Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2021
Светлана Михалева — родилась в Нижней Салде, училась в Нижнетагильском педагогическом институте, работала учителем русского языка и литературы в Новоуральске. В настоящее время на пенсии. Печаталась в коллективных сборниках стихотворений и в журнале «Урал».
* История подлинная, но многие имена изменены, возможные совпадения случайны.
Вступление
Пять утра. Снова беру бутылку с водой и наливаю в кружку. Делаю несколько глотков. За ночь полтора литра почти выпито. Постепенно, маленькими глотками. Скоро, надев маску, побреду в коридор. Там стоит батарея негазированной, местного разлива воды. Воды рекомендовано пить по два литра в день. Много это или мало? Для обычной домашней обстановки, наверное, и много. Но для прохождения через «Красные коридоры» иногда и мало.
«Красные коридоры» — для них нет определенной длины. Путь по ним предопределен. Для кого-то он заканчивается возвращением обратно в жизнь земную, для кого-то станет переходом в вечность. Одно стало понятным: никто, преодолев «Красные коридоры», уже не будет прежним.
«Красные коридоры» находятся в «красной зоне». Для меня «красной зоной» стал изолированный инфекционный корпус, по-другому, ковидный госпиталь медсанчасти в закрытом городе Новоуральске, где я и живу.
Всё, о чём написано на читаемых страницах, — мой путь через «Красные коридоры». Каждый вдох и выдох — моё личное, чисто субъективное мнение. Именно так я увидела, восприняла, оценила. Если у вас по-другому — расскажите. Но сейчас перед вами мои «Красные коридоры», и в случае непринятия просто переверните страницу.
Глава 1. Как всё начиналось
2020-й — високосный год. Ждали от него неприятностей. Но таких… Сначала в китайском городе Ухань обнаружили новый вирус, на поверхности которого видны такие, с шишечками на кончиках, торчащие во все стороны шипы, напоминающие корону, отсюда и название: коронавирус. Но Китай далеко. И происходящее там казалось иногда театром абсурда. Потом Всемирная организация здравоохранения объявила о пандемии. И всё ещё, что происходило в мировом масштабе, а потом и в нашей стране, казалось за гранью реального.
Пандемия, карантин, самоизоляция… Ежедневные сводки в интернете о зараженных, первые летальные случаи. Приходилось привыкать к жизни в условиях ограничений. Забыть о спорте в спортзале, бассейне. Забыть о театре. Ношение масок в общественных местах вменили в обязанность, что вызвало недовольство и споры: почему нас лишают свободы! В народе заходили первые анекдоты: «А что делать с теми, кто не носит маски? — Чихайте на них!» Что называется — и лыко в строку!
В группах появились такие переписки:
«Обычный грипп. В Союзе в сезон болело до 7 миллионов граждан примерно с такими же последствиями. Если развалить медицину и забороться с гриппом, то освободившуюся нишу займет коронавирус, и будет всё вот как сейчас. Как-то так, наверное».
«Неправда. Никому не пожелаю. Умираешь от нехватки кислорода. Лёгкие не работают. Даже насыщенные. Высокая сатурация дает улучшение на некоторое время. Потом кислород снова падает. Задыхаешься. Не можешь встать, шевелиться. Люди умирают, потому что их лёгкие не работают. Кто испытал этот страх смерти, тот знает. Помогают капельницы, кислород. В данный момент нас, таких, полный госпиталь. И правильно, что к нему не пускают!»
«Так грипп в тяжелой форме тоже не сахар, и от него умирает сравнительное количество людей. И, выражая искреннее участие, хочу заметить, что есть ещё великое множество более заразных, опасных и смертельных болезней. Здоровья».
«Это эпидемия, которую не знают, как лечить. И какие будут последствия. Муж привез с работы ковид, вылечили дома. Я же начала задыхаться. Поражение легких 72 процента. И вам здоровья. И надо быть немного сдержаннее в суждениях, ради своего же блага».
«Не хочу переплетать объективное и субъективное. Масштабы мировых событий впечатляют, но ближе и больнее здоровье самых близких и единственных. Именно их жизнь мне дороже всего».
Коронавирус, или COVID-19, — вирусная инфекция. И вирус оказался очень заразным. Больных становилось всё больше.
Глава 2. Коснулось
Муж, тяжело переболевший ОРВИ в конце сентября — начале октября и отработавший после больничного всего неделю и один день, вернулся домой с температурой за 39 и известием, что в их школе коронавирусом болеют шестнадцать педагогов.
Вызвали врача. Приехала бригада инфекционистов в защитных костюмах, взяли мазок на COVID-19. Позже мы узнали, что ковид подтвердился.
Помимо температуры, слабости, боли в лодыжках у мужа ещё развился конъюнктивит. Одышка проявлялась только при физических нагрузках. Ещё не старый, обычно активный в жизни мужчина с трудом добирался до туалета, а порой и вообще находился в пограничном состоянии сознания и забытья. Выписанные лекарства помогли. Температура у мужа стала падать. Правда, запахи различать он перестал. Проверил это на стоящей на окне герани. Она ничем не пахла.
Кроме нас в квартире находились двое наших детей. У них коронавирус не подтвердился. Для дочери он прошел мимо. У сына же температура поднялась до 39. Появились слабость и головные боли. И всё же он сумел выстоять.
Я заболела 22 октября. Этот день определила подруга Екатерина по нашей переписке в телефоне. Именно тогда я написала, что у меня тридцать девять. Муж находился на больничном со вторника, мне стало совсем плохо в пятницу. Выздоравливающий выделил мне ингавирин и попытался по телефону вызвать на дом врача. Было всего 14 часов, но на том конце провода ему ответили, что врача вызвать нельзя, потому что компьютеры все уже позакрывали. Звоните завтра. Назавтра, в субботу, он сел за телефон.
— Ваш номер четырнадцатый, — резкий, неприятный голос, не торопясь, с чувством, с толком, с расстановкой рассказывал о текущем порядковом номере очередника. — Ваш номер третий. Ждите!
«О боже, — думала я, наблюдая за мужем из комнаты, — откуда у него столько терпения?» Он сделал вызов, затратив около сорока минут на выворачивающее душу ожидание. «Вызов сделан, — отчитался передо мной, войдя в комнату. — Сказали, в течение дня приедут».
Врач приехал, но не ко мне. К мужу, потому что его анализ на ковид дал положительный результат. Проверил кислород, оказавшийся вполне приемлемым: 97. Выписал продолжение лечения. По просьбе мужа проверил наличие кислорода и у меня: 93. Но осматривать не стал: к вам приедет другой врач.
