Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2020
Ирина Шаманаева — родилась и живет в Екатеринбурге, окончила исторический факультет УрГУ им. А.М. Горького и институт иностранных языков УрГПУ. Работает в УрГПУ. Пишет и публикуется с середины 2000-х. Несколько рассказов и повестей опубликованы в журнале «Урал». Роман «Странный век Фредерика Декарта» в 2018 г. вошел в шорт-лист премии им. П.П. Бажова и в лонг-лист премии «Ясная Поляна».
В центре Ла-Рошели, портового города на атлантическом побережье Франции, легендарной столицы гугенотов, есть улица Флерио. Главная ее достопримечательность — Музей Нового Света, посвященный историческим связям между Францией, Северной Америкой и Антильскими островами. О тематике музея уже с первых шагов напоминает гипсовая маска над воротами в виде головы индейца в султане, а в те часы, когда музей открыт для посещений, его ворота распахнуты и во дворе особняка гостей встречает бронзовый Туссен Лувертюр. Музей был открыт в 1982 году, когда особняк перешел в собственность города. До этого он принадлежал старинной ла-рошельской семье Флерио.
Фамилия Флерио в городе на слуху, но немногие помнят, чем она прославилась. Я сама «споткнулась» о героя этой статьи только во второй свой приезд в Ла-Рошель. Мне интересна история ла-рошельских протестантов, и я целенаправленно собираю сведения о здешних семьях, поддержавших Реформацию. Так я заинтересовалась и этой семьей и сначала узнала о самом первом Флерио, кто купил этот особняк: им был Эме-Бенжамен Флерио (1709–1787), купец, плантатор, рабовладелец, авантюрист, любимец женщин, настоящий герой своего времени. Однако улица Флерио, бывшая Домпьер, названа не в его честь. Актом переименования город выразил признательность младшему сыну Эме-Бенжамена — Луи-Бенжамену Флерио де Бельвю (1761–1852), ученому-геологу, минералогу и кристаллографу, другу Александра фон Гумбольдта и Жоржа Кювье, человеку, который большую часть жизни прожил в Ла-Рошели и много сделал для ее процветания и как ученый, и как должностное лицо мэрии города и префектуры департамента, и как благотворитель. Редчайший случай в истории Ла-Рошели — улица была переименована еще при его жизни!
К сожалению, во второй половине XIX века Луи-Бенжамен Флерио был забыт. Его имя удалось вырвать из забвения только в 2010-е годы. Это сделал Кристиан Моро (Christian Moreau), в какой-то степени коллега Флерио — геолог, историк науки, почетный профессор геологии Департамента наук о Земле Университета Ла-Рошели. Ныне он уже вышел на пенсию, но продолжает заниматься историей развития естественнонаучных знаний в родном регионе. Ему впервые удалось собрать разрозненные сведения о Флерио в книгу «Луи-Бенжамен Флерио де Бельвю. Ученый, физик-натуралист, геолог и ла-рошельский филантроп»1. Я прочитала эту книгу и то, что дополнительно удалось найти о Флерио2. Затем я познакомилась с Кристианом Моро, он любезно ответил на возникшие у меня вопросы и поделился дополнительной информацией из архивов департамента Приморская Шаранта. И мне захотелось не только поблагодарить французского ученого за помощь, что я с удовольствием делаю сейчас, но и рассказать о Флерио моим соотечественникам, потому что в России это имя совершенно неизвестно. Пусть Ла-Рошель далеко, но пример жизни Флерио, его многолетнее самоотверженное служение «малой родине» может быть интересно и для россиян, помнящих о том, что «не стоит село без праведника». А научные достижения Флерио были действительно значительны, и даже если они кажутся скромными по сравнению с результатами тех ученых, кто совершал научные прорывы и намного опережал свое время, они ценны тем, что формировали поле новых научных представлений, в котором потом рождались великие открытия.
К тому же люди на нашей маленькой планете связаны между собой теснее, чем это нам иногда кажется. Натуралист и путешественник Александр фон Гумбольдт побывал в Екатеринбурге в 1829 году. Он дружил с целой плеядой французских натуралистов. Уроженцем Ла-Рошели был Эме Бонплан, его спутник и помощник в путешествии в Центральную Америку. Кроме этого Гумбольдт состоял в переписке и имел научные труды, написанные в соавторстве еще с двумя ла-рошельцами: Шарлем-Мари д’Орбиньи и Луи-Бенжаменом Флерио. И, возможно, вернувшись из своего путешествия на Урал, он рассказывал кому-то из них о том, что здесь узнал и увидел… На этом, пожалуй, пора закончить вступление и перейти к самой истории.
- Рабы, рабовладельцы и нажитые миллионы
Рассказывать о Луи-Бенжамене Флерио де Бельвю, великом гражданине Ла-Рошели, невозможно без упоминания его отца, Эме-Бенжамена. И здесь опять не обойтись без небольшой предыстории.
Семья Флерио достоверно известна с XV века. Они были зажиточными пуатвенскими торговцами и практически сразу же примкнули к Реформации.
