Сергей Гандлевский. В сторону Новой Зеландии
Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2020
Сергей Гандлевский. В сторону Новой Зеландии. — М.: АСТ: CORPUS, 2019.
Новая Зеландия для Гандлевского — то же самое, что Брисбен для Водолазкина. Синоним рая. Нечто далекое, полумифическое, полуфантастическое, возможно, даже вовсе не существующее и, конечно, недостижимое. Вступительный очерк «Чемоданное настроение» поэт, прозаик и эссеист начинает словами своего отца, незадолго до смерти посетовавшего, что он так и не смог за всю свою жизнь увидеть «самого, по общему мнению, красивого места — Новой Зеландии». Популярная в нашей стране фраза Ильи Эренбурга о Париже ровно из этой серии. Увидеть Новую Зеландию становится для Гандлевского чем-то вроде завета, переходящего из поколения в поколение, аналогом старинного бабушкиного кольца, доставшегося внучке перед свадьбой с приложением обязательной семейной истории. Автор сам надеется когда-нибудь посетить райские острова, однако возможность для «но» подчеркивает особо: не успею сам — «за моим сыном останется фамильный должок».
Если мы сразу обозначим, что до Новой Зеландии в книге Гандлевский так и не доберется, спойлером это не будет. Страница с содержанием, заботливо вынесенная в начало сборника, говорит прямо: читателя ждут путешествия в Европу, Азию, Америку, Африку, а также на писательскую «кухню» и по волнам писательской памяти. Восемь путевых очерков вобрали в себя многолетние блуждания автора по свету. Самые ранние — еще из той эпохи, когда путешествовать по миру имели возможность, точнее — разрешение, далеко не все жители СССР. Но со страной нам тем не менее повезло: «В распоряжении советского непоседы была как-никак шестая часть суши», — с юмором замечает Гандлевский. На другом конце земли — в Штатах — естественно, все должно было быть наоборот: «кинотеатр “Регресс”, проспект Войны, гостиница “Антисоветская”». Юмора в книге более чем достаточно, причем нередко эссеист смеется над самим собой. Он рассказывает, как в конце 1980-х стащил в белгородской гостинице дефицитную лампочку «и явился в семью добытчиком». Или как в Италии принял отдыхавшую у пруда живую черепаху за маленькую скульптуру. А чего стоит «вирус мнительности», подцепленный в Марокко: после удачных кадров к Гандлевскому-фотографу подходили объекты съемки. Колоритный старичок с осликом — не просто случайный прохожий, а ряженый, зарабатывающий деньги на ищущих вокруг себя экзотику туристах.
Очерки Гандлевского, как и любые хорошие травелоги, ценны прежде всего этим «вокруг». Вечные города представали, предстают и будут представать одной и той же открыточной стороной и перед вашими предками, и перед вами, и перед вашими будущими потомками, однако раздумья и ассоциации вокруг конкретной точки на карте у каждого поколения свои. Влияет — употребим плохое заморское слово — бэкграунд. Первая поездка в Штаты — и на тебе воспоминание автора, как его когда-то «на широкую ногу» исключали из комсомола. Первым экскурсоводом Гандлевского по Италии был Петр Вайль. А скажешь о Вайле — захочется сказать и о Генисе. Книжные путешествия Александра Гениса при чтении сборника «В сторону Новой Зеландии» приходят на ум постоянно. Именно книжные. На страницах очерков буквально живут литераторы разных времен и народов — писатели и поэты, бродившие теми же путями-дорожками, что и Гандлевский. Взять хотя бы остров Капри, на котором бывали едва ли не все — «от сказочника Ханса Кристиана Андерсена до сказочника Владимира Сорокина». И строки твоих литературных предшественников-путешественников просыпаются в памяти…
Связи литературы с путешествиями полностью посвящен очерк «Писатель и километраж». Для того чтобы человек мог состояться как писатель, ему совсем не обязательно видеть мир — можно всю жизнь вообще провести в четырех стенах. Основные писательские качества, по мнению Гандлевского, таковы: «графоманская жилка (страсть к писанине — расположению слов на бумаге), чувство стиля (расположение этих слов в своем и неповторимом, авторском порядке), инфантилизм (пожизненная невзрослая впечатлительность), ущербность (самочувствие “белой вороны” и как следствие — то жар уничижения, то холод гордыни, порождающие ненормальное честолюбие, жажду обрести вес в собственных глазах и во мнении публики)». Здесь же автор говорит об отличиях между писателем-путешественником и журналистом, сочиняющим репортаж о поездке. Журналы и телепередачи о путешествиях не теряют популярности, но в них зрителям интересна изображаемая гидом-журналистом страна: картины запоминаются, имя художника остается необязательным. В книгах все наоборот — авторское «я» ценнее пейзажа: с Италией и Иорданией на страницах сборника хочется познакомиться совсем не ради Италии и Иордании (в шутку их можно заменить даже, допустим, на Асбест или Ревду), а ради самого Гандлевского. При этом поэт и прозаик бывает парадоксален. Заметно, что он предпочитает вольные путешествия без четко продуманной программы. Заблудиться в незнакомом городе — приятное удовольствие, добрая традиция, повторяющаяся сама собой. Однако и в организованном туризме, где за тебя все решили, Гандлевский обнаруживают свою прелесть. Тоже интересный опыт — тоже повод для мудрого вывода-замечания: турист хочет сказать «wow!» — туристическая отрасль обязательно придумает для этого повод. Правда, иногда пожертвовав самой страной. Жизнь несправедлива! — восклицает поэт: и так «весь обвешан подарками, а они все прибывают и прибывают, какая уж тут справедливость?! Взять хоть последний сюрприз: как снег на голову свалившееся предложение обогнуть Европу по морю за 55 дней (с заходом в Амстердам, Лондон, Лиссабон, Барселону, Рим и так далее — вплоть до Кипра)! Под парусами!». Корабли, самолеты, автобаны — все к вашим услугам. А заблудиться все-таки милее…
Путешествие меняет человека: новый «я» обретает дополнительный опыт и начинает сравнивать себя со старым «я», подобного опыта не имевшим и взиравшим на планету наивными глазами. Во многих поездках Гандлевский так или иначе обращается к собственной молодости — ко всему, что осталось в несуществующей стране. На Кубе он чувствует себя господином среди товарищей. Помимо кубинского песо в ходу «конвертируемый песо — параллельная денежная единица, что-то вроде советских чеков», для местных жителей есть карточки на хлеб и другие продукты. А еще — «особые кубинские духовность и бессребреничество, антиамериканизм, снисходительность к непосвященным…».
Все рано или поздно заканчивается, перестает существовать: и страна, и дальняя дорога, и сам человек. И пусть путешествие заканчивается в минорных тонах, само оно получается преимущественно мажорным. Основная масса современных авторов грешит многословием — так и хочется редакторской рукой подсократить их легшие на бумагу жизни. С Гандлевским ровно наоборот. Ждешь новых стихов, новой прозы, новых очерков. Больших путешествий. Продлевающих жизнь и сохраняющих ее для новых поколений.