Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2021
Алексей Порвин (1982) — родился в Ленинграде. Автор книг «Темнота бела», «Стихотворения», «Солнце подробного ребра», «Поэма обращения. Поэма определения» (2017), а также «Live By Fire» (в переводе на английский язык). Публиковался в журналах «Урал», «Нева», «Волга», «Дружба народов», «Новая Юность», «Воздух». Стихи переводились на английский, немецкий, французский, итальянский, финский языки. Лауреат премии «Дебют» в номинации «Поэзия» (2012). Живет в Санкт-Петербурге.
Sedare
Оговорки, ослышки, очитки
(очиток — мелкий цветок) —
не правило, просто зачатки
твои, обновлённый восток.
Выбиты окна, и пуста
отсырелая сторожка,
сухость предрассветного рта
тронет песню осторожно.
Голод скрытых внутри арматур
проржавел: прутом железным
нутро встречает нашу маету,
что казалась телесной.
Музыки знобкий перелом,
холодок внутри просторный;
кормятся небесным стеклом
в парке гипсовые горны.
Выше уровня сердца и слов
белоснежный задран раструб,
позванивает небо, поборов
присмирелую астру.
***
Развеваются пуще матросских лент —
времени мусорные отрезки,
врываясь шорохом мелководных лет,
словно несмышленые реки.
«В почве, верно, никакой, звуковой —
прорасти семенам медвежьим,
в речевом жилище незваный вой
хозяйничает, светом разнежен».
«Ты не ведай, чьей матерью станешь, Маш,
впитывай запах ночей звериных,
по мгле подушечной тишину размажь,
облако утопишь в перинах…»
Зря кровати притирались к телам,
в белизну разомлевших простынь
заводской гудок, возглашая хлам,
ложится, покрываясь коростой.
***
Наелся ниток паромный кот,
с пассажирской играет пряжей,
рвота в голосе проделает ход,
призыв заглушая вражий.
Долго-долго молчать у пробоин,
словно у автомата с напитками, жать
кнопки в сердце: сахар достоин
с каждым глотком дружить.
Если гортань пересолена ветром
и выжжен разуверенный язык,
в сахарном осадке помертвелом
для речи какие отыщешь азы?
Ртовой станут враждой пересказы
жизни: превыше всех возлюбила клубок
света своего, а для фразы
нужен другой исток.
Водная нитка, из шелеста коей
свивали время, чтобы уберечь
душу в неизбывности покоя, —
томилась, и вот — истончается течь.
***
Человек ли невзгодой одет
в серебро несметного пота,
вилами возносит лугá
в пронзённость чистым светом?
Говорила толченая вода
отзвеневшей о времени ступе:
«усилья лучей и прочих веток —
не всё в душе людской возьмут…»
А в дому вознамерилась жизнь
дожидаться небо с покоса —
только не белеет вдали
дождливый край рубахи.
От натуги, от жаркого труда
позолота на листьях проступит,
её утирать — сгодится ветошь
любая, даже ткань минут.
***
Для детских голосов легка
глубина, что внесла облака
во тьму, в содержание вести:
мы все теперь с тишиной вместе.
Область деяний и область покоя
спрашивают «это что такое?» —
в цветущем шелку как в долгу купались
растения в межобластном запале.
«Свивали шустрого гонца
из ромашек и льна-долгунца,
пускай потревожит папашу:
остави нам недолгу нашу…»
Это сказавшие (или не это) —
птичьи взмахи называли днями,
лелеяли в сердце догадку света,
куда посланник добегал корнями.
***
Ширится просвет карнавальный
трехсменным стуком топора:
и днём, и ночью, и в сердце
чуден блеск, заострявшийся ввысь.
Гниль прославить, как и прежде:
она одолевает всё,
простор для чувства открывая новый,
давая полный обзор душе.
Дыры для дыханья и зренья
прожилками обрамлены,
шуршаньем воздух примерил
каждый лист на людское лицо.
Но важны совсем другие —
без червоточинки сквозной,
под ними задыхается, не видит
вода, куда человек идёт.
Юность
Земельный сквозняк сквозь корни
входит, но добраться до высот цветущих —
ему сплетенье пустот покорных
не даст, прозревая тучи.
Зимние творятся грозы
силой сердечной — если отвлеклась
от красот промёрзлой фразы,
замышлявшей власть.
Оконный пейзаж обложен
паклями: о, волокнистая осада,
внутри растений, из речи всхожих,
тебе не сидится смлада.
Дельный час молчит в морозный
полдень, скребком затупленных идей
соскребая отблеск звёздный
с молодых ногтей.
***
Вытянут струнку боли
из всех просторов: едва ль
дано нагому звучать заполью.
Небо, до поры обезволь.
Сгорает всё, вдавившее душу клавиш
в письменный порядок глубины;
музыка, ты нашу участь прославишь
одеждой вечной длины.
Видно, в ночных колодцах
вода промёрзла до дна,
ведру цепному потребна лоция —
выйти из тебя, тишина.
Вода промёрзла, люди её уважат:
льдистые клыки вцепились в грунт.
Землю не отдаст густеющей саже
зверьё, лишённое струн.