Никто ко мне в субботу не приехал. После 20 часов, вечером, позвонили, спросили, был ли у меня врач. Сказали, что приедет завтра. Утром в воскресенье где-то в девять врач приехал. Такой высокий симпатичный парнишка. Осмотрел, проверил кислород, сказал: «Госпитализация». Я было решила сказать «нет», на что он резко отреагировал: «Ещё смертей мне дома не хватало!» Смиренно глядя, как он в своей высотности громоздится над столом при написании направления, предложила ему присесть на стул. И вновь эмоции: «Нет. Если присяду, расслаблюсь — не собрать. По семьдесят вызовов в день!» «Да, — подумалось мне, — если каждый вызов ещё на такой же пятый этаж без лифта, как у нас, быстро устанешь. Разве что через две-три ступеньки перепрыгивать!»
Направление на госпитализацию вручили. До неё лечение дома: ингавирин, АЦЦ, антибиотики. И маленькими глотками постоянно пить воду. Можно кипяченую, примерно литра два в день, чтобы выводить токсины из организма. Оставалось ждать. Обещали, что в течение двух дней заберут. Как только освободится место в инфекционном госпитале. Это была первая половина воскресенья, 25 октября.
Глава 3. Ожидание
Стала по чуть-чуть собираться. Когда приедут? Рубашку, халат, мыло, зубную щетку, пасту. В голове работали стереотипы. Кружку, ложку, полотенце. Положила даже с собой пустую восьмисотграммовую стеклянную банку с крышкой. Пью много, часто. Буду просить, чтобы кипяченой воды наливали, чтобы банка рядом всегда стояла.
Собирала в огромный полиэтиленовый пакет. Свежо ещё было в памяти требование областной больницы, где лежала весной мама: вещи у поступающих в стационар должны быть не в сумке, а в одном пакете. В этом Новоуральск оказался, как узнала позже, вполне демократичным: можно было бы и сумку.
Подняла недособранный пакет. Нет, все вещи сюда не войдут. Тяжелый! Ручки оборвутся! А ещё сколько всего надо! Но силы уже покинули меня. Пакет взгромоздился на пианино, а я — на диван, самое безопасное место в квартире.
Температура 38,5. Кашель. Отрывистый. Что-то где-то в горле пытается вылезти наружу. Туалет в конце нашего девятиметрового коридора стал постоянно «удаляться». Путь до него с каждым разом становится труднее. Выдыхаемый воздух останавливается где-то посредине груди и дальше проходить не хочет. На прямой диван, лицом вниз! Лбом на рулон бумажных кухонных полотенец! Легче! Можно закрыть глаза и подремать. Хоть немного. Открыть глаза, протянуть руку, взять с табуретки кружку с водой, сделать глоток. Опустить голову и ждать, пока на организм подействует таблетка парацетамола и будет чуть полегче от отступившей температуры. Думалось, ничего, курс лечения пошел, будут перемены.
На следующий день легче не стало. По примеру мужа решила протестировать себя на цветущей на окне герани. Странно, но разливающегося обычно по всей комнате запаха, не совсем мною любимого, не почувствовала. Решила герань взъерошить — и всё-таки она не пахла! Вкус пищи не пропал. Но есть не могла. Заставляла себя четыре раза в день съедать, потому что нет желчного пузыря, а контролировать выброс желчи надо, одну четвертую куска крестьянского хлеба и выпивала половину стакана компота собственного изготовления. Без консервантов: вода, сахар, лимонная кислота, красная смородина или вишня.
Не стало лучше и в понедельник. Утром поднял муж: надо в ванную сходить, подготовиться к приезду «скорой помощи». Не могу! Надо! Довёл до ванной! Ни стоять, ни сидеть! Принёс табуретку! Через пятнадцать минут после водных процедур была готова к госпитализации. Наивная! Села в кресло. Посидела минут тридцать, снова нырнула в ночнушку и наконец легла, уткнувшись лицом в подушку. Слабость! Температура вновь поднялась до 38,7. «Скорой» не было. Что ж, вероятно, были более тяжелые больные, чем я.
Во вторник «скорая» тоже не приехала. Становилось хуже. Сброшенная таблетками температура возвращалась, но уже была на несколько делений выше. Дышать становилось труднее. Расстояние до туалета непреодолимо. Рядом с моей лежанкой теперь стояло ведро. Обыкновенное, которое мои родные сразу же уносили и промывали по мере его наполнения.
Час ночи среды. Начался четвертый день ожидания. Лежать не могу. Сижу на кресле вертикально. Пытаюсь равномерно делать вдохи. Не получается. При более глубоком вдохе внутри что-то рождает страшный звук, отдалённо напоминающий мычание. Что-то живущее там, во мне, не желает пропустить воздух. Время от времени закашливаюсь. Коротко, захлёбывающе. В руках салфетка. Бумажная, белоснежная. В неё выплёвываю темно-серо-зелёные отвратительные сгустки, иногда покрытые кровью. Салфетки выбрасываю.
Два часа. Три. Дышать труднее. Температура 39,6, несмотря на то что и парацетамол, и всё остальное было выпито. Сил ни лежать, ни сидеть нет. Слабость жуткая. Кости болят не особо. Особо они болели 22 октября. Это были кости (или хрящи) носа. Тогда я встала утром, а нос внутри болит. Как будто избили. Сказала дочери, она улыбнулась, ты, может, носом во сне стукнулась, когда спала на животе лицом вниз. У мужа сильно болели голени, суставы ног, а у меня — нос! Если бы я стукнулась, были бы синяки, отёк. Ничего этого не было!
Время четыре. Порываюсь разбудить мужа, чтобы вызвал «скорую». Жаль его. Терплю!
Шесть часов. Сил нет: задыхаюсь! Страшно! Глоток воды! Кашель! Отсутствие движения! Не могу! Сама, сама поползла к телефону. Набрала 103.
— Можно вызвать «скорую»: высокая температура, кашель, сил нет, задыхаюсь!
— Женщина, вызывайте врача на дом.
— Я не могу, задыхаюсь!
— Все вызывают.
— Я уже вызывала. Врач был в воскресенье.
— А что, у нас и в воскресенье врачей вызывают? — сарказм в голосе.
Отбрасываю эмоции. Сил нет. Альтернативы тоже. Трубку положат — задохнусь! Пытаюсь объяснить. Вызывали в субботу. В субботу не приехали. Приехали в воскресенье.
— Женщина, вызывайте врача на дом!
Аргументы исчерпаны. Силы тоже! Кричу:
— У меня направление на госпитализацию с воскресенья! Обещали увезти в течение двух дней. Сегодня четвертый.
На конце наконец-то вразумительное:
— Фамилия, имя, отчество.
Называю.
— Ждите. В течение дня «скорая» приедет, — положили трубку.
