Мо Янь. Лягушки
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2020
Мо Янь. Лягушки. / Пер. с китайского И.А. Егорова. М.: Эксмо, 2020.
Современная литература Китая, если судить по тому, что выходит по-русски, не признает ничего, кроме реализма. Однако есть в Китае писатели, которые, сохраняя реалистический метод, тем не менее вводят в него элементы гротеска. Таков Нобелевский лауреат Мо Янь, чьи эксперименты с гротеском мы могли видеть еще в романе «Страна вина», вышедшем по-китайски в 1992 году, а по-русски в 2012 году. В 2009 году Мо Янь выпустил в Китае роман «Лягушки», где снова в реалистическую канву вплетались игры с противоположностями, с живым и неживым, с человеческим и животным. Мир Мо Яня шире просто человеческого. Символы и явления, которые окружают человека и не являются его частью, тоже обретают голос. При этом «Лягушки» — это не только гротеск, но еще и метароман. Поскольку один из героев книги драматург, Мо Янь описывает процесс написания последним пьесы, материал для которой в романе предлагает сам Мо Янь. То есть «Лягушки» — это рассказ о жизни, из которого слагается одноименная пьеса, которую в романе сочиняет герой-драматург.
В «Лягушках» Мо Янь выбрал болезненную тему китайского общества — политику ограничения рождаемости, которую стала проводить Коммунистическая партия после взрывного роста числа новорожденных в 1960-х годах. Центральные герои романа — это рассказчик-драматург по прозвищу Кэдоу («Головастик»), который описывает жизнь своей тетушки Ван Синь. Рассказ построен в форме длинных писем, которые Кэдоу пишет и отправляет своему кумиру, пожилому писателю из Японии Сугитани. Кэдоу сообщает мэтру, что хочет написать пьесу о знаменитом в его краях человеке — собственной тетушке, которая полвека проработала акушеркой в дунбэйском Гаоми и приняла почти десять тысяч детей. Пьеса пока не закончена, но он хотел бы, чтобы Сугитани ознакомился с историей его семьи и происходивших в Китае событий.
Тетушка рассказчика — это дочь брата его деда. Отец тетушки был талантливым врачом и помогал армии коммунистов в противостоянии с Гоминьданом и японцами. Его слава была так велика, что японцы даже захватили в плен его жену и дочь, чтобы вынудить перейти на свою сторону. Так, в очень юном возрасте тетушка успела побывать в японском плену, о котором, впрочем, у нее не осталось очень уж негативных воспоминаний. После войны тетушка получила образование и на рубеже 1960-х стала самой прогрессивной акушеркой в своем уезде. С 1953-го по 1957 год она помогла родиться более чем полутора тысячам младенцев. Смертность была минимальной, и все называли талант тетушки идеальным. Прогрессивность здесь не пустое слово. До внедрения научных методов в акушерство роды принимали бабки-повитухи, которые помогали роженицам словами и заговорами, а если надо, просто колотили женщинам по животу. Юная тетушка Ван Синь, которой чуть более двадцати лет, сразу объявляет войну таким повитухам, и иногда дело даже доходит до драки. Видя, как такие бабки сидят на животах у рожениц, она натурально оттаскивает их за волосы и отправляет пинками подальше, несмотря на очень большую разницу в возрасте. Ван Синь помогает многим и многим младенцам в родном уезде появиться на свет. И сам рассказчик, и многие его одноклассники обязаны жизнью тетушке.
