Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2021
Елена Зейферт
1. В каком возрасте вы начали сочинять стихи? Почему это произошло? Как вы относитесь к своим ранним опытам?
Стихи ко мне пришли в раннем дошкольном возрасте. Почему они пришли? Возможно, появились естественно, из желания говорить «другой» речью и хоть как-то выплеснуть то, что теснилось внутри. У меня столько безумств в голове — уверена, и в материнской утробе мне снились цветные сны. Читать и писать я научилась в три с половиной года, спрашивая у взрослых, что это за буква и заглядывая в школьные тетрадки сестры, и свои уже самые ранние поэтические опыты записывала в тетради. Их темы — в основном карагандинские пейзажи из окошка моей комнаты, на котором я знала все дефекты, «сосудистые звёздочки», — право, не столь интересны, как само тогдашнее постоянное желание создавать поэтические вещи. Стихами я жила. Как вспоминала бабушка Роза, я часто ходила по кругу на веранде вокруг стола, накрытого красной плюшевой скатертью, и что-то бормотала в рифму. Это я помню смутно, но то, как читала стихи гостям своих родителей, помню отчётливо: у меня не было репертуара выступления, и я всегда читала самое свежее стихотворение. В 7 лет «выпустила» рукописную книжку, скрепив листочки скрепкой и озаглавив «издание» «Стихи и проза» с подзаголовком «Рисунки автора».
К этим ранним опытам отношусь снисходительно и тепло — они стали базой для Silentium, моего юношеского поэтического молчания, с 17 до 22 лет, когда я замерла перед классикой и растила в себе филолога-исследователя. От стихов, написанных мной в 14-16 лет (в основном любовных), я долго открещивалась и махала на них рукой, пока немалую часть их в 2016 году не выбрали для театральной постановки актрисы Ирина Линдт и Анна Багмет (режиссёр Гульнара Галавинская). Стихи сами пробились, не взирая на запрещающего автора, запели, затрепетали со сцены, и я их приняла.
2. Назовите имена поэтов, русских и зарубежных, оказавших на вас наибольшее и благотворное влияние?
В первую очередь, это Василий Андреевич Жуковский, через кругозор которого я вышла на огромное количество прекрасных авторов. Жуковский был для меня звёздным небом, ведь рядом с ним были рассыпаны звёзды Лагарпа, Баттё, Мармонтеля, Байрона, Блера, Эшенбурга, братьев Шлегелей, Руссо, Виланда, Саути, Вальтера Скотта. Я уходила к ним от Жуковского по лесам, но снова возвращалась к нему, насыщенная, с яркими глазами. Как у историка литературы мои собственные любимые лекции о Жуковском и Батюшкове, который позиционировал себя как «маленькую личность». Но эта «маленькая личность» создала мир ясной, яркой античности, литой строки, ощущения здоровой гармонии, вечной загадки совершенства. Эта щедрая гармония привлекательна для меня и у Пушкина с его абсолютным поэтическим слухом. Восхищает Фёдор Тютчев, строка которого настолько чеканна, что каждый зазор в ней словно литой. Блок, Цветаева, Арсений Тарковский, из новейших авторов — Елена Шварц, Виктор Соснора, Алексей Парщиков, Александр Скидан, Юрий Казарин.
Из зарубежных поэтов моё божество — Рильке, лучший среди лучших. Он настолько влиятелен в моей жизни, что познакомил меня с моим будущим мужем, мелодекламатором его поэзии Юрием Вайханским.