Соображаю. Я же не назвала домашний адрес, потому что у меня его не спросили. Сомнение. А вдруг не приедут? Но система всё-таки сработала. Значит, повезло. Значит, попала в неё. Минут через тридцать звонок на мобильный телефон с неизвестного номера:
— Это врач «скорой помощи». Пятнадцать минут на сборы. Успеете?
— Конечно, успею, — у меня ещё в воскресенье всё было собрано.
— Подъедем, перезвоним!
Встал муж. Я оделась по усеченной программе. В больничные штаны (не брюки) и футболку. На ноги ботиночки без замков: запрыгнул — выпрыгнул. Шапка, пальто. Куча салфеток в карман. На лицо — маска. Муж спустил пакет с пятого этажа. Сколько понадобилось времени мне, чтобы выйти, — не знаю. Приставным шагом, медленно, держась двумя руками за перила, — ох, далеко от пятого ты, первый этаж!!! Муж отдал пакет. Выползла из подъезда. Навстречу из машины «скорой помощи» вышел врач, открыл заднюю дверь:
— Залезайте.
— Попробую. Ой, нет!
Он поставил пакет у двери. Дверь закрыл.
— Хорошо, пойдемте.
Что это было? Тест? Действительно ли себя так, а не иначе чувствую?! Подвёл к боковым. Но и тут поднятие для меня ноги — дело не легкое. Сжалился:
— Подождите. — И, вытащив, поставил передо мной грубовато сколоченную самодельную деревянную скамеечку. — Аккуратнее!
Слава богу! Плюхнулась на сиденье. Вцепилась в поручень. Глаза закрыты. Силы, силы, не покидайте меня! Дышу неглубоко. Стараюсь равномерно. Чуть глубже вдох, сразу снизу какой-то блок перекрытия воздуха или начало не прекращающегося кашля. Пока попробую со своим нутром поиграть в прятки. Может, не задохнусь. Страх преследует. Но сил о нём думать уже нет. Внутри просто колотит всю.
Открыла глаза, смотрю в верхнюю, светлую часть окна. Пытаюсь понять, где едем. Деревья. Осенние голые ветви. Машина наклонилась. Стало видно людей, идущих на работу. Нет, они из какой-то другой, размеренной жизни. «Скорая» остановилась. Дверь открыли. Помогли сойти. Врач — невысокий суховатый мужчина в возрасте.
Глава 4. «Красная зона»
Вот и всё. Я среди тех, к кому не пускают и кого не выпускают. Состоялся мой переход из «зеленой» зоны в «красную». Сейчас только путь через «красные коридоры» «красной зоны» к выходу в «зеленую». Бред, сплошной бред, рождённый в воспаленном мозгу.
Меня ввели в дверь. Боковым зрением успела заметить, справа — ванная. Приоткрытый вход в туалет. Повернули налево, в комнату с шифоньером, с двумя кроватями. Одна из них заправлена чистым бельём. У стены стол и стул, на который меня и посадили. На столе бутылка воды и стаканчик. Забежала девушка. Снегурочка? Снежинка? Полностью облаченная в белоснежный комбинезон, не мешающий ей быть стремительной и лёгкой, не скрывающий её юности и, как выяснилось, человеколюбия. Села передо мной на корточки. На лице респиратор и защитный экран. Я с трудом подняла глаза и встретилась взглядом с юными, удивительно красивыми и вместе с тем понимающими и сочувствующими глазами. Тепло надежды на помощь пробилось сквозь боль.
— Как вас зовут?
— Наталья.
— Наташа, задыхаюсь, сил нет!
— Вы можете прилечь. Сейчас вам помогут, и вам станет легче!
— Вы меня в палату отвезете? Это приёмник?
— Нет. Это бокс ковидного госпиталя. Инфекционный корпус. Вы уже на месте. Вот ваша кровать.
Поняла. Нахожусь в здании инфекционного корпуса, перепрофилированного под ковидный госпиталь. Как узнала позднее, госпиталь № 1.
На месте. Переходить больше никуда не надо. Пальто положила на спинку стула. Убрать в шкаф сил не хватило.
Кто-то ещё заходил в бокс. Фигуры-клоны. Белоснежные костюмы. Голову плотно облегает капюшон. На комбинезоне эмблема ковида. На лице маска. На руках двойные резиновые перчатки. Нет мужчин, нет женщин, есть медицинские работники, или специалисты. Это уж как кому нравится.
Свалилась на бок на кровать. Радуюсь, что в последний момент перед отъездом дома надела кофточку с коротким рукавом: вены открыты, а значит, легкодоступны.
Поставили капельницу. Температура 39. Жарко. Кажется, что лежу в луже. Отходит пот. Кашель душит. Ладони синие. Голова тяжелая. О болях не могу вспомнить. Прояснения после укола и капельницы начинаются в висках. Именно прояснения. Как будто тяжесть уходит. Уснула. Реально почувствовала некоторое улучшение утром.
На следующий день взяли мазок на коронавирус и повезли на компьютерную томографию (КТ). Оделась, вышла из дверей. Села на «скорую». Нас несколько человек. Сижу впереди. Считаюсь тяжелой. От инфекционного корпуса машина «скорой помощи» довезла нас до здания детского отделения, в котором, кстати, также открыт ковидный госпиталь, но туда попадают ковидники в более лёгкой форме.
Остановились. Вышли. Еле дошла. Плюхнулась на стул. Дышу часто. Из кабинета КТ выходят и входят.
Сопровождающий Александр. Он заботится о нас. Активный, весёлый, спортивный. Смотрит, чтобы не упала.
КТ. В момент, когда компьютер говорит: «Вдохните. Задержите дыхание», начинаю безудержно кашлять. Всё-таки сделали. Снова плюхаюсь в коридоре на стул. Страшная слабость. Александр проводил в машину. Дождалась всех. Поехали. Закрыла глаза. Вот и покаталась.
Бокс 124. Раздеваюсь. Заходит доктор Денис Юрьевич. Руки сложены на груди. Взгляд сверху вниз на меня, сидящую:
— Вы на КТ были?
— Вот пытаюсь переодеться. Получается не очень. Задыхаюсь.
Разговор окончен. Доктор-космонавт исчезает в задверном пространстве.
29 октября пришло сообщение от соседки по дому, работающей в лаборатории: «Света, ты как? Тест на ковид положительный, только что отмечаю. По анализам, у тебя пневмония махровая».