В Ла-Рошели первыми из Флерио появились Франсуа, дед Луи-Бенжамена, и два его брата. Все они занимались торговлей сахаром-рафинадом. А сахар в Европу, в частности во Францию, в то время поступал с Антильских островов. Один из братьев, Поль Флерио, решил, что выгоднее заниматься не продажей чужого сахара, а производством своего. И около 1700 года он приобрел плантацию под названием Бельвю — «красивый вид». Это слово впоследствии превратилось в титул (поэтому Луи-Бенжамен звался Флерио де Бельвю, а не просто Флерио). Плантация располагалась недалеко от будущего города Порт-о-Пренса, нынешней столицы Гаити.
Практически все ла-рошельские крупные торговцы и судовладельцы были тайными протестантами. Они, конечно, совершали в католических храмах повторные венчания и крещения детей для обеспечения законности этих актов, но их настоящая религиозная принадлежность не была секретом для властей даже в то время, когда Нантский эдикт был давно отменен, а эдикт Людовика XVI о веротерпимости еще не принят. Королевская власть не решалась их трогать, опасаясь нового «исхода». После первых волн эмиграции протестантов из Франции промышленность и торговля кое-где очутились в руинах, а некоторые профессии (например, часовщики) просто исчезли. Ссориться с людьми, в чьих руках была сосредоточена вся морская торговля с Новым Светом, было себе дороже, и король это понимал.
Тем временем у второго брата, Франсуа Флерио, дела в Ла-Рошели шли неважно. Он слыл «маргиналом», и, когда у него наступили финансовые трудности, другие сахароторговцы ему не помогли. Франсуа был разорен, набрал долгов, которые не смог вернуть, и испортил репутацию семьи. Вскоре после проведения процедуры банкротства Франсуа Флерио умер. Из его детей взрослым тогда был только 20-летний Эме-Бенжамен. Он решил покинуть Ла-Рошель и присоединиться на Сан-Доминго к своему дяде Полю, владельцу плантации. Потом он стал его наследником. Молодой человек поставил цель «восстановить семейную честь и богатство», то есть выплатить все долги отца и добиться, чтобы имя Флерио снова стало заслуживающим доверия.
На Сан-Доминго он провел 26 лет. На своей плантации он вникал во все дела, вел счета, распоряжался распашкой новых земель, посевами, уборкой урожая, ведал закупками и продажами, следил за условиями труда своих невольников и нес наряду с другими плантаторами обязанности милицейской службы.
На Сан-Доминго у него была сожительница, «свободная негритянка» по документам, Жанна Гимбло. За 10 лет их союза она родила 8 детей, выжило четверо. Два его сына остались на Сан-Доминго и стали родоначальниками креольской ветви семьи Флерио. Двух дочерей он привез в Ла-Рошель, рассчитывая, что они заключат брачные союзы, но замуж они так и не вышли. Он поселил их в доме на улице Сент-Клер, всего в 15 минутах пешего хода до особняка, где жила его законная семья. Все Флерио, и «законные», и «незаконные», знали друг друга, общались между собой, дети от Жанны Гимбло были потом упомянуты в завещании Эме-Бенжамена.
Но вернемся в 1755 год, когда 46-летний Эме-Бенжамен Флерио решил, что плантация теперь может управляться им и на расстоянии, и вернулся в родной город. Теперь ему необходимо было жениться законным браком — конечно, на девушке из хорошей протестантской семьи. Еще два года он искал такую девушку и в 1757 году, в 48 лет, сочетался браком с Мари-Анной-Сюзанной Льеж, которой было 23 года. Через несколько лет Эме-Бенжамен купил и перестроил большой красивый особняк на той самой улице Домпьер, которую позже переименуют в улицу Флерио в честь его сына Луи-Бенжамена.
- Семейное древо
Жена Эме-Бенжамена Флерио происходила по материнской линии из очень богатой и влиятельной семьи ла-рошельских протестантов Бернонов. Посредством брака с ней Флерио сумел войти в узкий круг торговой «аристократии» и стать там своим — одного только богатства было для этого недостаточно.
Мадам Флерио была хорошо воспитана и образована, обладала твердым и упорным характером. Она стала для своего мужа отличной помощницей в делах. Когда он умер в 1787 году, через 30 лет после их свадьбы, она была уже достаточно подготовлена к управлению семейным состоянием, которое составляло огромную сумму — 4 миллиона ливров.
Плантация была не единственным достоянием Эме-Бенжамена. Он вкладывал деньги в недвижимость: приобрел несколько домов в центре Ла-Рошели и сдавал их в аренду, построил прекрасный семейный особняк, загородное имение Тушлонг (и получил дворянство с двойным титулом де Тушлонг и де Бельвю), землю в сельской местности, соляные разработки на острове Ре. Земельная рента и доходы с недвижимости, помимо собственно сахара, вывели семью Флерио в ряд самых богатых жителей Нижней Шаранты.