Важны и Гёльдёрлин, и Паунд, и Элиот. Как для антиковеда — древнеримские поэты, и среди них особое место занимает Гораций, нюансированный автор с неординарной поэтической системой. Мне очень интересны Катулл, Вергилий, Овидий. Из немцев и древних римлян показательны те имена поэтов, стихи которых я перевожу на русский. Из немецких авторов, к примеру, переводила Иоганна Вольфганга Гёте, Аннетте фон Дросте-Хюльсхофф, Николауса Ленау, Готфрида Келлера, Райнера Мария Рильке, Эльзу Ласкер-Шюлер, Стефана Георге, Георга Тракля, Георга Гейма, Фридриха Ницше, Карла Шпиттелера, Машу Калеко, Пауля Целана, Яна Вагнера, Виктора Шнитке и др. Ряд зарубежных авторов привнёс в мою активную рецепцию мой супруг, интерпретатор классической и современной поэзии под гитару Юрий Вайханский. Здесь и Константы Идельфонс Галчинский, и Михай Эминеску, и Антонин Сова, и Франце Прешерн, песни на стихи которых он исполнял. Юрий ушёл из жизни в 2019.
3. Различаете ли вы поэзию и литературное (иное) стихотворчество? Какие факторы влияют в большей степени на появление из-под вашего пера поэтических/стихотворных текстов — онтологические и социальные, или какие-либо иные?
В своих лекциях по стиховедению я использую понятия «поэтический» и «стихотворный» как очень близкие друг к другу. Конечно, можно увидеть в них отличие, и, к примеру, поэтами обозначать высокохудожественных авторов, а стихотворцами — слабоватых. Недаром не свойственное русскому уху силлабическое творчество удостоилось лишь названия «силлабическое стихотворство» и поэзией не именуется. Но я допускаю контекст типа «он плохой (дурной, бездарный) поэт», хотя слово «поэзия» зачастую произношу с акцентированным звуком «о», выражая особое уважение к этому виду творчества.
Уже лет десять как перестала допускать к рождению проходные, на мой взгляд, стихотворения, стараюсь создавать произведения на максимуме своих актуальных возможностей; если не ощущаю силы у текста, не пишу его дальше.
4. Как вы относитесь к верлибру? Как бы вы определили прозопоэтический текст? Назовите имена поэтов, создающих верлибры, которые определялись бы как поэтические тексты. Пишете ли вы верлибры? Если да, то почему? Если нет, то почему?
Есть два типа художественной речи — это поэзия (стихотворная речь) и проза. Прозопоэзии нет. Верлибр (свободный стих) относится к поэзии. Я все верлибры (стихи без определённого метра и рифмы) отношу к поэзии, потому что у свободного стиха есть звуковые и визуальные константы поэзии — он разбит на сопоставимые между собой отрезки речи с отчётливыми или менее отчётливыми паузами на конце строк.
Я пишу и силлабо-тонику, и верлибры, и одинаково люблю обе эти формы. Считаю, что художественное богатство не зависит от того, пишет автор регулярным или свободным стихом — может возникнуть как живой, так и косный, не гибкий верлибр, или дышащая и даже авангардная, так и мертворождённая силлабо-тоника.
Из верлибристов очень ценю Михаила Кузмина, Велимира Хлебникова, Аркадия Драгомощенко, Александра Скидана.
5. Категория предназначение поэта сегодня забывается и наукой, и читателем, и издателем. Каково, на ваш взгляд, предназначение поэта? Попытайтесь дать определение таким забывающимся феноменам поэтического творчества, как вдохновение, пророчество, невыразимое, путь, предназначение (поэта), поэтическая гармония, тайная свобода, поэтическая свобода, энигматичность, эвристичность, экспериментальность, поэтическая энергия, духовность и др.
Вдохновение — Сила, порождающая произведение, а также процесс овладевания этой Силой, особое, духоподъёмное состояние творческого человека. У меня есть поэма «Сила», в которой я пишу о вдохновении (само это слово считаю слишком романтичным и не использую его). Я понимаю под Силой (вдохновением) творческую энергию, из которой можно взять «свет» для творчества, эта Сила ждёт человека внутри него, но приходит извне, «целебна в дозе, но смертельна в избытке».
Эта сила и твоя ткань,
и ткань Бога,
и ткань природы,
она скорее физиология, чем вещество,
скорее сжатие мышц, чем кисть.