Под вечер в палату положили ещё одну женщину. У неё ковид отрицательный. Мой, как известно, положительный, что, конечно же, рождает вопросы. Знакомимся. Её зовут Вера. Оказывается, мы из одного района. Даже жили некоторое время в одном доме. Нам сделали капельницы. Поставили уколы. Сказали выпить гистаминное. Уснули. Время одиннадцатый час вечера. Заходит медсестра: «Просыпайтесь. Вы переводитесь в другую палату». Почему так неожиданно? Ночью? Но не сопротивляемся. Сил на это нет. С трудом всё закидывается в пакеты. Сатурация слабая, испарина, озноб, одышка и непонятная усталость. Меня сажают в кресло-каталку для перевозки больных. Поднимают на лифте на второй этаж.
Глава 5. Содом и Гоморра
Двери лифта открылись. Шок! И стучащая в висках мысль: «Содом и Гоморра». Говорят, первое впечатление самое правильное. Контрастность огромная, резкая. Из тишины ночного сна в активную, бурную жизнь. Яркий свет. Шум. Пациенты ходят по коридору. Кое-где сидят на кушетках, разговаривают. Больные кругом. Лежат в рекреациях, в коридоре. Медсестрички бегают.
— Куда мы их положим? — это о нас.
Соседку увели в палату. Я сижу в кресле, обложенная своими пакетами с вещами. Со мной обувь, пальто. Куда меня деть — не знают. Наконец-то палата названа: 224. В палате нас трое. Моя кровать на выходе у двери. В коридоре открытые окна. Соседка, назовём её условно № 1, кровать которой у стены и потоки воздуха её не задевают, всё время незаметно открывает окно и ставит между рам бутылку с водой, чтобы оно не прикрывалось. Сквозняк! Неожиданно возникающий и пробегающий через меня поток воздуха вызывает сильнейший кашель. Начинаю пить воду. Бреду в туалет. Здесь он далеко от палаты. Радуюсь, что нет очереди. Имена соседок не помню. Но вторая — сотрудница архива, базирующегося в детском корпусе, адекватна и доброжелательна. Пытается закрыть окно, провожает до туалета, показывает ванную комнату. Спасибо, добрая соседка!
Первая удивляет. Кривится от моей полноты. Начинает разговор о правильном питании и здоровом образе жизни. А заканчивает разговоры одной темой: как она готовит то или иное блюдо. И по телефону просит у мужа «вкусняшки», ругает его, что купил ей крекер с луком, а не её любимое затяжное печенье. Что ещё может заинтересовать её? Да, была ещё ярко выраженная гордость за то, что попала в инфекционный госпиталь. Сама пошла в поликлинику, отстояла очередь. Выклянчила направление. Смотрела я на неё и удивлялась. Кашля нет. Температура выше 37,3 не поднималась. Сатурация в норме. Женщина, зачем вы напросились в этот вертеп? Вам хотелось острых ощущений? Возможно, она скоро всё-таки поняла свою ошибку, потому что стала просить перевести её в детский корпус, где находились более легкие больные. Но прошёл ли для неё безболезненно контакт, например, со мной, остро болеющей и имеющей положительный тест на коронавирус? Этого я уже не узнаю.
Была ли капельница в тот день? Не помню. Так, в спутанном сознании, дожила до следующего дня. Состояние прежнее, те есть никакое. Жду врача, надеюсь на помощь. Задыхаюсь, но терплю: нас много. Хожу в туалет. Медленно бреду по коридору.
Наконец-то пришел врач, Денис Юрьевич. Руки скрещены на груди. Взгляд с высоты на меня, лепечущую, пытающуюся достучаться до помощи: вот сейчас всё объясню, и положение исправится.
— Не могу дышать. Температура снова 38,7. Страшная слабость. Даже говорить не могу. Закашливаюсь. И в груди очень болит. Сделайте что-нибудь!
— Хорошо, — исчезает.
Терплю. Смотрю на время. Простыня уже мокрая от пота. Трясёт. Одышка даже у лежащей на месте. Ко мне никто не подходит. Кашляя, захлёбываюсь. Задыхаюсь! Пришедший к «хорошей» соседке её лечащий доктор говорит, показывая на меня: «Обратите внимание! Типичный ковидный кашель!» Я уже экспонат.
Глава 6. Зацепило
Отметила, посмотрев время по телефону, прошёл час. На мою температуру никто не обратил внимания, и она перевалила уже за 39. Дышать почти невозможно. Воздух не проходит внутрь. Трясёт. Неожиданно внутри меня щелкнул тумблер. Внезапное переключение. Захлестнула обида на равнодушие. Внутренняя агрессия. Думаю, она подняла меня в тот момент, потому что откуда-то появились силы и решимость. Встала. Добралась до поста медсестры, благо находился в нескольких шагах от палаты. Громко, наверное, истерично, на весь коридор, встав около стола медсестры, крикнула:
— Да что же я вам такое сделала? Лично вам? Что, мне в страховую медицину звонить, чтобы на меня обратили внимание?
— Женщина, вы мне мешаете. Видите, я занята!
Но «Остапа несло»:
— Врач махнул головой и ушёл. Температура поднялась на градус. Сейчас уже 39 с половиной. И никто, никто в течение часа не нашёл минуты, секунды, чтобы подойти и хоть как-то облегчить страдания!
— Что вы, женщина, хотите?
— Выздороветь.
— Все мы здесь этого хотим. Идите в палату. Сейчас вам сделают укол.
Люди стояли и смотрели, как я истерила. Но мне было всё равно. Теплилась надежда, быть может, не умру, может, успеют ещё что-нибудь сделать!
Глава 7. Прочь с мертвой точки
Побрела на место. Вслед за мной появилась стройная «снегурочка», одна из многочисленных, обтянутых в белоснежный комбинезон фигур, не отличимых друг от друга, разве что по росту и полноте. Пошёл опрос, в ходе которого поняла: мною как пациентом заинтересовались. Вес, рост, аллергия, болезни. Вернулась надежда: имею право на помощь. Укол поставили. Пульсоксиметром измерили сатурацию. Слово, к которому долго привыкала, обозначает наличие кислорода в крови. Мольба в глазах, обращенная к молоденькой девушке: «Мне очень плохо. Я не умею за себя бороться. Помогите».
Помогла, думаю, не борьба, а профессионализм и опытность врача, Анастасии Константиновны Лукашевич (позже узнала, как девушку зовут). И, конечно же, человеческое желание помочь. Она не поленилась посмотреть результаты моих анализов крови, которые показывали серьёзную пневмонию. Был известен тест на COVID-19. В моём случае положительный. Да и визуальная картина была весьма красочна. Температура под сорок. Сатурация 70. Синие губы, синие ладошки. Одышка. Мокрые от пота простыни. Постоянно возобновляющийся ковидный кашель. Закрывающиеся от слабости глаза.
— Я не брошу вас. Буду вашим лечащим врачом.
Позднее медик скажет, что, посмотрев на меня, просто пожалела (чисто по-человечески), когда увидела в коридоре.
