ближе к XX веку, тем быстрее оно сшивалось и многообразными коммуникациями. Железные дороги, почтовое сообщение, библиотеки, книжные лавки и магазины, литературно-читательские сообщества…
Особая глава второго тома отведена также театральному делу и драматургии. Напомнив о скоморошестве и народной драме, завезённой из Центральной России, доцент Пермского института культуры Галина Ивинских всё же связывает появление театров на Урале с традицией «барских забав». Если ближе к Москве в первой четверти XIX века она пошла на спад, то вдалеке от столицы число крепостных театров, наоборот, возросло. На Урале таковых в разное время было восемь. Причём четыре возникли по желанию заводовладельцев, а ещё четыре — по инициативе их работников, которые, даже дойдя до управленческих высот, не теряли подневольного статуса. Вторая четвёрка оказалась гораздо более живучей.
Потом наступил черёд антреприз и зачатков постоянных актёрских трупп. При этом Пермь отличилась развитием оперного дела, а музыкальные кружки сложились как в ней, так и в Екатеринбурге. Дошло и до строительства театральных зданий, в котором первенствовала отнюдь не губернская столица. Первый театр был выстроен в 1845 году в Ирбите, а в Перми здание появилось на год позже.
Как отмечает доцент МГУ Ольга Купцова, по сравнению с европейской частью России формирование театральной публики на Урале запаздывало. Не было здесь ни многочисленной аристократии, ни университетской профессуры и студенчества. Так что первые местные драматургические опыты появились только в начале 1860-х годов и принадлежат всё тому же Фёдору Решетникову.
Затем, однако, — в середине 1880-х годов, — уральская драматургия перекочевала в Екатеринбург. Здесь её развитие было связано с деятельностью уже упомянутых братьев Казанцевых, Мамина-Сибиряка, Елизаветы Гадмер и редактора «Екатеринбургской недели» Петра Галина. Авторов немного, удачных пьес тоже. Однако, замечает О. Купцова, здесь «можно найти почти все характерные типы российских провинциальных драматургических стратегий».
Башкирская литература, где наряду с письменной до середины века продолжалась и устная традиция, в течение XIX века постепенно отошла от средневекового канона. К концу столетия она стала перенимать у русской демократической литературы её реалистические элементы. Творческие деятели, заложившие основы формирования литературной традиции на родном языке, появились у коми и удмуртов…
Это, так сказать, для полноты представления о той картине, которую рисует объёмное двукнижие. А что же с возможностью создавать оригинальные произведения вдали от столицы?
Один за всех
Живя в отдалении и во многом будучи самоучками, считают создатели ИЛУр, уральские литераторы первых десятилетий XIX века ориентировались на публикации столичных изданий — тем более что местных не существовало. Отсюда — подражательность, промедление на переходе от сентиментализма и классицизма к романтизму.
С другой стороны, содержательно уральская литература от столичных образцов отличалась. Причину этого отличия учёные видят в связи с «сырой» действительностью, в том числе с прагматическими задачами освоить новые земли. И, стремясь в этой ситуации к достоверности, уральцы уже в этот период оказались ближе, по меньшей мере, к натурализму, если не реализму. Что вкупе с умением включать позицию рассказчика, использовать фольклорные мотивы, этнографический и исторический материал чуть позже внесли в общерусскую литературу.
Так что география и близость к земле, с одной стороны, вроде бы обрекли уральцев на провинциализм. А с другой — помогли сформировать оригинальный вариант романтизма — «этнографический, ориенталистский, а вместе с тем и гражданский тип…, подразумевающий активную позицию автора — вовсе не обязательно противника существующего государственного строя…».
Во второй половине века, когда связи стали теснее, уральцы последовали новым художественным установкам, ориентации на реализм. До литературных вершин большинство из них не добрались. Однако, считают идеологи ИЛУр, это было связано не столько с уровнем их таланта, сколько с той же оторванностью от литературной среды и особенностями промышленного Урала. Для него требовалась совсем другая эстетика, нежели для центральной России, которая была давно освоена литературой.
Отсюда особенность уральской литературы, причём не только того времени, — социальность, иногда перерастающая в социологичность. Фактически она соответствует мыслям и чувствам жителей региона, которые привыкли интересоваться общественными делами, ощущать себя частью чего-то большего, чувствовать свою связь с другими людьми.
В полной мере эта особенность присуща социальным уральским романам Дмитрия Мамина-Сибиряка, который вслед за Ершовым и Решетниковым вышел в общенациональные писатели. Правда, не только поэтому. Ему одному, считают Кирилл Анисимов и Елена Созина, удалось в полной мере трансформировать в литературу и этнографическую составляющую, которая приросла к просветительско-позитивистским идеям. В то же время, говоря об Урале как этнокультурном пограничье, Мамин-Сибиряк размышлял о свойствах всего русского народа. «…В сравнении с представителем восточной культуры, — пишет Олег Зырянов об этих размышлениях, — русский человек актуализирует черты европейской психологии и цивилизации, тогда как в сопоставлении с европейцем и американцем, напротив, являет свою заматерелую азиатско-восточную сущность…»
Так что, считают К. Анисимов и Е. Власова, «новый этап развития уральского дискурса, связанный с формированием собственного литературного поля и как следствие утверждением собственной литературной повестки», начинается только на рубеже XIX–XX веков. Каким и насколько плодородным, по мнению исследователей, оказалось это поле, возможно, узнаем ещё через семилетку.
1 История литературы Урала. Конец XIV — XVIII в. — М.: Языки славянской культуры, 2012.
2 См.: А. Расторгуев. У истоков уральского текста — «Урал», 7/2013. — https://magazines.gorky.media/ural/2013/7/u-istokov-uralskogo-teksta.html
3 История литературы Урала. XIX век: в 2 кн. / Под ред. проф. Е.К. Созиной. — М.: Издательский дом ЯСК, 2020.