Мадам Флерио была не только рачительной хозяйкой, но и отзывчивым человеком. Она внимательно следила за положением своих рабов в Бельвю и отпускала деньги на облегчение их ручного труда и улучшение условий жизни. Она много жертвовала на благотворительность и в Ла-Рошели.
От законного брака Эме-Бенжамена Флерио родилось шестеро детей. Выжили, как и на Сан-Доминго, по странному совпадению, тоже четверо, и тоже два сына и две дочери. Старший сын, Эме-Поль Флерио де Тушлонг (1757–1793), был политиком. После смерти отца он помогал матери с управлением колониальной частью наследства. В 1783 году он женился на Катрин Лаваль, у него было двое детей. Семья часто и подолгу жила в Париже, поскольку Эме-Поль Флерио был занят на государственной службе. В 1789 году он стал депутатом Генеральных Штатов от своей провинции — от дворянства, а не от третьего сословия, однако горячо приветствовал Декларацию прав человека и гражданина. Обеспокоенный ростом проблем в заморских колониях, он в 1793 году решил лично ознакомиться с ситуацией и на месте принять «антикризисные меры». Он пустился в плавание, но во время промежуточной стоянки в Филадельфии заразился желтой лихорадкой и умер.
Луи-Бенжамен Флерио был очень привязан к своему старшему брату и тяжело переживал его смерть. В 1794 году он писал в Женеву Анриетте Пердрио, женщине, которая, возможно, в годы юности была его романтической платонической привязанностью: «Я только что пережил невосполнимую утрату. Прошу вас, разделите мою боль, я нуждаюсь в том, чтобы излить на друзей мою скорбь, я потерял того, кто был мне дороже всех, лучшего из братьев». Он всю жизнь потом дружил со своими племянником и племянницей, опекал их, радовался их успехам, следил за их судьбой.
Кроме брата у него были две сестры, обе они вышли замуж за аристократов. Одна умерла в 1793 году, вторая дожила до 1833 года, но жила в фамильном замке своего супруга и отношений с ла-рошельской частью семьи почти не поддерживала.
Младший сын четы Флерио, Луи-Бенжамен, родился в Ла-Рошели 23 февраля 1761 года. Вместе со своими сестрами и братом он стал представителем пятого поколения ла-рошельской ветви Флерио.
- Педагогика семьи Флерио
Раннее детство Луи-Бенжамена (далее ЛБ) Флерио де Бельвю было, как пишет его биограф Кристиан Моро, очень счастливым. Правда, после прочтения писем его родителей картина складывается неоднозначная. Можно судить об отношениях в семье по письму хотя бы матери ЛБ, в котором она перечисляет качества своего сына. Мадам Флерио пишет родственнику в Женеву, где 9-летний ЛБ должен был учиться в коллеже. Как раз в доме этого родственника мальчику предстояло жить. «Я понимаю, мсье, что мой сын может дать вам повод для огорчений и жалоб. Его характер немного высокомерен, и в то же время он подвержен страхам. Он редко бывает недостаточно послушен по отношению к отцу или ко мне, потому что боится нас. Так что было бы лучше всего, мсье, если бы вы держали его на расстоянии и всякий раз, когда он продемонстрирует непослушание или вспыльчивость, проявили бы твердость, которая его чувствительно уязвит». Мадам Флерио употребляет глагол mortifier — это значит даже не просто уязвить, а унизить, задеть самолюбие.
Нельзя, конечно, и сказать, что детство ЛБ в Ла-Рошели было адом — это было обычное протестантское воспитание. Широкие возможности, которые открывались перед сыном богатого плантатора и дворянина, уравновешивались кальвинистским моральным кодексом: порядок, беспрекословное послушание младших старшим, суровая дисциплина. Не удивительно, что юный ЛБ порой бунтовал.
Начальное образование он получил у частных учителей. Затем в 9-летнем возрасте его отправили получать образование в Женеву. Почему именно туда и почему так рано? Потому что во Франции в то время, в 1770 году, протестантских или светских школ не существовало. Ребенку из протестантской семьи в школе неизбежно пришлось бы учиться у монахов католическому катехизису. Состоятельные протестантские семейства старались посылать сыновей учиться за границу — в Швейцарию, Германию, Голландию, Англию. Женева считалась лучшим вариантом. Этот город с XVI века пользовался славой «протестантского Рима». Город Жана Кальвина после отмены Нантского эдикта принял немало беженцев-гугенотов из Франции. В Женеве процветала интеллектуальная жизнь. Там в 1712 году родился Жан-Жак Руссо, там с 1755 по 1778 год жил Вольтер. В Женевской Академии работали видные ученые того времени, современники молодого ЛБ: биолог Шарль Бонне, физик Марк-Огюст Пикте, геолог Орас-Бенедикт де Соссюр (будущий наставник нашего героя).