Пусть так! Но для меня это ещё ценнее. И от всего сердца человеческий, глубокий поклон до самой земли. И пусть высокопарно. Но пока есть такие люди, выстоит Россия. И не все так плохо, как кажется!
Меня, снова загруженную пакетами с вещами, снова в кресле для перевозки больных, отвезли на другой этаж, в палату, которую курировала Анастасия Константиновна.
Глава 8. Балансировка на грани
Из Содома я попала в больничный рай. Бытовой. Бокс 302 на третьем этаже. Просторный. На три кровати. Отдельными маленькими помещениями ванная, где можно принять душ, и туалет. Хотя, к сожалению, я в полной мере не могла это оценить. Несколько метров от кровати до туалета давались с трудом. Встать с унитаза получалось, только держась за стеночку. Всем телом навалившись на ладони, распластанные на холодноватой гладкой кафельной плитке. А выпрямившись, не могла заглотнуть воздух и сделать шаг. Независимо от моего желания, вырывался какой-то непроизвольный и страшный рык, к тому же такой громкий, что прибегали «снежинки» и помогали добираться до лежанки. Впервые в жизни пришлось пользоваться судном!
Но главное, в палате был кислород. Небольшая емкость на стене, в которую заливали дистиллированную воду, постоянно бурлила, отдаленно по звучанию напоминая водопад. От неё тянулась длинная-предлинная трубка к моей кровати, на конце которой небольшие зубцы, вставляемые в нос, напоминающие усики жучков. Замечательным было и название, имеющее в своем звучании что-то детское, немножко наивное и притягивающее, — «канюли». Позже канюли заменят на маску, а потом маску снова на канюли.
Я дышала кислородом день и ночь, но состояние не стабилизировалось. Сказали, что переведут в реанимацию. Будьте готовы. Время шло. Кислород повышался до 93, потом резко падал. Врач-реаниматолог приходил в палату и смотрел состояние. Моё неразличение, «кто есть кто», однажды сыграло со мной шутку.
В тот момент поставленные мне капельницы уже подходили к концу, я же уже ни о чем не могла думать, только о том, что сейчас подо мной будет огромная лужа. И тут подходит фигура. Человек в комбинезоне — это спасение! «Я хочу в туалет!» — вещаю тихо, но настойчиво. Фигура молчит, думает о чем-то своем. Я повторяю второй раз, третий. Заходит в комбинезоне наша постовая медсестра, её-то я уже узнаю. Между «комбинезонами» начинается разговор. И тут я понимаю, что передо мной стоял и решал вопрос, везти меня или не везти в реанимацию, мужчина-реаниматолог. Решили в тот момент всё-таки не везти. Вышли из палаты. Тут же пришла процедурная медсестра, убрала капельницы. За ней санитарка Аня, доброжелательная, молодая, но опытная. Именно она разъяснила мне, что длинный пластмассовый конец судна должен быть впереди, а умоститься надо на круг. Оказалось, что сходить по-маленькому было не самым большим моим желанием. Меня обтерли, всё убрали. Судно вымыли. Что я могла сказать? — Спасибо! Испытывала ли я в тот момент неудобства? Было слишком плохо, чтобы отказаться от чужого участия и помощи.
Позже, уже дома, буду читать SMS, написанную в те дни родным: «Жду перевода в 206 палату в реанимацию. Тест на ковид положительный. Температуры нет. Задыхаюсь. Ночью и утром были капельницы, уколы, таблетки. Хожу в судно. Стоит рядом с кроватью. Без кислорода не могу».
В реанимацию я так и не попала. И от всего сердца радуюсь этому сейчас. Как сказал позднее реаниматолог, на приготовленное мне место положили более тяжелого пациента. Через знакомых узнала, это была старушка 86 лет. Ночью она скончалась. Да простит меня Господь, хорошо, что меня не перевели. Я выжила в палате.
Глава 9. Как рыба об лед
Второй раз на компьютерную томографию меня свозили в пятницу, 6 ноября. Свозили на кресле для перевозки больных. Сама я ещё не осознавала степень поражения моих легких. После первого обследования речь шла о 60%. Результаты второго КТ узнала лишь в понедельник. Они оказались печальнее, чем предполагала. Поражение лёгких 72%! Почему не уменьшение, а увеличение?!
На КТ возил молодой человек по имени Александр. После завтрака пришла медсестра и велела быть готовой к поездке на обследование лёгких. Я оделась и долго сидела в верхней одежде. Потом выдали перчатки и маску. Посадили в кресло. Закатили в лифт. Когда лифт спустился на первый этаж и открылась противоположная дверь той, в которую заходили, мы оказались перед выходом на улицу.
В машину меня не закатывали. Поднималась сама. Села как-то бочком. Очень неудобно. И меня повезли. В этот день в салоне «скорой помощи» я была одна. Выйдя из «скорой», снова оказалась в кресле. Сопровождающему Александру перемещать меня помогал водитель. Они вместе закатили моё кресло по приспособленным доскам-железкам. Редко встретишь такое единодушие в команде, как у этих двух человек: сопровождающего и водителя.
В первый раз на КТ я тоже ездила с Александром. А запомнился он, наверное, из-за неординарного для меня начала. Я ждала, когда меня позовут ехать. И слышу: «Где эта старуха?» Думаю, реакцию любой женщины на эти слова нетрудно предугадать, даже если человек ничего не скажет вслух. По-видимому, так меня охарактеризовали медсестрички. Не удивительно, если у человека страшная одышка, спутанность сознания, чувство постоянной усталости. Сама себя узнать не могла.
Александр вошёл, посмотрел на меня и говорит: «Так вы же учительница!» — «Да», — сказала я. Уже в дороге я его спросила, из какой он школы. Он ответил, что из 57-й. Но, сколько я ни присматривалась, не вспомнила. Прости, Александр! И огромное тебе спасибо!
Глава 10. Задело за живое
Ночь. Лежу на кровати. Слева из окна, выходящего в общий коридор, струится матовый приглушенный свет, как обычно, не выключающийся всю ночь. Сегодня в отделении спокойно. Никто не задыхался, не взывал посреди ночи о помощи. Не стонал. Не бегали по коридору медсестры со стойками для капельниц в руках.
Спокойно. Только справа на кровати всхлипывает соседка. Очень-очень тихо, чтобы не мешать нам. Не разбудить. Шести нет. Подъёма не было. Утро в отделении не наступило.
— Оля…
— Маму похоронили, а я не смогла её проводить.
Оля говорит негромко, отрывисто. Слушаю молча. То, что оседает в воздухе, кажется невозможным. Бред. Сумасшествие. Нет. Реальность. Жестокая реальность, перевернувшая жизнь людей с ног на голову.
