Наталья Рубанова. Карлсон, танцующий фламенко
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2021
Маска, танцующая танго. Карлсон, танцующий фламенко: Новеллы. — «Лимбус Пресс», 2021. — Авторская серия «Тёмные аллеи, XXI век».
Это стихотворение Ахматовой обычно цитируют начиная со второй строфы. А первую, как ребенка вместе с водой, выплескивают. И совершенно напрасно:
Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических затей.
По мне, в стихах все быть должно некстати,
Не так, как у людей…
У Натальи Рубановой в новой книге «Карлсон, танцующий фламенко» тоже все некстати. «Тритоны», «гендеры» и вдобавок Иосиф Райхельгауз со стаканчиком вина или виски возле камина: да, режиссер московского театра «Школа современной пьесы» написал предисловие к этому сборнику новелл и предлагает читать их в сопровождении элегантных напитков.
Хорошая проза всегда некстати, не вовремя: неактуальна, маргинальна. Одну из книг, автором-составителем которой была Рубанова, и вовсе сожгли: называлась она «Я в Лиссабоне. Не одна»1, но это уже другая история. Лишь упоминание музыкального прошлого, а Наталья когда-то окончила в том числе музыкальное училище, призвано как-то упорядочить весь этот «сумбур вместо музыки».
Чадо, когда рождается, орет; музыка в этой книге начинается с хаоса — барыня, токката, пентатоника и так далее. Такое ощущение, что перед началом концерта первая скрипка, давшая ноту ля, взорвала тишину концертного зала. Но потом выходит дирижер, стучит палочкой по пюпитру — тишина!
Начали…
«Слышны тихие шаги за спиной, слышен стук в дверцу анимы: немного страшно впускать и х жить — ведь, когда живы о н и, автора не существует». Правильно, автор исчез, испарился: теперь только буквы, запятые, нотный стан, герои, антигерои и статисты, толпящиеся в содержании и готовые выбежать на сцену сразу все вместе. Сыграем же небольшой пролог.
Мое знакомство с прозой Рубановой началось сто лет тому назад в «Юности». Когда она опубликовала там свой роман(с) «Сперматозоиды» и стала лауреатом Премии имени Катаева, стало понятно: на литературном горизонте — автор, с которым скучно не будет. Позже она удостаивалась премий «Нонконформизм» и «Бежин луг» (Тургеневская). А теперь вот ее новая книга вышла в санкт-петербургском издательстве «Лимбус Пресс», после семилетнего перерыва (роман «Сперматозоиды» появился у Рубановой в «Эксмо» в 2013-м, в серии «Лауреаты литературных премий»: то есть без премии журнала «Юность» не издали б тогда: вот она, проза писательской жизни!). Новая же книга короткой прозы «Карлсон, танцующий фламенко», вышедшая при участии Союза российских писателей, — пятая по счету, хотя этих самых книг у Рубановой могло бы быть и больше как минимум на три… а то и на четыре, полюби вдруг ее необычный стиль редакторы современной «интеллектуальной» отечественной прозы. Редакторы, заточенные, кто бы что ни говорил, на сегмент «масс-маркет».
В литературе важен жест и (или) — жесть. Наталья Рубанова жестикулирует довольно уверенно, а «жести» у нее немало. Не случайна была их взаимная симпатия с Виктором Топоровым2, издавшим когда-то в «Лимбусе» ее «Коллекцию нефункциональных мужчин», не случайным было и ее пребывание в Большом жюри «Национального бестселлера» в 2010-м. Топорову принадлежит замечательная формула писателя: «Остается писателем, прожившим жизнь поэта». Рубанова же «остается музыкантом, прожившим жизнь писателя». Впрочем, музыканта иной раз заменяет литагент, критик, редактор, издатель, культуртрегер. Весьма возможно, что все эти тексты, вошедшие в книгу, писали разные амплуа Натальи Рубановой.
Первый рассказ книги «Карлсон, танцующий фламенко» написан Рубановой-музыкантом. Здесь много музыки, вихрящейся в звуках гитары, ритмично бьющемся пульсе, здесь много сердца, воспоминаний детства, щемящего чувства одиночества. Но печаль светла. Проза этой книги светоносна.
