Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2021
А. Воллис (Людмила Чернейко) — доктор филологических наук, профессор МГУ. Автор поэтических книг «Исцеление строкой» (2014) и «Созерцание» (2018). Стихи печатались в «Литературной газете», в альманахе «Витражи».
Падает снег в ночи…
М.В. Панову
В три ночи так тихо
падает снег,
но не для всех,
а только для сов —
им ночь не для снов.
И это не прихоть.
Привычка? — Природа!
Земля в макинтоше
из свежей пороши.
Нет шороха шин,
не видно машин —
ночная погода…
Пространство белеет.
Но утра туман
раскроет обман —
из сказки виденье
отдаст на съеденье
дождю, что смелеет,
не зная преграды.
Разверзнется слякоть,
начнёт с веток капать,
а серая мгла
одна бы смогла
унять снегопады.
Нет больше терпенья
тянуть эту зиму,
как тянут резину.
Тоска нарастает.
И вижу, что тает
зимы напряженье…
Сезон в униженье.
“I prigionieri” Микеланджело и повседневность
Мир вещный — как камень, он тянет ко дну.
Без горнего мира, без воздуха — гибель.
А люди придумали (и не одну)
какую-то глупую вещь — слово «прибыль».
Спасительный круг в океане страстей
лишь дух бескорыстия мягко очертит.
И старые бредни толпой новостей
в него не проникнут — их ждут в круговерти:
всё в той же погоне за славой, что — дым,
за кучей купюр, что инфляция гложет,
за властью «над всеми и вся» (не-впо-дым!),
за счастьем-обманкой, что слабых тревожит.
Но есть на земле
полыхающий миг —
восход, и закат, и
мерцание снега,
и радуги радость,
и лес, что поник,
и в шелесте клёнов
разлитая нега.
У кисти художника
вечность в плену.
Под взглядом его
даже гром затихает.
Он с мира палитрой
смахнёт пелену,
и мир, обновлённый,
себя не узнает.
И «Узники» рвутся
из камня горы —
им так Микеланджело
волю дарует.
И сила природы,
искусства дары
сознание держат и
душу чаруют.
Не это ли прибыль всей жизни людской —
мирской суете равновесие строить?
Глухой повседневности шум городской
одно бескорыстие может настроить.
Колея
Падают снежинки редко, крупные,
падает состарившийся снег.
Март пришёл. Морозы неподкупные
стартовый замедлили забег.
Колея в снегу шершаво-рыхлая
в памяти оставила свой след.
Ночь была торжественная, тихая
и луны рассеивала свет.
Серо-серебристою полоскою
свет струился, пробивая мглу.
И луны лицо, такое плоское,
выражало миру похвалу.
Улыбаясь странною улыбкою
и взирая кратерами глаз,
рыжая луна, картинно-зыбкая,
полнолунно заряжает нас
верой в то, что даже ночью тёмною,
преодолевая толчею
нашей жизни, бесконечно стрёмную,
мы свою отыщем колею.
Из цикла «Безвременье»
Сети
(написано задолго до ковида)
Холодно, серо, темно и тоскливо.
День декабря начинается с ночи.
Как пережить этот климат глумливый,
если и жизнь неустанно морочит?
Морок разлит, словно вешние воды.
Глушит живое, как плесень — культуру
иль как лопух — ещё слабые всходы.
Кто остановит его диктатуру?
Царство грибное мицелием свито.
Нервами-нитями почва обвита.
Правит законами странная свита —
в сети двойные сообщество вбито.
И интернет, чей прообраз — грибница,
споры живучие вбросил в пространство.
Гаджетно скалясь, над миром глумится —
Неиссякаем ресурс интриганства.
А про мицелий как тайну природы
в спорах запутался мир весь ученый:
то ли животное странной породы,
то ли растения вид неучтённый?
Только всё это — пока что цветочки:
климат, мицелий, всемирные сети
не сговорились, не выбрали точки,
как бы живое убить на планете.
Так, по законам мицелия-тайны
жизнь протекает на нашей планете.
Горести — норма, а радость случайна.
Дух энтропии царит над всем этим.
Из-за экрана
Под аккомпанемент
привычной обстановки
я снова прохожу
рутины коридор.
Мой слух устал давно,
ему б какой обновки:
а так и такт — не в такт,
и септимы все — вздор.
Ему бы тишины —
широкой и бездонной,
А глазу — синевы,
чтоб потонул в ней взгляд…
Но вырваться нельзя
из мути заоконной:
повисла пеленой —
в ней капли слёз дрожат.
Такая вот беда.
В безвыходном пределе
придумала судьба
один на всех тупик,
но нити не дала.
Не шутка ль, в самом деле?
Тут даже оптимист
сознанием поник.
Всесильный виртуал
сегодня зависает.
Беспомощно безлик
прямоугольный глаз.
И в черноте пустой
я слышу: увязает,
как в тине прудовой,
мой одинокий глас.