У протестантов Женевы были прочные связи с протестантами в других странах, в частности во Франции, и особенно в Ла-Рошели. Это были связи и деловые (французские протестантские купцы предпочитали держать деньги в женевских банках, не очень-то доверяя своим католическим королям), и родственные (многие семьи после Контрреформации разделились, часть эмигрировала, часть осталась во Франции). У мадам Флерио тоже были родственники в Женеве — семья пастора Пердрио. Процитированное письмо адресовано г-ну Пердрио, который согласился взять ЛБ на свое попечение.
Итак, девятилетний мальчик совершает путешествие через всю Францию и прибывает в Женеву. Во все том же письме г-ну Пердрио мадам Флерио порицает сына за лень и рассеянность и просит родственника строго следить, чтобы он просыпался, вставал и одевался в установленный интервал времени — «если же он не будет успевать, не давайте ему на завтрак ничего, кроме черствого хлеба… я надеюсь, что это его немного исправит и сделает более внимательным». Кроме того, он должен заниматься в строго отведенные часы, а отдыхать и играть — в установленное время и только когда все уроки будут сделаны. Его надлежит лишать всех развлечений, если вдруг он не окажется в числе первых учеников («а он должен быть в числе первых!» — подчеркивает мадам Флерио). Также мать указывает, что сын может порой взять со взрослыми чересчур насмешливый тон и тем привести этих последних в бешенство; «я сама это ненавижу», — признается она. Твердость, только твердость, — заклинает мать, — и вы сможете исправить большинство его недостатков, ведь он, в сущности, неплохой мальчик.
В коллеже — начальной и средней школе — ЛБ учится очень хорошо и оправдывает честолюбивые мечты родителей. Но его характером они недовольны. Он, видимо, довольно вспыльчив и неуравновешен, периоды энтузиазма у него сменяются периодами лени и апатии. Опекуны относятся к нему снисходительнее, чем родители, и сообщают о нем только хорошее. Зато когда мадам Флерио навещает сына в Женеве, то уже из Ла-Рошели в расстроенных чувствах сообщает г-ну Пердрио: «Я была уязвлена тем, что увидела у моего сына все те же недостатки. Заклинаю вас исправлять их со всей суровостью. Если наказания, которые вы к нему применяете, не подействуют, сообщите об этом мне, и мы примем другие меры (хотя я молю Бога и уповаю на Него, чтобы этого делать не пришлось)».
А вот что пишет сыну сам Эме-Бенжамен Флерио. Он выражается мягче, чем мадам Флерио, тон его наставлений более рассудительный, а аргументы доходчивее, хотя он говорит о том же — о необходимости быть дисциплинированным, трудолюбивым и бережливым и использовать те возможности, которые ему доступны благодаря богатству и положению семьи. «Мой дорогой сын, мы надеемся, что наши усилия дать тебе хорошее образование направлены на то, чтобы образовать твое сердце, твои чувства, твой нрав и характер, и что ты вполне удовлетворишь нас в ответ своими успехами в учебе и прогрессом в области исправления твоего характера, особенно в том, что касается непослушания и пренебрежения обязанностями. Если ты собираешься и дальше ненавидеть и презирать всех остальных, то останешься при своем недостойном характере и никогда не овладеешь науками, которые мы пытаемся тебе преподать. Я собираюсь, дорогой сын, опустить занавес над прошлым, потому что хочу тебя застать в следующий раз в здравых размышлениях над твоей натурой и в работе над исправлением твоих недостатков: таким образом, ты сделаешь нас счастливыми. Помни, что нет другого пути, чтобы преуспеть в этой жизни».
Со временем молодой человек поймет это. Взрослый ЛБ ничем не напоминает подростка в кризисе переходного возраста. В его жизни потом будет немало ситуаций, требующих от него дисциплины и самоотдачи, и он сумеет проявить эти качества сполна.
После коллежа ЛБ успешно сдал выпускной экзамен и перешел в Академию. А перед этим он наконец-то получил каникулы и после 8-летнего отсутствия дома поехал к своей семье в Ла-Рошель.
- Париж глазами провинциала
На каникулах после завершения одного этапа учебы и перед началом другого Луи-Бенжамен Флерио открыл для себя собственную родину. Он уехал из дома ребенком, провел за границей восемь самых сензитивных, как бы теперь сказали, лет и, наверное, имел больше оснований считать своим домом Женеву, чем Ла-Рошель.