— Старшая сестра летом переболела коронавирусом. Сейчас ноябрь, а эпикриза у неё нет. И в поликлинике нет. Когда она попыталась его получить, ей сказали: «Вам же устные рекомендации дали». А у неё до сих пор страшная слабость и одышка.
Сама Оля — жительница Екатеринбурга. Дети, дочка и сын, живут в далекой Испании. В конце октября сестра позвонила и сказала, что отец, ходивший за мамой, заболел, и сейчас уже за ним и за мамой надо ухаживать.
— Я приехала. Три дня отец был у меня на руках, потом мама начала кашлять. Папе добились госпитализации — увезли. А мне, поскольку папа совсем был плохой, предложили за ним ухаживать. Когда я приехала в госпиталь, мне измерили температуру и сказали: «А кто за кем будет ухаживать? У вас температура 39. Вызывайте «скорую». И с температурой 39 я поехала домой, чтобы вызвать «скорую». В больницу меня не взяли, потому что направления от врача не было. Вот так. Из дома в больницу. Из больницы — домой, чтобы попасть обратно в больницу. Дома вызвала «скорую помощь». Приехали только на следующие сутки. Весь понедельник я дозванивалась. А дозвонилась только во вторник. Маме и себе вызвала. Смотрю, мама харкать начала. А госпитализироваться она наотрез отказалась: «Никуда не поеду. У меня ходунки, у меня кресло, у меня инвалидная коляска». А ей сказали, раз это ковидный госпиталь, это всё нельзя. А я вижу, что она уже в таком состоянии — мало соображающая. Попыталась её уговорить:
— Мама, ты понимаешь, если ты не поедешь, я с тобой вынуждена остаться?! А мне врач сразу, в первый же день, сказала: «А вот вас бы я госпитализировала».
Так мы отказались от госпитализации. Мне тогда ещё терпимо было. А потом как всё это начало стремительно расти! Температура подскочила до 39,8, и мама перестала нас узнавать: «Ты кто?» Я поняла, что надо вызывать «скорую», и позвонила. Они в час ночи радостно «объявились». Я понимаю, что у них сейчас прямо какая-то нестыковка по службе идет. Это, конечно, видно. Папу госпитализировали, а через три дня приехала «скорая»: «Мы за вашим отцом». Так он же три дня как в стационаре.
С маминой госпитализацией всё-таки договорились, чтобы днём положить. Госпитализацию маме делала через заведующую стационаром. Мы же сначала отказались от госпитализации. А когда первично отказываешься, вторая только через заведующую, то есть тебя ставят в конец очереди.
Госпитализацию разрешили, но возникли трудности с погрузкой мамы. А позвонили, как я сказала, в час ночи. Освободилась койка для вашей мамы. Согласитесь — приедем. Но грузить некому. Даже и не рассчитывайте, что специалисты «скорой помощи» понесут. Ищите грузчиков.
Я говорю, неужели, когда сейчас такая ситуация, нет какой-то бригады, которая за деньги будет транспортировать таких тяжелобольных. Возрастных людей, которые не могут двигаться по состоянию здоровья. Я сама была в таком состоянии. В лифт зашла, села на пол и понимаю, что у меня нет сил вообще. Сижу и ковыряюсь. Мужчина помог подняться. Это я спускалась из дома. Ну, какая-то служба должна быть на государственном уровне организована, чтобы знали, куда обратиться. Есть деньги — заплатил человек — ему помогли. И обмундирование хорошо бы выдавать.
Днём начала вызванивать. Сама с температурой тридцать девять и восемь. Знаешь скольких обзвонила! Нет! Наотрез! Нет! Даже не обсуждается! Мне: вы хоть понимаете, что предлагаете? Я в ответ: понимаю, готова заплатить любые деньги. Мне надо маму эвакуировать.
Нашлись два парня молодые, но они сказали, что им защитную одежду надо приобрести. А потом они приедут. Пришлось ещё согласовывать по времени приезд «скорой» и грузчиков. Я сама как в тумане.
К моменту, когда приехала «скорая», молодые люди экипировались. Они купили шапочки. Они купили перчатки. Они маски двойные купили. Упаковались. Они ж понимали, что с ковидной больной будут работать. Это ж везти — в лицо ей прямо дышать. Это же не авоську в руке нести.
Маму привезли в больницу. Это ж надо на коляску сто килограммов поднять, погрузить — выгрузить. Грузчикам я заплатила четыре тысячи рублей и ни копейки не жалею! Они меня не подвели! Когда «скорая» приехала, я ребятам позвонила. Они: «Мы на такси летим». У них было двадцать минут, заявленных для ожидания «скорой помощи». Они успели.
Маму госпитализировали 5 ноября. Она попала в реанимационную палату. Но спасти её не удалось. Там она и скончалась от коронавируса. Ей было 86 лет.
Когда маму увезли в госпиталь, ночь я провела одна. Отец, как и мама, тоже был в ковидном госпитале, только в другом, более легком отделении, расположенном в здании детской больницы.
Утром позвонила женщина:
— Где у вас мама?
— Мама в стационаре, её госпитализировали.
— Ей КТ надо?
— Я думаю, что ей в больнице КТ сделают.
— А вы как?
— А мне хотелось бы сделать.
— Тогда я вас вместо мамы возьму.
И она меня в мамину очередь ставит. На следующее утро я вместо мамы поехала на КТ. Меня увезли, правда, не сразу. В «скорой», куда я позвонила, состоялся такой разговор:
— У вас тест на коронавирус положительный? Если отрицательный, собирайтесь и своим ходом.
— Как вы себе это представляете? Во-первых, я контактная, а во-вторых, у меня 39,5. Я не то что своим ходом…
— Я ничем вам помочь не могу!
— Вы меня по-человечески поймите. В принципе логику включите, если я контактная по ковиду, как я могу на такси ездить?
— Сейчас узнаю.
Правда, перезвонила:
— Да, вы правы, заберем. Собирайтесь!
Так за мной приехала «скорая». Мне поражение легких сразу же поставили. На КТ я сознание потеряла, вернее, случилось это в очереди. Я начала свистеть и хрипеть. Кто-то закричал: «Тут женщина сознание теряет». У меня сумка из рук выпала. Прямо на стульях. Вспоминаю, тогда мне казалось, какие-то птицы клювиками мне по голове стучат.
Меня взяли за одежду и положили, как мешок картошки, на транспортную ленту. Начинают катать: дышите, не дышите. А мне вообще всё равно. Я там кашляю на всю ивановскую. И слышу: массивное поражение легких, под капельницу срочно!
Мне кажется, если бы вот этого не случилось… Там знаешь сколько народу. Я там ещё часа два бы и сидела!