А вот в рассказе-колыбельной «Не плачь, это не имеет большого значения»3, словно азан4 муэдзина, — эхо, окликающее Казань: «Бабушка Нурия ведёт Мишку к цирку, после чего они отправляются на Баумана — бабушка Нурия говорит, «эта улица как ваш московский Арбат», но Мишка думает, будто улица эта куда лучше их московского Арбата…» Очарованию Казани и бабушки трудно сопротивляться. Я жил в этом городе две недели у Театра Камала. Кормил лебедей теплым хлебом Хлебопекина. Поэтому Казань порой окликает меня. Жалко, что Казани в этой истории так мало: улица Баумана, и все. «А где Суконка и Татарская слобода?» — хочу я крикнуть вослед пролетающему на метле со скоростью света в эмпиреях писателю… или редактору… словом, Рубановой. Но нет ответа, не дает Рубанова ответа… Лирическое отступление, контрапункт!
Сама же Рубанова порой констатирует, что ей не хватает времени для собственных «буковок». Поэтому и современный автор порой как расстроенное пианино. Писательство — штука тонкая, нельзя быть немножечко «этим», «тем», а потом еще «тем и другим». Получается как в стихотворении Евтушенко:
Со мною вот что происходит:
совсем не та ко мне приходит,
мне руки на плечи кладёт
и у другой меня крадёт…
Литагент, критик, издатель Рубанова крадут у нас писателя Рубанову. Поэтому и рассказы ее, в которые входишь, как в теплую реку, столь скоротечны. Хочется все это, как мгновение, остановить, продолжить… Как в ее рассказе «Жерамный плод»: «Эн нажимает на красную кнопку эзопова язычка и, отворяя дверь в хрустнувшее зеркало, где отражается тыква-горлянка, осторожно надкусывает жерамный плод…»
Каждый рассказ подобен роману, уменьшенному до размеров мини-текста. Доказательство? Пожалуйста: «Патология короткого рассказа». Литературная персонажка должна заключать в себе загадку. А загадка равна разгадке. Фраза «Скользит по побережью холодного моря» — рефрен, припев чего-то большего, нежели сюжет. А впрочем, все равно роман. Но в миниатюре. Немного Кортасара и долька лимона… «Бывает, иной раз роман слишком хорош, чтобы печатать его», — писал Бернард Шоу. Рубанова обрубает себя, рубит, бьет по рукам, потому что знает вес (и цену!) слову. И самых разных авторов профессионально учит экономному со словом обращению. Разумеется, самый экономный режим — не писать вообще. Но это не про нее. Она пишет о звуках, о тонкостях и хрупкости бытия. Иной раз ее новеллы напоминают симфонию Валерия Кикты для арфы с оркестром «Фрески Святой Софии Киевской»: все так хрупко и ранимо. Хотя мне здесь как раз не хватает, когда писатель — о писателях, о том, как сделан рассказ, и о том, как его не надо делать. О том, как не надо писать.
А надо — вот так: глоток за глотком… так пьют тягучее терпкое вино из любви и нелюбви, разочарований, прозрений, сомнений, драм, дорогих сердцу воспоминаний. И как в хорошем романе, который, по словам Честертона, «говорит правду о своем герое, а плохой — о его авторе», так перед нами выстраивается целая галерея, портреты — старухи, филологини, Аннет, ЛёРА, Литвинов, Софуля, Ёжиков, Ромка и Америка: тихие и прозрачные тени рубановских персонажей, в отражения которых, возможно, как в зеркало, смотрит она сама на мир. Мир хрупкий, как музыка Шуберта, и цветистый, пестрый, но звучный и резкий, как синкопа: «Василиса — имя, нахлобученное на девочку эксцентричной театральной ма, — сидела за кухонным столом, подперев щёку кулаком: типичная курья поза, агонизирующая символятина грусти-тоски».
«Карлсон…» Рубановой (не вся книга, а пока несколько новелл), точнее — «Шесть музыкальных моментов Шуберта», «Ромка и Америка», «Литвинов», — уже переведен и опубликован в англоязычных литжурналах.
Виктор Топоров как-то вывел формулу писателя, где в числителе — талант, в знаменателе — успех, а в качестве поправочного коэффициента выступает судьба. Таланта Рубановой не занимать, успех гонится за нею, как сумасшедший с бритвою в руке. А вот судьба… Судьба играет «Рондо-каприччиозо» Сен-Санса.
Совсем как у Анны Андреевны, из сора и мелочей собрана партитура этой книги. Этой застывшей в музыке живой жизни…
1 https://www.ng.ru/lit/2020-06-24/15_1035_prose1.html
2 Интервью Н. Рубановой с В. Л. Топоровым: http://www.ng.ru/person/2011-05-12/2_jury.html
3 https://magazines.gorky.media/ural/2018/3/iz-czikla-temnye-allei-xxi-vek.html
4 Призыв к молитве в исламе.