В августе 1778 года 17-летний ЛБ пишет из имения Тушлонг в Женеву Анриетте Пердрио, дочери своего опекуна, длинное письмо, в котором подробно описывает дорогу, французские города, людей, нравы и свои впечатления:
«Вы желаете, Мадемуазель, чтобы я рассказал всю историю своего путешествия: итак, я начинаю. По прибытии в Париж я сразу же получил в свое распоряжение комнату со всей обстановкой, слугу и экипаж; обедал я почти все дни у г-на Венсана, друга моего папы, и почти все время проводил за рассматриванием достопримечательностей, коих так много, что мне представляется почти невозможным описать их вам в деталях. Представьте себе огромные здания, украшенные колоннадами, статуи из бронзы и мрамора, великолепные фонтаны, где вода падает вниз с необычайной высоты. Особенно хорош фонтан в Марли, с трубой диаметром в целый фут (около 30 см. — И.Ш.), там он даже выше деревьев, очень ухоженных. Он занимает всю ширину аллеи. Я раньше и не представлял, что можно создать нечто подобное. По сторонам сумрачных аллей полно других чудес: роскошные каскады, прекрасные статуи из белого мрамора. В Шантийи мы видели ракушечные гроты, где стоят статуи дремлющих стариков, опирающихся на урны, из которых течет вода… там среди источников посажены болотные растения. В Версале великолепные дома, мраморные колонны, роскошные картины, позолота, стекло, обширные бассейны с водой, посреди которых можно видеть то скульптуру Нептуна в окружении наяд, наполовину погруженных в воду, то дельфинов в натуральную величину, то… если я не прекращу описывать все достопримечательности, которые я видел, то рискую никогда не остановиться».
Молодой Флерио сумел попасть в самые высокие круги общества благодаря тому, что его старшая сестра была замужем за человеком, близким к королевскому двору.
«Я очень близко видел короля (Людовика XVI. — И.Ш.) и всю королевскую семью. Мой родственник, муж моей сестры, провел нас в Версаль на королевский ужин. Мы сначала были далеко, там присутствовало слишком много людей, но он провел нас в ближний круг, где было всего человек 14, и король с некоторыми из этих людей побеседовал, вид у него был веселый, он все время смеялся… […] Мой родственник показал мне на этих людей и заметил, как же ошибаются в других странах, думая, что придворные во Франции — это какие-то разнаряженные щеголи, затянутые в корсеты. Тон их бесед очень простой и сердечный, почти без аффектации, а роскошные одежды они носят вовсе не каждый день, как это думают в провинции… На следующий день я снова видел короля, когда он собирался на охоту. Видел и королеву (Марию-Антуанетту. — И.Ш.), и графа Артуа (будущего короля Карла X. — И.Ш.). Я был в нескольких королевских резиденциях вокруг Парижа и везде видел много любопытного и красивого.
Здесь я встретил много женевцев и ла-рошельцев; Париж — место встречи всех наций. Этот город действительно огромный. Его предместья по своей значительности сравнимы с городами. В Сен-Жермен, на территории всего 2 лье, проживает 20 тысяч человек, в Версале — 40 тысяч. Одним словом, Париж и его окрестности — это бездна. Несмотря на крайнюю суету, жизнь здесь все же очень приятна, и, если у вас есть деньги, вы найдете здесь все что хотите, правда, иногда — ужасного качества».
При всей приятности жизни в Париже ЛБ указывает, что первые две недели жизни в столице у него почти не было аппетита из-за плохого воздуха, в Женеве воздух гораздо лучше, а о Ла-Рошели нечего и говорить.
Далее ЛБ описывает парижские променады и театры. Он побывал в Опере, которую нашел великолепной, восхитился декорациями, костюмами актеров, их игрой и особенно грациозными танцами (он посетил балет). Потом он побывал в Комедии, но ее нашел «менее ослепительной». Может быть, именно память о первом, почти детском, восторженном впечатлении от театра сделает в зрелые годы его, строгого протестанта и чуждого богеме ученого-естествоиспытателя, меценатом, много помогающим ла-рошельскому Театральному обществу. Но об этом позже.
ЛБ с наивностью провинциала описывает свой шок и от парижской свободы нравов — он скандализован обычаем парижан поздно вставать и считать время до 3 часов дня — утром, а в 3 часа обедать. Он видит, что парижане спокойно выходят на улицу в домашней одежде, при всей их любви к роскоши. Это потому, что они не любят ничем себя стеснять, замечает ЛБ. Он также полагает, что именно поэтому такое количество женатых мужчин и замужних женщин здесь имеют и почти не скрывают любовниц и любовников, тогда как в провинции такое поведение, по его словам, «все-таки чересчур».
Как ни был ЛБ очарован Парижем, он устал от столицы и соскучился по своим родным, поэтому обрадовался, когда пришло время уезжать. Ему предстояло ехать из Парижа в Ла-Рошель 5 суток в почтовых каретах — столько требовалось на преодоление расстояния в 400 км. Он пересек Иль-де-Франс, Перш, Ле Ман, Анжу, проехал по территории Бретани, был в Шартре. Ему ничем не запомнились Ле Ман и Анжу, но Нант совсем другое дело — портовый квартал застроен прекрасными зданиями, а во время приливов река так наполняется, что корабли, стоящие в ней, снимаются с мели — «я так давно не видел этого зрелища!».
В Ла-Рошель он прибыл в воскресенье утром. «Меня окружили мои домочадцы, они приветствовали меня, все говорили, как я вырос и изменился. Затем я нанял почтовую карету и поехал в Тушлонг, где меня ждали мама, папа, брат и сестры, особенно младшая, которую я даже не узнал…»
Зная, из какой среды происходил ЛБ и кем он впоследствии стал, особенно трогательно читать, как этот юноша из суровой кальвинистской Женевы был очарован «царственной пышностью» Версаля, какими человечными он нашел короля, королеву и придворных. Интересно, что уже тогда проявился его негуманитарный склад ума — его интересует диаметр трубы фонтана в Марли, материал статуй, растения в садах, а не, к примеру, литература того времени.