Я свой «дистанцион»
не превратила в опыт.
Надеждою живу,
что «шутка» не пройдёт
и что привычный шаг
не перейдёт на топот, —
природа прекратит
онлайна тихий гнёт.
Но мне теперь дано
понять неторопливо,
что речь лицом к лицу
(бывает, ни о чём) —
такой великий дар,
что кажется счастливым
любой прошедший миг,
коснувшийся плечом.
Апрель беспощадный
Не щедрый на тепло апрель
в эпоху вирус-карантина
принёс нежданную метель —
неповторимая картина.
Всё стало серым в один миг,
закрылось солнце грозной тучей,
подснежник на корню поник
с мечтой своей о доле лучшей.
Лицо с обоями слилось,
глаза — в экранном зазеркалье.
В один большой клубок свилось
сети пространство инферналье.
Тоска на мебели лежит,
как слой уже недельной пыли.
И время больше не бежит —
его запретами убили.
Тщета
Как тянется долгое время,
растягиваясь в пустоту.
И времени тяжкое бремя
несу, хоть и невмоготу.
А жизнь, словно чёрные дыры,
вбирает в себя всё вокруг.
И мы все, её пассажиры,
лишь слышим колёс перестук.
Стоим в горизонте событий —
обратного нет нам пути.
И на перекрёстке открытий
мы истину тщимся найти.
Крыши Питера
Всё обман, всё мечта,
всё не то, чем кажется!
Н.В. Гоголь. Невский проспект
Нет прекрасней прогулок по крышам
самых старых домов Ленинграда.
Голос города будто не слышен —
воздух невский ему как преграда.
Без поддержки, перил и страховки
пробираемся белою ночью
не по крышам, их ржавым стыковкам —
по легендам, встающим воочию.
Вижу: Гоголь по Невскому бродит,
Пискарева в себе открывая.
Вот Раскольников к дому подходит:
семьсот тридцать шагов — он у края.
Вывел Гоголь свой «Невский» толпою,
серой массой с нарядным фасадом,
где под дымкой мечты голубою
жизнь пугает своим маскарадом.
И промчались столетья над Невским.
Нынче смотрит на мир, не мигая,
лишь огнями, своим ярким блеском
от Московского к центру сбегая.
В его взоре, прямом и открытом,
что ловлю я с высот небывалых,
вижу злую усмешку над бытом,
скрытой маской на лицах усталых.
Повседневность
Эфемерное
Пепел сигареты
тайну держит верно.
Время в нём сокрыто —
может, целый миг.
Миг, в котором слёзы,
или радость встречи,
или груз тревоги,
или цепь интриг.
Ветром разнесётся
пепел сероватый,
в воздухе оставив
тайны лёгкий след.
Разве что колечко
новой сигареты
прошлого очертит
тонкий силуэт.
Возвращение
Дощатые стены,
покрытые белою краской.
Гудок парохода,
идущего вверх по Оке.
Бревенчатый сруб
называется весело «Сказка».
Я в нём поселилась
на время, пришла налегке,
оставив за дверью
угрюмые мысли, тревогу,
сомненья, печали,
заботы, долгов снежный ком.
И в дождик слепой
отыщу непременно дорогу,
ту самую, в детстве
ис-хо-жен-ну-ю босиком.
И снова пройду я
по пыли, дождями прибитой,
под липовый запах
прорвусь через толщу годов
к той самой Себе,
за делами совсем позабытой,
что жизнью менялась
не раз и на много ладов.
И времени стрелка
вернёт меня к истинным смыслам —
простым и понятным,
как утром роса на траве,
к тому, без чего
вся система так прочно зависла,
что мир стал абсурдом
в глубинном своём существе.
Пройду босиком я
по лужам, приветливым, тёплым.
Они меня помнят,
и в этом — души моей свет.
И дали накрою
своим оглушительным воплем —
так выльется радость
как давнему детству ответ…
Недаром бревенчатый дом называется «Сказкой».
Недаром судьба меня снова вернула сюда,
где мир был иным — весь пропитан любовью и лаской.
И мне их частичка досталась одна. Навсегда.
Раннее утро над Окой
Четыре утра.
Чуть брезжит рассвет,
и дрожь пробегает
по телу, как рябь
по реке.
Вдалеке
заря горизонт зажигает
и птицам сигнал
подаёт.
Клюёт,
чуть дёргая леску,
какая-то сонная рыба
и сонно в корзину с крючка —
как бы вскользь.
Сквозь
сизый и плотный туман
едва проступает поверхность
реки.
В огоньки
автострады как будто бы
речка впадает, но то —
перспективы обман.
Так зыбко и так акварельно
волшебное утро!
И нужен Волошина дар,
чтоб миг вечностью стал.
Ему удалось — он над воздухом
поколдовал.
Беспечен зелёный камыш,
припылённый туманом, —
реки верный страж
и той тишины,
что разлита вокруг
океаном.