Артём Скворцов — поэт, критик, доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Казанского научного центра РАН, профессор Казанского (Приволжского) федерального университета. Автор многих работ, посвящённых преимущественно истории русской поэзии XVIII–XXI вв., в том числе монографий «Игра в современной русской поэзии» (2005), «Самосуд неожиданной зрелости. Творчество Сергея Гандлевского в контексте русской поэтической традиции» (2013). Автор поэтической книги «Пока/Ещё» (2017). Лауреат премий «Эврика» (2008), «Anthologia» (2011), «Белла» (2016) и «Книга года» (2017). Живёт в Казани.

 

 

Это

 

…наконец-то мы у жемчужины

коллекции нашего музея. Точнее,

возле того, чем наш музей

и жив. Вы, конечно, наслышаны

об этом феномене, и теперь у вас

есть возможность взглянуть на

него собственными глазами. Впрочем,

глаз тут явно недостаточно, и

понадобятся иные органы чувств.

 

Пожалуйста, не подходите к

красной черте, но не из соображений

сохранности экспоната, мы вовсе

за него не беспокоимся (взгляните, тут

нет охраны и пуленепробиваемого

стекла), а ради вашей же безопасности.

 

В сущности, следовало бы давно

спрятать находку подальше от греха

в не-проницаемую-ни-для-чего-камеру,

да народ взбунтовался бы — аудитория

обожает всё, что щекочет нервы,

тем более когда речь идёт о чём-то

неизменном в своей изменчивости.

 

Судите сами. В один прекрасный день

смотритель зала заметил, что здесь,

где долгие годы царил лик верховного

правителя, выставлено совсем иное.

Он подумал, дирекция, не известив

подчинённых, сменила экспозицию,

но выяснилось — нет, перед нами то,

что, так сказать, самовоспроизвелось.

 

Поначалу это выглядело абстрактным

полотном в духе старой школы,

во всяком случае, манера письма,

светотень и естественного происхождения

кракелюры подталкивали к такому выводу.

 

Однако обнаружились две вещи.

 

Прежде всего, холст невозможно

снять: он врос в стену намертво.

Но куда интересней другое: по сути,

картины как таковой нет, вернее,

нет единой картины — каждый

глядящий в неё видит своё.

 

Даже при лёгком изменении угла

зрения один и тот же зритель

улавливает то батальную сцену, то

конструктивистскую геометрику,

то сочащийся самодовольством

натюрморт, — что уж говорить о

мнениях хотя бы двух посетителей!

 

Хуже того, порою нечто меняет

температурный режим в помещении,

из рамы рвётся ветер с песком,

хлещут волны, ползёт липкий туман,

или зал заполняет жгучее марево.

 

Заподозрили, не излучает ли оно

радиацию, — и вуаля, дорогие, получите,

но, во-первых, она непостоянна,

а во-вторых, невидимые частицы не

вызывают лучевую болезнь, хотя

счётчики пищат и зашкаливают. Что,

простите? Нет, спектральный и

углеродный ничего не дали, согласно

им, время создания колеблется —

приборы постоянно чудят — от тридцати

трёх до семи тысяч лет, что,

разумеется, полный нонсенс, но

какой с них спрос? совести у железяк

нет, они даже врут объективно и

беспристрастно. Кроме того, иногда

к диковине невозможно приблизиться —

мешает неодолимое силовое поле.

 

Позднее выявилось и свойство

предмета оказывать влияние на

состояние смотрящего: у публики

штуковина вызывала экстаз, депрессию,

отказ от прежних политических взглядов,

встречались клиническая смерть с

выходом из неё без последствий,

изменение вкусовых привычек,

обретение способности понимать

ультразвуковые сигналы дельфинов,

овладение чужими языками

с мгновенной утратой родного, был

прецедент беременности при сохранении

девственности, не говоря уже о

точечных заражениях давно

забытыми и неизвестными науке

недугами или столь же избирательных

излечениях от СПИДа, диабета

и вируса Эпштейна-Барра.

 

А недавно три подруги-суфражистки

после знакомства с этим стали

натуралом: вышли, держась за ручки,

гудя синхронным басом, что они —

одно и чувствуют себя как никогда

(казус уникальный, была даже созвана

конференция психоневропатов, но

лучшие спецы не смогли им помочь).

 

Да что там, очередной вопиющий

случай произошёл буквально три

часа назад: некая дама подобралась

чересчур близко к… и её втянуло,

нет, всосало внутрь внезапно

выросшими на плоскости губами,

мы уже хотели вызывать полицию

и объявлять режим ЧС в здании,

как вдруг один из служителей

сообщил, что исчезнувшая леди

стоит в очереди и вот-вот возьмёт

входной билет — как она там оказалась,

не понял никто, включая её саму…

 

Поверьте, тут можно продолжать

до закрытия, но наше время

ограничено, да и чувствую я себя

неважно, годы берут своё,

надо уступить дорогу другому,

ну и работёнка ещё та, вчера,

например, во время экскурсии

я преобразился в обнажённого маори,

татуированного от макушки до пят,

хорошо хоть сейчас только

вырос шестой палец на левой

ноге, в общем, пора закругляться,

и без того моя речь затянулась,

тем паче что и слушатели,

к которым она обращена,

уже сменились, — и в заключение

следует констатировать: мы не знаем

не только кто и когда создал это,

но даже не можем однозначно

считать это изображением: что,

если определить экспонат как

воображение — чьё? и кому явленное? —

исследования продолжаются, но с

этим вечно что-то происходит,

и вдруг в будущем нам приоткроется

утаиваемое живописью, а быть может,

придётся удовлетвориться вопросами,

коль неизведанный шедевр неизвестного

исчезнет столь же внезапно, как

возник, — или мы исчезнем, прежде

чем постигнем его до конца.