Часть 5. Становление ученого
Луи-Бенжамен взрослеет, характер его закаляется. Его отец пишет женевскому опекуну: «С новым удовлетворением, которое мы испытываем, глядя на нашего сына, я все больше надеюсь, что его чувства и разум еще возрастут со временем и дадут нам еще больше оснований поздравить себя с выбором такого наставника, как вы».
История, старая как мир: отцы сколачивают капитал и исполняют роль евангельской Марфы, которая «заботилась и суетилась о многом», сыновья могут уже позволить себе пожить жизнью духа — как Мария, «избирают себе благую часть, которая у них не отнимется». Эме-Бенжамен, прагматик до мозга костей, сам предлагает сыну заняться философией. И тот записывается на подготовительный курс философских наук. Отец также настаивает, чтобы ЛБ продолжал жить у пастора Пердрио, так как опасается соблазнов, которые могут подстерегать совсем молодого человека на свободе.
В то время, когда ЛБ становится студентом, ректором Академии избирается очень авторитетный в то время ученый, геолог, метеоролог и ботаник Орас-Бенедикт де Соссюр (1740— 1799), родоначальник современной геологии, прадед известного лингвиста Фердинанда де Соссюра. Он был увлеченным альпинистом, вдоль и поперек исходил Альпы и несколько раз поднимался на Монблан. Кристиан Моро, автор биографии Флерио, пишет о де Соссюре, что он был также выдающимся педагогом, теоретиком и практиком демократизации образования и превращения его в полноценный социальный лифт. Тот факт, что при де Соссюре путь в Академию был открыт гораздо большему количеству небогатых и незнатных, но одаренных молодых людей, к нашему герою имеет лишь опосредованное отношение (ЛБ уж точно в социальных лифтах не нуждался). Однако этот факт ярко характеризует личность его первого и главного учителя, человека, сформировавшего его характер и во многом определившего судьбу.
Устройство Академии было практически таким же, как во времена Кальвина. В ней готовили в основном теологов и юристов. Но с Академией было связано множество ученых разных специальностей, которые организовывали в ее стенах либо публичные курсы (по типу Коллеж де Франс), либо частные. При Орасе-Бенедикте де Соссюре начинают преобладать курсы, посвященные наукам о Земле. Влияние на учебные планы оказали не только научные интересы ректора, но и идеи «века Просвещения» с его материализмом и эмпиризмом. Луи-Бенжамен Флерио в течение своего подготовительного года проникается атмосферой научного поиска, заражается страстью к познанию Земли. Кроме обязательного курса философии он слушает общий курс Ораса-Бенедикта де Соссюра «Физическая география», своего рода введение в естественную историю. Профессор его замечает. ЛБ уже в течение подготовительного года принимает участие не только в академических лекциях и семинарах, но и выезжает на практику, постигает методологию де Соссюра в полевых исследованиях — изучает почвы, горные породы, атмосферные осадки и т.д.
У него складываются дружеские отношения с научным кружком де Соссюра. ЛБ зарабатывает хорошую репутацию благодаря любознательности, уму и трудолюбию, профессор де Соссюр видит у него научные перспективы. Позднее, в 1787 году, именно по рекомендации де Соссюра ЛБ получит возможность отправиться в научную экспедицию с выдающимся французским геологом и минералогом Деода де Доломье, стать его помощником, сподвижником и даже соавтором открытия.
Но это случится через несколько лет, а пока, в 1781 году, ЛБ еще только заканчивает Академию. Ему всего 20 лет, и он должен вернуться домой, в Ла-Рошель.
Как пишет биограф, репутация молодого Флерио бежала впереди него. Едва он приехал в Ла-Рошель, его тут же пригласили в Королевскую Академию литературы, а чуть позже поручили важное дело — систематизировать экспонаты «кабинета Лафая».
Пара необходимых слов об Академии и о Лафае.
Собственная Академия в Ла-Рошели появилась в начале XVIII века. Сначала это было профессиональное сообщество торговцев книгами и держателей «кабинетов для чтения», но всего через несколько лет оно привлекло в свои ряды влиятельных и талантливых людей, получило лицензию и стало третьей Академией, созданной во Франции. Ее членом-корреспондентом состоял Вольтер, а среди почетных гостей, побывавших на ее заседаниях, был император Австрии Иосиф II, брат Марии-Антуанетты.
Академики утверждали, что «красота и просвещенность разума стоит выше богатства», и призывали всех «заняться изучением изящной литературы (belles-lettres) и всех других областей знания, которые способствуют остроте ума и улучшению вкуса». В уставе Академии было записано, что ее труды не касаются государственного управления, религии и политики. Чисто гуманитарной ее деятельность была недолго. Вскоре в духе времени (и в духе прагматичного купечества Ла-Рошели, финансирующего это заведение) фокус был перенесен на естественные науки, на вопросы экономики и техники. В 1750 году библиотека Академии открылась для широкой публики. А в 1782 году учреждение получило в дар знаменитый «кабинет Лафая».