Пророчество — предсказание будущих событий, способность увидеть тень завтра, нередко возникающие через поэтическую практику.
Невыразимое — романтическая категория. Романтики считали, что невыразимое можно выразить силами искусства.
Путь — в контексте поэзии судьба поэта. На одной чаше весов высокохудожественная поэзия, на другой — судьба поэта. Хочешь быть подлинным поэтом, терпи.
Предназначение (поэта) — миссия человека, заложенная ещё до его рождения. Медитативное состояние, ощущение счастья приходит к человеку точно по адресу: если он не угадал своего призвания, не освоил эту стезю, то не сможет реализовать свой потенциал и это будет давить на него. Предназначение напрямую связано с поэтической свободой. Поэтическая свобода –право и способность создавать мир, которого до него не было, право уходить в релакс, в другой мир внутри себя.
Поэтическая гармония — эстетическая целостность произведения, согласование разногласящих нот и ощущение этой целостности.
Тайная свобода — внутренняя свобода, которую не отнять.
Энигматичность — многозначительность, загадочность, но не неймдроппинг.
Эвристичность — стремление к поиску нового, любознательность, желание находить всё новые связи, закономерности, сильные подтексты в бытии.
Экспериментальность — резкая, радикальная новизна в любого вида творчестве.
Поэтическая энергия… Я бы опиралась здесь на учение А. Лосева об энергии, на вортекс Эзры Паунда, на исследования Выготского. Но если требуется моё понимание, то оно таково. Когда рождается высокохудожественное произведение, оно энергийно, в нём живут вибрации, которые создают целостный образ произведения в рецепции читателя. Энергия содержится в произведении и вне автора.
Недавно из печати вышла моя статья «Сила как теоретико-литературная категория (на материале поэзии Алексея Парщикова)» // Вестник РГГУ. — 2020. — № 9. (Серия «Литературоведение. Языкознание. Культурология»). Я предлагаю ввести в активный научный оборот теоретико-литературную категорию силы, действие которой обнаруживается на материале лирики Алексея Парщикова. Исследование опирается на труды Л. Выготского, А. Лосева и других учёных об энергии в художественном произведении. Считаю силу особой теоретико-литературной категорией, соотносящейся с энергией как частное и общее. Сила в лирическом произведении — теоретико-литературная категория, определяющая соотношение предметов и явлений и направляющая их в метафизический континуум, близкий к непостижимому отсутствию. Как категория сила пронизывает все уровни произведения — субъектно-объектный, хронотопический, композиционный, лексический, интонационно-синтаксический и другие. Будучи векторной величиной, она направляет лирический сюжет, развивает мотивное поле вперёд и ввысь, создавая болезненную для субъекта/объекта метаморфозу, приводящую к тишине как блаженному времени-пространству. Форма (напряжённый или разреженный ритм, изменение лирического сюжета) и содержание (изображение земного бытия), развиваясь в противоположных направлениях, нейтрализуют друг друга. Наличие словесного мотива «силы» является доминантой, а не константой «произведения о силе», слово «сила» может быть заменено контекстуальными синонимами («поток», «бездна» и др.) или отсутствовать («Ёж», «Угольная элегия»).
Духовность — высшая структура деятельности человека, его высокая нравственная система и внутренняя наполненность, возникающая через связь с высшей энергией (входит в триаду духовность — душевность — телесность).
6. Назовите ваши любимые стихи, которые были созданы вами или другими поэтами.
Есть стихи, которыми я не могу напиться, которые всякий раз заново открываю для себя и перечитываю. Это стихи Горация на латинском языке, Райнера Марии Рильке на немецком, Батюшкова, Тютчева, Мандельштама, Елены Шварц, Виктора Сосноры, Алексея Парщикова. Интересны произведения Дмитрия Гаричева, Игоря Булатовского, Анны Глазовой и других современных поэтов. Мне очень близки тексты песен Ильи Спрингсона.