В конце 1950-х в Китае был голод, и рождаемость упала. Однако в начале 1960-х хорошо уродился батат, и китаянки начали массово рожать. Для детей, рожденных в это время, есть даже особый термин — «бататные». Рождаемость оказалась так высока, что китайские власти были вынуждены пойти на крайние меры и ввести ограничения. Теперь, если в семье рождался второй ребенок, она должна была заплатить штраф. Если отец второго ребенка служил в армии, он терял право служить, исключался из партии и должен был ехать в деревню. Государство создало все условия для того, чтобы люди не рожали. Однако новая коммунистическая идеология не смогла вытравить из сознания китайцев древние конфуцианские принципы, согласно которым рождение детей, и желательно многих детей, — это очень правильная и почетная обязанность родителей. Жители дунбэйского Гаоми отказываются следовать новой политике. Мужчины уклоняются от прохождения стерилизации, а женщины — от установки специальных колец, не позволяющих зачать. Начинается самое настоящее противостояние местных властей и жителей с погонями, драками и доносительством. Если раньше тетушка Вань Синь помогала рожать, то теперь она превращается в цепного пса партии, беспрекословно исполняющего ее поручения. Она самолично проводит операции по стерилизации и аборты и делает это без малейших угрызений совести.
И все это несмотря на то, что тетушка пострадала во время Культурной революции и, казалось бы, могла возненавидеть китайское государство. В «Лягушках» Мо Янь не слишком подробно останавливается на этом десятилетнем периоде в истории Китая. Однако и то, о чем он сообщает мельком, вновь говорит нам: Культурная революция была бедствием для народа.
Например, один мальчик в деревне как-то сказал, что советские летчики лучше китайских. Когда началась Культурная революция, а отношения Китая и СССР ухудшились, его семье это припомнили. В доме провели обыск и нашли «Повесть о настоящем человеке». Никто не стал говорить о том, что книга, по сути, описывает пример стойкого революционного духа. Наоборот, мать мальчика обвинили в связи с советским летчиком, а самого мальчика — ублюдком, плодом этой связи.
Но тетушку эти перипетии не сломили. Про себя она говорит так: «Тетушка хоть и подверглась несправедливостям, но человек, верный красному цвету и никогда его не переменит. Родилась человеком партии, а по смерти станет ее духом. Куда партия направит, туда и устремлюсь!» Ее рвение имеет подчас характер полной беспринципности. Она готова любой ценой исполнить наказ по ограничению рождаемости. Когда беременная женщина, знающая, что рожать ей больше нельзя, прячется в доме, тетушка готова отдать приказ сровнять этот дом с землей, лишь бы беременная вышла. И идет даже дальше этого: сначала она угрожает сровнять с землей дома соседей. Или другой случай: беременная женщина садится на плот и, накрывшись брезентом, пытается покинуть уезд «под видом» персиков, которые на таких плотах как раз перевозили. Прознав об этом, тетушка пускается в погоню на катере и вступает в рукопашную с родственниками женщины, которая от стресса в итоге рожает преждевременно. Политика ограничения рождаемости принесла много горя китайцам, но тетушка неумолима: Партия знает лучше. Если китайцев будет слишком много — это станет угрозой для всего человечества. Ресурсов на планете слишком мало, поэтому население нужно сокращать. Тетушка прекрасно понимает, что до крестьян эти опасения властей не донести. Поэтому, хотя она и не хочет быть жестокой, ей приходится. Ее не останавливает даже то, что в деревне ее могут избить палкой и даже ребенок может запустить в нее кирпичом.
Лишь на закате жизни тетушка раскается и задумается о том, как много жизней погубила. Дело не только в абортах, иногда ее действия приводили к смерти женщин. Так, во время операции погибла первая жена рассказчика Кэдоу. Она носила противозачаточное кольцо, однако его помог снять местный умелец. В итоге она забеременела. Когда Кэдоу узнал об этом, он забеспокоился, ведь с рождением еще одного ребенка он мог потерять право продолжать служить в армии. Он уговорил жену, хотя и не без труда, согласиться на операцию, но жена в итоге умерла. Тетушка и раньше не любила лягушек (хотя ничего больше, за исключением их, не боялась), а теперь страшится особенно — эти лягушки кажутся ей перевоплощением убитых ею младенцев. Ей кажется, что лягушки приходят, чтобы мстить ей.