Клеман Лафай (1718–1782) был натуралистом-любителем, человеком эпохи Просвещения, влюбленным в науку. Он родился в Ла-Рошели в семье врача, учился в Тулузе, вернулся на родину с дипломом адвоката и зарабатывал на жизнь юриспруденцией. Он также был ученым секретарем Академии и написал научный труд о моллюсках. Свой кабинет с мебелью, книгами и коллекциями редкостей (самая интересная из них — огромное собрание морских раковин) Лафай завещал Академии с условием, что он будет открыт для публики. Чтобы выполнить его условие, необходимо было разобрать, описать и систематизировать все экспонаты, и этой-то работой занялся Луи-Бенжамен Флерио.
Забегая далеко вперед, отмечу, что кабинет с мебелью из ценных пород дерева, с огромной витриной для хранения коллекции морских раковин, с другими экспонатами живой и неживой природы очень хорошо сохранился, в этом смысле он практически уникален для своего времени. В XIX веке вокруг «кабинета Лафая» заботами Флерио был организован Музей естественной истории Ла-Рошели.
Именно в ходе работы над инвентаризацией «кабинета Лафая» ЛБ укрепился в своем желании стать ученым-натуралистом и посвятить свою деятельность родному региону. Он с энтузиазмом включается в работу и первым делом берется уточнить непроверенные данные по высоте приливов в Ла-Рошели и по количеству выпадающих там осадков. За четыре года (после наблюдений, которые он делал по три раза в день, каждый день, после сопоставления с наблюдениями его предшественников) уточненные данные готовы. ЛБ установил, что за период в 42 года в Ла-Рошели в среднем в год выпадает 638 мм осадков и насчитывается 141 дождливый день.
Кроме того, ЛБ принимается изучать коллекцию известковых шпатов из «кабинета Лафая» и те образцы шпатов, которые он сам находит в окрестностях Ла-Рошели. Он бродит там в любую погоду с сумкой для образцов и записной книжкой для заметок. Как одержимый он работает не только «в поле», но и в лаборатории — анализирует форму кристаллов, проводит химический анализ минералов, ищет черты сходства всех образцов и описывает их различия, а затем пишет по итогам своих исследований трактат («мемуар», как в то время назывались такие работы) «О новых разновидностях полевых шпатов в Они» (Они, Aunis — название той исторической области, к которой непосредственно относится Ла-Рошель), где описывает места залегания шпатов, формулирует закономерности, с которыми они попадаются, и зарисовывает формы кристаллов. Мемуар ЛБ посылает в Париж своему именитому современнику-геологу Жану-Батисту Роме де Лилю. Тот заинтересован и поздравляет молодого коллегу с несомненным научным успехом. Но… не публикует его работу, потому что тему уже застолбил другой исследователь. Свою новую работу по кристаллографии ЛБ опубликует только в 1800 году. Его исследование будет иметь успех, но по-настоящему новаторство Флерио в подходе к изучению кристаллов под микроскопом оценят уже только современные геологи.
Первая неудача его не обескураживает, и он продолжает свои научные занятия, все больше переключаясь с естественной истории «вообще» на метеорологию и геологию. В 1787 году его принимают в Академию Ла-Рошели.
В том же 1787 году умер 78-летний Эме-Бенжамен Флерио. Его жена, умная и деловая женщина, взяла на себя управление наследством. Старший брат ЛБ уже был к этому времени женат, сестры замужем, так что 26-летнему ученому не пришлось ни включаться в семейный бизнес, ни заботиться о слабых и немощных членах семьи. Он занимался почти исключительно наукой, и когда ему представилась возможность завершить свое геологическое образование и заняться полевыми исследованиям «в самой прекрасной природной лаборатории» — Италии, то не раздумывал ни секунды…
- Научные путешествия
Из Женевской Академии Луи-Бенжамен Флерио вышел в 1781 году не только с общим естественнонаучным образованием, но и владея основами метеорологии, геологии, минералогии и кристаллографии. Дома, в Ла-Рошели, он смог применить эти знания на практике. Однако по-настоящему он сформировался как ученый в последующие несколько лет: «системообразующими» стали его пятилетние путешествия по Европе, связанные с изучением действующих и потухших вулканов. Другим его научным интересом стал процесс образования гор, и конкретно — альпийской горной гряды.
Наиболее известная и плодотворная экспедиция Флерио связана с именем Деода де Доломье (1750–1801).