В этих тютчевских строках радуга рождается на наших глазах (так, как Данте рождает розу Рая, поднимая читателя до седьмого неба):
Как неожиданно и ярко,
На влажной неба синеве,
Воздушная воздвиглась арка
В своем минутном торжестве!
Один конец в леса вонзила,
Другим за облака ушла –
Она полнеба обхватила
И в высоте изнемогла.
О, в этом радужном виденье
Какая нега для очей!
Оно дано нам на мгновенье,
Лови его — лови скорей!
Смотри — оно уж побледнело,
Еще минута, две — и что ж?
Ушло, как то уйдет всецело,
Чем ты и дышишь и живешь.
«Ты пробуждаешься, о Байя, из гробницы…» — заворожило меня, девятнадцатилетнюю, у Батюшкова, я перечитывала, пытаясь приблизиться к непостижимому, накрывшему меня с головой. «Воронежские тетради» Мандельштама нередко ношу с собой, наслаждаюсь мандельштамовскими контекстами, физиологией его языка. О своих стихах говорить не стану.
А. Воллис (Людмила Чернейко)
1. В каком возрасте вы начали сочинять стихи? Почему это произошло? Как вы относитесь к своим ранним опытам?
Если говорить о возрасте и стандартах его восприятия в нашей культуре, то стихи я начала писать довольно поздно. Сначала приснился псевдоним, а потом случились тексты. Но у души нет возраста, а стих (если к рифмометрическому тексту применимо это значимое слово) — это речь души.
2. Назовите имена поэтов, русских и зарубежных, оказавших на вас наибольшее и благотворное влияние?
Я не могу сказать, кто из поэтов оказал на меня влияние. В первом сборнике «Исцеление строкой» есть небольшой цикл под названием «Мимесис»: это не подражание, а своего рода реплики на значимые для меня строки поэтов — А. Пушкина, А. Блока, И. Анненского, И. Бунина. Во втором сборнике есть переклички и с другими поэтами. Из наиболее близких мне могу назвать Е. Боратынского, Ф. Тютчева, А. Блока, В. Хлебникова, Н. Гумилева, М. Цветаеву, Б. Пастернака, О. Мандельштама, И. Бродского, Д. Самойлова; в разное время был большой интерес к творчеству А. Рембо, П. Верлена, Ш. Бодлера, Г. Аполлинера. В сборнике «Созерцание» (2018 г.) опубликованы мои переводы стихов П. Верлена, А. Рембо, Ги де Мопассана, А. Мюссе, Поля Фора, Алена Боске и других поэтов, вариации стихов П. Верлена, П. Ронсара.
3. Различаете ли вы поэзию и литературное (иное) стихотворчество? Какие факторы влияют в большей степени на появление из-под вашего пера поэтических/стихотворных текстов — онтологические и социальные, или какие-либо иные?
Да, различаю. Есть поэт, а есть стихотворец. Себе я высокое имя «поэт» не присваиваю (как, впрочем, и имена «ученый», «творчество» и под.), поскольку в них встроена оценка. Решение вопроса, есть ли в Х-стихе поэзия, — в умах и сердцах читателей. Различие между стихом и поэзией состоит, на мой взгляд, в том, что стих — это характеристика текста прежде всего со стороны формы (метрика, рифма), тогда как термин «поэзия» применим в первую очередь к содержанию стиха. И стих может быть без поэзии, и поэзия может быть без конвенционального стиха — поэзией наполнены многие выдающиеся верлибры. Открытым остается вопрос, что такое «поэзия»? Думаю, что поэзия живет в том стихе, где представлены а) переживание событий и фактов мира сами автором или в связи с Другим (я называю это явление «присвоенным переживанием», отличным от эмпатии: не ты входишь в состояние другого, а он входит в твою душу своим событием в ореоле всего спектра вызванных им эмоций), облаченное в образные формы (например, в метафору как языковой знак мирочувствования), б) переживание чужих близких стихов, оформленное в виде стихотворной реплики (в естественном диалоге это «вторая реплика»), в) индивидуальное вИдение мира, включающее его разные хронотопы — пространственно-временной ракурс (ночь-день, утро-вечер, зима-лето; взгляд с «птичьего полета» — «в упор») и социальный ракурс (хронотоп в понимании А.А. Ухтомского: ориентация «Я» относительно «Другого»), г) бескорыстие.
