Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2021
Михаил Рантович (1985) — родился в Кемерове. В настоящее время живёт в г. Берёзовском. Публиковался в сборнике «Новые писатели», журналах «Крещатик», «Юность», региональной периодике, интернет-журналах «Формаслов», «Реч#порт», на портале «Textura».
***
Вспомнилась мне улица одна,
голубая, тихая, пустая,
словно нежная изнанка сна.
Спелый снег на ней лежит, не тая.
Кажется, придумана была
улица для ангелов когда-то:
так печальна, ни добра, ни зла
и ни в чём она не виновата.
Ангелы устанут от забот
и опустят крылья в тихий холод
этой улицы, прервав полёт,
каждый встрепенётся, станет молод.
Только знаю: ангелов-то нет.
Я на мир смотрю не так наивно.
Для кого тогда пуста призывно?
Для кого тогда застывший свет?
***
Как лёгкий хмельной ореол
электромагнитного поля,
допустим, я веру обрёл.
Ведь это свободная воля?
И я понимаю: ты есть,
в твоей оказался я власти.
Рождается чистая месть —
моё одинокое счастье.
Меня, как изделье, возьми,
расправь, чтобы хрустнули кости.
Так мальчик, забитый людьми,
над куклой склоняется в злости
и ей разрезает живот,
где плачется, прячась, коробка;
о чём он, склоняясь, поёт
без звуков, негромко и робко?
Хоть взором во всё ты проник,
но как бы он ни был чудесен,
отыщется в сердце тайник,
и он-то тебе интересен.
Тебе так потребен секрет,
не мутный, а только хрустальный.
Как нож, вынимаешь ты свет
с решимостью маниакальной.
Я запер, я выбросил ключ
от огнеупорного куба.
Так больно! Мучительный луч
скрежещет, работая грубо.
Ты пот отираешь с чела,
и мне открывается ясно:
для этого жизнь и была
нерадостной, страшной, напрасной.
И луч ты отбросишь, как нож,
когда завершится потеха.
Но что же в итоге поймёшь?
Что счастье — отчаянье смеха.
***
Не экспрессивно, словно Шнитке, —
скорее шепчущий снежок —
чужие речи по ошибке.
Но дай мне голоса глоток.
За одного себя в ответе,
обмылок смысла, талый лёд,
скользит он в оперённом свете,
не отразив твоих высот.
Оставь уже меня в покое:
не ангел будет на снегу,
но только злое и земное
с трудом я высказать могу.
***
Хоть я существую опять,
но, видимо, это некстати:
себя не могу я собрать,
как трудную ртуть благодати.
В безбожной, большой тишине
мне дышится больно и ровно,
и молятся молча во мне
молекулы все поголовно.
***
Над счастьем и грехами, выше крыш,
обнажена, без облачного грима,
летит такая голубая тишь,
что музыка её невыносима.
Она сливает радость и беду,
равняя их в пространстве одиноком.
Вот грузят рыбу, что лежит во льду,
поблескивая скользким чёрным боком.
Вот воздух — сладкий, словно на развес,
и женщина проходит в синем платье.
Когда дыхания уже в обрез,
не нужно сокрушаться о расплате.
И сокрушаться нужно, и страдать,
и страстью становиться постепенно,
ведь молча музыка звучит опять
и ласково ломает об колено.
***
На пустоте замешанная глина,
свой грубый друг, свой самый верный враг,
не целое, а только половина,
я понимаю, что со мной не так,
когда прекрасным вкрадчивым ударом,
как злая зелень, гибелью блазня,
глаза, сравнимые с напрасным даром,
напевно наплывают на меня,
и длится паутинная погода,
с крапивницей, скользящей по лучу,
и обступает свежая свобода,
которой, может быть, я не хочу.