Меня положили в бокс на первом этаже. Укол поставили, капельницу. Эуфиллин вкололи через вену, чтобы я дышать как-то начала. Пришла сестричка: «Сейчас тебе полегчает. Терпи, милая!» Там девчонки хорошие, так вот именно обращаются. Я этой девочке благодарна. Я была в таком шоке, мало что понимала.
Кроме всего, когда я уезжала из дома, мне на телефон позвонили. Мужчина бодрым голосом сказал, что он уже обмерил мою маму. Я ему:
— Вы кто?
Он:
— Я из ритуального агентства.
Сестре сообщили, что мама умерла, но она не стала говорить мне. Берегла меня. Обзвонила всех знакомых, чтобы мне не говорили, не звонили, с учетом, что лежу с высокой температурой одна.
А он в восемь часов утра звонит: «Здравствуйте. Я из ритуального агентства». Так я узнала, что мамы нет.
И ещё врач хорошая мне попалась. Тряхнула меня и говорит:
— Хочешь жить?
— Не знаю. Мне всё равно. У меня мама только что умерла.
— Плакать будешь потом. Быстро легла на живот. Включила овоща. И никаких эмоций. У тебя кислорода нет.
Оля плачет и снова повторяет: «Как-то так по-военному, жестко она мне сказала. Хочешь жить, лежи как овощ. О себе только думай. Маму потом будешь оплакивать». Человек в кучу сумел меня собрать. Я бы сопли включила. А она по-военному так, жестко, быстро: на живот и как овощ».
Меня привезли в бессознательном состоянии. Не было сил даже шевелиться. Поместили в бокс на первом этаже.
А ночью, в два часа, перевели сюда, на третий этаж. Сказали, палата хорошая освободилась. Это одна из немногих палат, где есть маска кислородная. Тебе без маски не вытянуть. Так я попала в эту палату. Я считаю, я счастливая. Не было бы счастья, да несчастье помогло.
Маму увезли пятого, а шестого она уже скончалась. Нам не сразу отдали тело, потому что делали вскрытие. И паспорт сначала потеряли. Но ведь «скорая» забирала с документами. Не сразу, но нашли и вернули. Маму похоронить помогла подруга старшей сестры. Схоронили 13-го.
Папа лежит в детском отделении, отданном под ковид. Плохо слышит. Сестра написала ему записку, что мама умерла. Когда он узнал, что жена умерла, все просился проститься и удивлялся, что его не пускают. Конечно же, его не пустили. Нам же даже в коридор не разрешают выходить.
Оля снова плачет: «Я маму последнее время полностью обслуживала. Она очень любила купаться. Пузырьков ей наделаю, пенки, она сидит, играет, как малое дитя».
Хоронили маму, по рассказу сестры, в гробу, в закрытом мешке. Но всё было красиво. Синий цвет. Цветы — ромашки. Провожающих при ковиде нельзя больше пяти. У мамы только трое было. Вечером внуки в Испании сядут помянуть бабушку.
Когда в палату вошла медсестра, Оля уже закончила свой рассказ. Градусники, давление, сатурация. Жизнь завертелась и пошла своим чередом.
Непростыми оказались «красные коридоры» для Ольги, но она справилась. И через неделю, гораздо раньше, чем я, покинула «красную зону».
Глава 11. Соседи
За своё долгое пребывание в госпитале я стала невольным свидетелем движения по «красным коридорам» многих пациентов. Иногда это было безумно больно, когда рядом человек задыхается, а ты ему не можешь ничем помочь, как и медсестрички, ждущие перевода пациента в реанимацию.
Были и противоположные случаи, когда можно было улыбнуться или даже посмеяться. Так, где-то в середине моего пути в палату положили Валентину Чайку, постоянно пытающуюся что-то веселое вспомнить и рассказать. Одна из историй — история её молодости.
Молоденькая Валентина Чайка только поступила на работу в одно из подразделений УЭХК. В один из дней у технички, работавшей на этом же этаже, сломался вертикальный пылесос «Чайка». Взялась женщина за него, а у пылесоса «ушки» отпали. Как убирать? Решила сразу позвонить начальству, чтобы как можно скорее орудие труда отремонтировали:
— Алло, Виктор Егорович, у меня тут в коридоре «Чайка» валяется, «ушки» отпали, сделайте что-нибудь!
— Не понял! Прямо в коридоре? Что случилось?
— Ну да, на ковровой дорожке. Я же говорю — «ушки» отпали. Мне-то как быть?
— Никуда не отходи. Мы сейчас будем!
Через минуты три в коридор почти бегом ворвались начальник цеха, его заместитель и инженер по технике безопасности и, не увидев лежащего на полу тела, замерли:
— А что, вы Чайку уже в медпункт отправили?
— В ремонтную, может? Вот он у меня стоит, — уборщица показала на прислонённый к стенке пылесос. — Я же говорю, «ушки» отпали.
Долго потом Валентине Чайке аукался этот случай. Нет-нет, да и подойдет кто-нибудь из начальства:
— А что, Валентина, ушки-то хорошо держатся?!
Словно в продолжение Валентининых рассказов, жизнь продолжала смеяться, даже когда было не смешно. Она лежала с сатурацией 68, с температурой 39. И бредила. В продолжение всего дня ей не сделали ни одного укола, как и ни одной капельницы. Наступила ночь. Стало хуже. Валентина начала задыхаться. Медсёстры позвали дежурных докторов. Пришли мужчина и женщина. Не обращая внимания на пациентов, препираются между собой. Посмотрели на Валентину, удивились её сатурации в 68, поспорили, и женщина ушла. Остался мужчина. Он подошёл к пациентке, которая в тот момент мало что понимала, и начал делать с ней зарядку. Со знанием дела он поднимал и опускал её руки, заставлял сжиматься и разжиматься пальцы. Через пять минут измерил снова её сатурацию, хмыкнув, «ну, вот и 94», ушёл, довольный своим методом лечения. А Чайку утром, чуть дышащую, увезли в реанимацию. Дай бог, жива!
Одна из самых интересных соседок — подполковник запаса Вера. Что выделяло ее среди моих новых знакомых? Ум, сдержанность в высказываниях и общее наше лечение. Мне и ей дали препарат «арепливир». Индивидуально по пятьдесят таблеток. Сказали, что не всем. Препарат дорогой. Противоковидный. Вера просчитала. Оказалось, нам выделили только по половине курса. Экономия? А не долеченный наш коронавирус, попробовавший этот препарат, выработает законы борьбы с ним. И тогда даже полный курс лечения ничего никому не даст. Кому помогаем? Больному выздороветь? Или коронавирусу выстоять и иммунитет на лекарство выработать?! С Верой я общалась недолго. Сложная жизненная ситуация заставила её выписаться, не долечившись. Дома дочка, больная мама и умирающая бабушка 92 лет. Бабушка, видимо, предчувствуя уход, стала звать внучку Веру. Вера сорвалась и выписалась. Хотя температура осталась 37,4. КТ показало наличие поражения легких. Ходила на КТ Вера сама, но еле вернулась и поднялась по ступенькам на наш третий этаж. Что ж, Вера, это твоя жизнь! Твой выбор!