Стих может появиться «ниоткуда» (так и написано в одном из моих стихов). Бывает, что промелькнет в голове мысль, и вдруг эта мысль становится стихопорождающей. Таким же свойством может обладать и пойманный обрывок фразы. Строфа может присниться (около подушки всегда карандаш и бумага), но, если не записать, к утру уйдет. Очень большое влияние оказывает на меня та научная дисциплина, которую считаю основной, — это семантика, поэтому много внимания уделено категории «смысл», есть и такие стихи, которые выглядят лингвистическим экспериментом. Что касается социального влияния, то оно, бесспорно, существует, поскольку мне не всё равно, как живет моя страна, особенно обостренно переживаю «эпоху ковида» как время ограничения свободы общения, перемещения и ужасающей неопределенности бытия, что выразилось в неопубликованном цикле «Безвременье». Но есть стихи, навеянные размышлениями над нашей историей (например, о декабристах), социальным устройством (тема свободы — одна из доминантных). И, конечно, онтология: как существует мир, откуда он, что такое природа и человек как ее высшее (в идеале) творение. Но мое стойкое ощущение, что стих проходит через меня и что этот стих избрал меня, а я могу с ним только работать (немного подправлять). Такое мое ощущение коррелирует с мыслью И. Бродского, что «поэт — функция языка». А у меня есть стихи о том, что язык назначил меня своим учеником, а стих — это мой отчет перед Учителем. Но отчеты бывают разными по качеству, что я хорошо осознаю.
4. Как вы относитесь к верлибру? Как бы вы определили прозопоэтический текст? Назовите имена поэтов, создающих верлибры, которые определялись бы как поэтические тексты. Пишете ли вы верлибры? Если да, то почему? Если нет, то почему?
Не вдаваясь в тонкости разграничения типов верлибра, которой верны литературоведы, отвечу известными словами Пушкина о «бедности русского языка рифмами» и о «неизбежности» перехода русской поэзии к нерифмованным формам («белым стихам»). Действительно, ко многим значимым для русской культуры словам рифмы не существует, что особенно ощутимо при переводе стихов с иностранного языка на русский. Так, например, нет рифмы к слову «завтра» («завтрак» же не рифма!) и многим другим. Но не только техническая сторона вопроса делает верлибр и стихом, и поэзией. Отношение к верлибру определяется, по-моему, типом мышления личности — стихотворческим свободомыслием и свободочувствованием. Для меня верлибр является воплощенным в стихе потоком сознания. Верлибры у меня есть, но мало, есть верлибры и в переводах. Но мне ближе стих, который условно назван «конвенциональным», — с ритмом и рифмой. Именно к такому стиху применим термин А. Белого «формосодержание». Рифму люблю за то, что она сама ведет смысл, задает вместе с ритмом определенную интонацию стиха, и такой стих можно спеть. Иногда бывает так, что сначала появляется мелодия, на которую ложатся слова. Рифма — это воплощенная в стихе игра языка с самим собой, а сознание (и его «подвал» бессознательное) — арена этой игры.
5. Категория предназначение поэта сегодня забывается и наукой, и читателем, и издателем. Каково, на ваш взгляд, предназначение поэта? Попытайтесь дать определение таким забывающимся феноменам поэтического творчества, как вдохновение, пророчество, невыразимое, путь, предназначение (поэта), поэтическая гармония, тайная свобода, поэтическая свобода, энигматичность, эвристичность, экспериментальность, поэтическая энергия, духовность и др.
