Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2020
Герман Власов — поэт, переводчик. Родился в Москве, окончил МГУ им. Ломоносова (филологический факультет, отделение РКИ). Лауреат (поэзия, 2009, фото, 2015) и дипломант Волошинского конкурса (перевод, 2011). Автор поэтических книг «Просто лирика» (2006), «Музыка по проводам» (2009), «Определение снега» (2011) и др. Публиковался в периодике, в журналах «Новый берег», «Знамя», «Новый мир», «Волга», «Крещатик», «Интерпоэзия» и др. Живет и работает в Москве.
***
Он нёс цветы, как радугу зимой,
и думал о сердец соединенье,
о ней, как некой бабочке земной,
чьи крылья в коконе не знают тренья
о тёплый воздух. Он поправил шарф
и выдохнул приветствие морозу.
Грузилось обновление для карт,
пока он пеленал в газету розу.
Осталось ждать автобуса на юг,
протискиваться в глубину салона.
Благая весть — посланье от подруг
в день нынешний, в любой, во время оно.
Они — обложка, и, ее раскрыв,
мужчина погружается глазами,
по часовой скользит, глядит в обрыв,
по воздуху идет, глазами замер.
И выше — удаляясь, утончясь —
шаг вправо, влево — почтальон цветочный
распутывая — так он видит — связь
меж радугой, им явленной, и почвой.
***
Говоришь, береста и огонь бересклета, —
а по-моему, утренне тишь
водит в сад полусонный подросшее лето.
Окоемом шуршащий камыш
по-соседски заводит с сударыней-речкой
диалог, прибирая межу.
И рыбачат на том берегу человечки
и овечек пасут на глазу
голубом. Просыпайся, умойся же, соня.
Босиком по блестящей росе
это солнце, как сталкер, ведет нас по зоне,
чтоб желанья исполнились все.
Нет, не все — от каких за чернилами ночи
появляется утрамарин;
легкий почерк спешит по росе многоточий
утром пахнущий кофе варить.
Анемохория1
Косо-овальные, с более-менее
выраженным пильчатым краем,
листья липы представляют знамение
в июле, граничащем с раем, —
или — лета горкой, продолжением лезвия,
режущего с востока восходом.
Крылатка липы — сама поэзия,
легко выдуманная природой;
ветром носимая, обо всем сведущая,
ибо существует аб ово
воздухоплавающее, колюще-режущее
Слово. Липово-медово,
в явь воплощенное, а было ранее
прямодушною деревом-глиной.
Деревянное сердце ароматом ранено.
Липы в гудении пчелином.
***
Певучесть, гибкость, зазывательство.
Дымит фруктовый уголёк.
Еврея, крымчака приятельство.
Стоит жара, поспи малёк;
покуда галькою во рту своем
гладь станет суржик исправлять, —
зачем вьетнамками похрустывать?
Мускат, железная кровать,
двор под раскидистою ивою
есть. Целый день его метут —
и пусть. Всё утро спи счастливою, —
как хорошо проснуться тут,
у моря — черного, кефального,
где перемешаны слова —
без слов и зеркала овального,
и — до обеда не вставать.
На начало дня
Дай, Господи, душе покой!
Грядущий день своей рукой
меня подхватит, но — един,
когда Тобой руководим.
Да будет вся святому стать
веленью Твоему внимать.
Во всякую минуту дня —
наставь и поддержи меня.
Придет нерадостная весть, —
учи известье перенесть
со знаньем твердым и спокой-
ною душой: на всё есть Твой
закон святой. В делах, словах —
дай мыслям, чувствам верный знак.
Что б ни было — забыть не дай:
всё послано Тобой. Внушай,
как без смущений и обид
блюсти мой ближний круг, как быть
разумным, ясным. Укрепи
усталость дня перенести
во всех событиях его.
Я Твой ведомый, — оттого
учи молиться, верным быть,
гадать, терпеть, прощать, любить.
***
Знакома погода и местность вокруг,
деревья большие шумели.
Ну, что ж, посидим на дорогу, мой друг,
побудем с тобой не при деле —
а так: замечая чужой переплет
и буквы знакомые рядом,
шуршащие листья на фоне погод
давай разворачивать взглядом.
Да здравствует август — прохлада и жар,
жилому хвала помещенью,
мерцающее скопленье Стожар
и чай с юбилейным печеньем.
Созвездий крупицы, хотя далеки,
а кажутся как на ладони.
И маленький локоть, и пальцы руки
уже на осеннем балконе.
И — как там? За астры и грозди рябин,
дождей мешковатые спины?
Передники школьниц, смешной габардин,
и ранцы, и — георгины.
***
Оса в гнездо несёт узор полета…
Коробки спичек сухо громыханье,
Окно открыв, на клетке курит кто-то
на корточках. Дым марлевою тканью
наружу тянет. Позже обнаружу,
по лестнице одним сойдя пролетом, —
открытое окно, прохладу, стужу
и скомканную пачку с самолетом.
А где же осы — их гнездо сухое
на кафеле советском пепла горстка,
а рядом — зажигалка «Бологое»;
из Бологого, знать, до Красногорска.
Со стертым жалом Крикет-зажигалка
мертва и ничего не зажигает.
Осу и приезжающего жалко,
И лампочка на лестнице мигает.
***
Ноздри, морозно, с ледышками шерсть.
Варежки, в шесть с небольшим
музыка — это не голубь и шест,
быта пейзаж — не вершин.
Но, поднимая вертящийся стул
вправо по часовой,
руки держа до сведения скул, —
облаком станешь, травой;
в виде простом — облака и трава;
гуси, хотящие есть;
гуси и двор, на котором дрова.
Жар батареи и шерсть;
что-то от музыки в топоте гамм —
пальцы тяни, дорожи,
жми на педаль до пришествия мам —
память аккорда держи.
Музыка вшита в участливый слух,
полная светит луна.
Тридцать четвертый троллейбус потух.
Музыка, звук, имена;
каждое — пальцы, объем и никто
смотрит с холодных орбит.
Толстая женщина в синем пальто
с сумкой «очнись» говорит.
1 Анемохория (от греч. анемо — ветер и choreo — продвигаюсь) — пассивное распространение семян и спор по воздуху на большие расстояния.