Вспоминается и забавная старушка 78 лет, которая прятала фрукты в сумку, а потом брела в коридор их искать в холодильнике. И, не найдя, в удивлении разводила руками: мол, украли. Мы, наблюдавшие, как она совсем недавно все перебирала в своей сумке, советовали там и посмотреть. И фрукты находились. Этим всё не ограничивалось. Каждый день, а вернее, каждую ночь игра шла по раз и навсегда разыгранному сценарию. Часа в два ночи обязательно вызывались медсестры. Старушку то начинало трясти, то у неё поднималась температура, то она судно поставила не туда и залила всю постель, санитарки начинали делать уборку палаты и застилать кровать свежим бельем. После чего бабушка мирно почивала до утра, а мы только пытались успокоиться.
Глава 12. Как белки в колесе
Пройти через «красные коридоры» помогает целая армия медперсонала. Больные между собой, за похожесть медперсонала, часто называют их «снегурочками», «снежинками» или «космонавтами», как кому придет в голову. Все они ходят в одинаковой униформе. Не различишь, где врачи, где медсестры, где санитарки. Белоснежный комбинезон с длинными рукавами, капюшон, бахилы, маски. Что меня поразило: бахилы примотаны скотчем к ногам поверх комбинезона. Иногда это расстояния по пять-шесть сантиметров. Почти у всех респираторы с фильтром. Глаза тоже обязательно защищены. Никто из персонала не ставит под сомнение необходимость тщательной экипировки. Спрашивала, удобно ли ходить в бахилах? Неудобно! Порой скользко! В комбинезонах никаких карманов или сумок не предусмотрено.
Среди персонала есть мужчины и женщины. Бейджики большинство из них не носят. Поэтому часто медперсонал остаётся безликим для пациентов до конца лечения. В памяти лишь редкие имена пожелавших идти на контакт: Анна, Наталья, Рита, Эльвира.
Команда медперсонала инфекционного госпиталя сборная. Здесь работали во время моего пребывания специалисты из роддома, из травматологии, из детского отделения. Были медсёстры из 2-й поликлиники и студенты медколледжа, работавшие по двенадцать часов. Сначала меня лечил врач-инфекционист, затем — терапевт, педиатр, кардиолог и наконец снова инфекционист. Работа в ковидном госпитале считается временным переводом с одной должности на другую. В общем-то, врачи работают в «красной зоне» по законам военного времени. Постоянно занятые койки, не прекращающаяся работа реаниматологов: здесь идет противостояние жизни и смерти. Болезнь одинаково поражает и старых, и молодых, и богатых, и бедных. Кто-то только покашлял, а кто-то лежит в лежку. Как сказал один из известных докторов: «Мы не знаем, почему кто-то носит “черную метку”, а у кого-то “оберег”».
Все понимают, что риск заразиться у персонала ежеминутный и ежечасный. Сначала в «зеленой зоне» они переодеваются в противочумные белые костюмы. После чего переходят в «красную зону», где категорически запрещено переодеваться, трогать своё лицо, менять что-либо в костюме, есть и пить.
Врачи хоть и облачены в костюмы, но тоже заражаются. Так, после двух недель общения с нашей палатой заболела наш лечащий врач Анастасия Константиновна. А вот с Екатериной Александровной мы познакомились уже после её больничного. И оценили её чувство юмора в отношении болезни: «А вы знаете, в этом есть свои плюсы: моешь дома плиту и никаких резких запахов от чистящих средств не чувствуешь! Прикольно!»
Были и медсёстры, которые сами прошли через горнило болезни. Те в момент приступов у пациентов точно знали, что делать и как помочь!
Медицинский персонал ковидного госпиталя немногословен. При вопросе о дополнительных «ковидных» доплатах, отвечает кратко: «Платят». Или вообще ничего не отвечает. Лишь однажды я услышала: «Мне за четырех ковидников, с которыми я работала, заплатили одну тысячу рублей!»
Степень профессионализма и навыков у всех разная, как, впрочем, и степень человеколюбия. Так, имя одного из врачей я предпочла бы забыть. Но его словно выжгли в моем воспаленном мозгу, когда в бреду я хватала, как рыба, воздух ртом и постепенно задыхалась. Именно ему первому я выкладывала свои жалобы, а он, схлестнув руку на руку, сверху наблюдал за мной, раздавленной болезнью, а потом, не обращая внимания на мою лихорадку, покивав, ушёл. Сегодня я понимаю, что в тот момент в шансе на выживание человек мне отказал.
Заключение
В госпитале я пролежала почти два месяца. Понадобилось 52 дня, чтобы пройти через «красные коридоры». За это время успела понять, что человеку на этой земле надо мало, в общем-то, всё то, что ценилось на протяжении веков: любовь и дружба близких людей, готовых всегда помочь, готовых выполнить твои порой неизвестно откуда взявшиеся желания, например, отведать мясного гуляша. Это и найденные вовремя лекарства. Или написанная от руки открытка с пожеланиями выздоровления, согревающая сердце и поднимающая желание ещё раз улыбнуться людям, её написавшим. А главное, четкое осознание, что ты не одна в этом мире. Что рядом так много людей, которым ты нужна и которые нужны тебе. Благодарю тебя, ковид, болезнь, расставившую всё по своим местам, болезнь, укрепившую желание жить.
Благословлю тебя, ковид,
За то, что дал понять, как надо мало:
Ходить, дышать и не рыдать навзрыд,
Что жизнь хотелось бы начать сначала.
Благодарю тебя, ковид,
Что после всех с костлявою свиданий
Я сыновьям и дочерям «люблю» могу сказать,
Слова не складывая в ящик ожиданий.
Благодарю тебя, ковид,
Ты показал, что я не одинока в этом мире,
Что есть друзья, а их тепло и свет
Способны вытащить из вырытой могилы.
Они не бросят и не предадут
И в дверь закрытую не прекратят стучаться.
Пройдут сквозь стены, но тебя спасут.
Они предпочитают быть, а не казаться.
Благодарю тебя, ковид,
Что ты открыл глаза на истины простые.
Кто видел смерть, тот жизнью дорожит.
И в дне сегодняшнем зерно найти сумеет.