Предназначение понимаю как смысл существования человека, вырванного из небытия не случайностью, а закономерностью. В этом понятии заложены и идеи несвободы выбора, зависимости человека в его главных проявлениях (смыслах) от Высшей силы, определяемой верой человека, а также социальная идея — цель: для чего/кого человек делает то, что он делает. Стихи я пишу не с целью, а по причине — не могу не писать, как не могу не дышать (недаром в слове «вдохновение» внутренней формой является идея дыхания, точнее, его главная фаза — вдох). Если стих во мне рождается и пытается о-существиться, то он не даст не написать себя. Могу сказать, что стих структурирует мое время, а значит, и мою жизнь. В последние три года я осознала стих как брошенный мне спасательный круг. Конечно, такое прагматическое осознание «пользы» стиха плохо вяжется с концепцией «чистого» искусства, но мне важно, что понимание терапевтического воздействия стиха на меня возникло post factum. Бескорыстие стихосложения проявляется в том, что пишущий, воплощая себя в стихе, не думает ни о похвале, ни о славе, ни о заработке, ни о прочих посторонних для стиха вещах. Но не могу не признать, что для меня важна оценка стиха теми, чье мнение является авторитетным. А поскольку таких людей немного, я сама весьма критически отношусь к своим «остихотворённым» мыслечувствам.
Вдохновение — напряженное состояние психики (души, духа), обусловленное приливом энергии из воздуха (вдыхаемой), которая перерабатывается внутренним напряжением и выдыхается стихом. Стих как выдох переработанных внешних и внутренних импульсов. Такое физиологическое объяснение различия в восприятии художественных текстов их ритмом есть у Л.С. Выготского в статье «О влиянии речевого ритма на дыхание». Выготский писал о психологии эстетического переживания воспринимаемого текста. Что касается художественного текстопорождения, то отношения между ритмом текста и дыханием мне видятся прямо противоположными: характер дыхания пишущего определяет и содержание стиха, и его ритмический строй.
Невыразимое — в межсловье, в пробеле. Велика смысловая глубина пробела.
Не столько выбор слов определяет индивидуальность восприятия мира поэтом, сколько их комбинаторика, сочетаемость. На стыке слов — жизнь смыслов.
«Тайную свободу» понимаю как возможность такого действия, контроль над которым осуществляет субъект действия — актор, автор стиха. В свободе важны две смысловые составляющие — «хочу» и «могу». «Хочу» в стихосложении, как явствует из ответов на предыдущие вопросы, равно «не могу не писать», «могу» означает способность из слов соткать формосодержание. «Тайна» состоит в том, что, начав писать и имея определенный мыслечувственный настрой, пишущий никогда не знает, что же будет на выдохе. Поэт в тайне живет, и тайна эта в лежащем чистом белом листе (может быть и клок бумаги, любой «носитель» тайны), а раскрывает ее карандаш. Об этом у меня есть новое стихотворение из неопубликованных — «Формат “А4”»
6. Назовите ваши любимые стихи, которые были созданы вами или другими поэтами.
Любимых стихов моих любимых поэтов много, всех и не перечислить. Одно выбрать не могу. Стихи помню плохо, свои вообще не помню. Из относительно недавних выбрала сонет «Ожидание»:
Ты слово мне скажи, и крыльям — быть.
И за руку возьми так осторожно,
чтобы смогла по воздуху я плыть,
как в сне вчерашнем — сладком и тревожном.
Как же давно я жду тебя, мой друг!
Нас разделило не пространство — время.
Но я надежду прикормила с рук
и век её несу — не тяжко бремя.
И если только брошенный мне круг
я не смогу использовать умело
(он выскользнет из мокрых моих рук),
ты крикни мне, чтобы плыла я смело,
что не случайно здесь ты и не вдруг!
Полоска берега внезапно опустела…