Впрочем, здесь полной ясности нет. Точно известно, что тетушка была строгим последователем линии партии, а потом на склоне лет стала испытывать сожаление. Но к ее портрету Кэдоу кладет штрихи не только в письмах к японскому мэтру Сугитани, он ведь еще и пишет пьесу о тетушке, текстом которой роман и завершается. И говорит, что пьеса не совсем соответствует реальности. Вот это обстоятельство и отличает Мо Яня от других современных китайских писателей. Его реализм, как и у них, кажется абсолютным и незыблемым, темы — серьезнейшими, события — трагичнейшими. Но вместе с тем избранный автором эпистолярный жанр начинает навязывать свои законы повествованию. И тут уже рассказчику хочется присочинить одно, добавить другое, убрать третье. Поэтому трагичная история о последствиях демографической политики превращается в многоголосье, и все голоса принадлежат самому народу, жизнь которого не подлежит окончательному приговору и в каком-то смысле даже моральной оценке. Слишком разные люди живут в Китае. Одни опускаются, потеряв жену из-за жестокой тетушки-акушерки, другие находят себя в полулегальном бизнесе и под прикрытием предприятия по разведению лягушек предлагают коррумпированным чиновникам услуги суррогатного материнства.
Пожилой Кэдоу в конце романа, вышедший на пенсию, подчас просто не узнает свою страну — до того она изменилась. Когда-то в детстве он от голода ел уголь и находил его вкусным, ел он и цикад, причем сырых, а не жареных, и они тоже казались ему превосходными. А сейчас он видит, как некоторые знакомые его молодости разъезжают на очень дорогих иномарках. Он всю жизнь был законопослушным гражданином, однако прекрасно видел, что все серьезные политические решения часто раскалывают людей на два непримиримых лагеря. Демографическая политика тоже стала печальной страницей в современной китайской истории. Вряд ли ограничение рождаемости лишено логики и является прихотью власти. Вполне можно понять китайское руководство, видящее в избытке населения умножение бедности и тормоз для экономики. Трагедия в том, что это прогрессивное видение столкнулось с традиционным укладом жизни китайцев, которые привыкли иметь много детей. Принимая во внимание демографическую ситуацию в России, хочется особенно порекомендовать «Лягушек» Мо Яня нашим читателям.
Конечно, в России рожают мало прежде всего по финансовым причинам. Хочется дать детям и жилье, и образование, а в капиталистической России за все надо платить. Но в этом романе есть удивительный эпизод, вновь говорящий об относительности материальных ценностей. Когда крестьянин, недавно переживший голод, вдруг узнает, что государство, оказывается, дает на каждого ребенка талончик на ткань и соевое масло, он тут же говорит себе: раз государство о нас так заботится, почему бы не родить еще одного? Поэтому Китай периода Мао прежде всего предстает традиционным государством, хотя Кэдоу в 2000-х уже видит, как желание наживы стремительно уничтожает эти ценности. В 1960-х дети могли гордиться уже тем, что их родители были деревенскими возницами, а «теперешние школьники, даже если у них отцы самолетами управляют, не испытывают такой гордости». Или вот умудренный опытом дядя учит племянника: «Деньги, красивые женщины — это все преходяще, как облака и дым. Самое ценное — это лишь родина, честь, семья». Племянник возражает: «Дядюшка, ну почему вы такие отсталые? Нынче вон какое время на дворе, а ты мне такие вещи говоришь». У Мо Яня нет иллюзий насчет Китая и китайского народа. Бывают в Китае и хорошие люди, бывают и плохие, и он не стремится идеализировать свою страну. Политика ограничения рождаемости показала, что китайцы могут быть хитрыми и беспринципными, причем как те, кто преследует, так и те, кого преследует. Мо Янь дает голос и тем и другим, и резюмировать «Лягушек» можно фразой из книги: «Богатые творческие силы кроются в народе, а еще в нем кроются гнусные фантазии».