Выдающийся французский геолог и вулканолог, сын маркиза де Доломье, прожил удивительную жизнь. Он был еще ребенком представлен ордену св. Иоанна Иерусалимского (больше известному как Мальтийский орден), в 12-летнем возрасте стал пажом ордена, в 16 лет — послушником, в 28 — рыцарем. Во время ссоры он убил на дуэли своего товарища, тоже послушника, и был приговорен к тюремному заключению. В тюрьме Доломье увлекся естественными науками: сначала химией, а потом геологией и минералогией, и проявил большие способности. Его подготовкой руководили известные ученые того времени. До посвящения в рыцари Доломье успел поработать горным инженером на шахтах Бретани и Анжу. В 25 лет он издал трактат «О силе тяжести» и был принят членом-корреспондентом в Парижскую Академию наук. Монашеский и рыцарский сан он носил всю жизнь, но это не мешало ему заниматься в основном наукой.
Доломье совершил немало научных экспедиций. Как раз та, которую он осуществил вместе с Флерио — в Тироль (на территорию Австрии и Италии), увенчалась открытием нового минерала, названного позднее доломитом. Доломье был прирожденным геологом-поисковиком, увлеченным вулканологом. Для своей эпохи идеи Доломье были новаторскими. Из экспедиций он привез великолепные коллекции и описания многих, в том числе редких европейских минералов.
В 1783 году Доломье был назначен генерал-лейтенантом ордена и губернатором Валетты. Вскоре он вступил в конфликт с великим магистром ордена и с королем Неаполя, вышел в отставку и уехал в Италию. В 1792 году при Французской революции все имущество ордена было конфисковано, и Доломье лишился своих доходов. Однако когда в Париже была создана Высшая школа шахт, одним из первых, кто получил там кафедру, был опять-таки Доломье.
Дальнейшая судьба его была трагична. Когда Наполеон по пути в Египет захватил Мальту, именно Доломье успешно занимался переговорами о капитуляции: как пишет французский источник, «даже его бывшие враги признавали величие его души». Затем он принял участие в египетской кампании, написал несколько научных работ, посвященных геологии долины Нила, и попросил разрешения вернуться во Францию. Однако он был захвачен в Калабрии итальянскими властями и заключен в тюрьму на Сицилии, где его удерживали в течение 21 месяца по не совсем понятным политическим причинам. Он получил свободу (по ходатайству многих французских натуралистов и по личному настоянию Наполеона) только 14 июня 1800 года, после победы французских войск при Маренго. Здоровье его было подорвано, и он вскоре умер в возрасте 51 года. В тюрьме он написал свой последний научный труд — «Размышления о минералогии».
Экспедиция Флерио вместе с Доломье в Тироль была не первым из его научных путешествий. Первое состоялось в конце 1788 года: ЛБ отправился из Женевы в Неаполь и обследовал там обширную территорию, связанную с вулканической активностью Везувия, посетил Геркуланум и Помпеи, собрал большую коллекцию образцов застывшей лавы и других минералов магматического происхождения.
Затем он совершил путешествие в Германию. Он прошел пешком несколько вулканических провинций, возраст которых датируется кайнозоем, обследовал немало кратеров и полей застывшей лавы, констатировал в своих путевых блокнотах прекрасную сохранность очень многих из них. Его внимание привлекла провинция Хегау в Швабии. Там он обнаружил следы древней вулканической активности, датированной миоценом, особенно интересные из-за сложного состава лавы: он выявил там и базальты, и фонолиты, и другие бедные кремнием формации.
Все это были великолепные результаты, которых хватило бы не на один «мемуар», но его ждала экспедиция в Тироль. В августе 1789 года он получил от Соссюра письмо с просьбой скорее отправиться в Венецию. Его будущий «компаньон» Доломье был уже на месте. Флерио встретился с ним 17 августа, и они отправились в Инсбрук, обследовали потухший вулкан, прошли сложным маршрутом по итальянским и австрийским Альпам.
Доломье, старше Флерио на 11 лет, к этому времени уже признанный ученый, делился с молодым коллегой своими знаниями и практическими тонкостями полевой геологии. Он видел в ЛБ очень перспективного дебютанта и в письме своему другу Джузеппе Джиони, итальянскому натуралисту и тоже мальтийскому рыцарю, аттестовал Флерио так: «В путешествии через Италию и Тироль, которое мы предприняли вместе, я научил его использовать для откалывания образцов минералов более крупные молотки, чем из портативной лаборатории, и показал, что для изучения гор нет нужды в угломере. Теперь он хорошо знает минералогию и сможет очень хорошо написать естественную историю своего департамента, когда захочет ею заняться. Женевское воспитание узнается в нем по просвещенному уму и немного скованной манере себя держать, при том что его манеры изысканны».
Флерио временами не стеснялся спорить со своим наставником по научным вопросам, но неизменно им восхищался как ученым и как личностью. Очевидно, в маркизе де Доломье, аристократе, рыцаре, дипломате, ученом с пытливым и открытым умом, человеке, чувствующем себя одинаково свободно и в горах, и в великосветском салоне, было все, чего не хватало самому ЛБ: эти качества у него были задавлены слишком суровым протестантским воспитанием.
В этой экспедиции Доломье и Флерио нашли минерал, родственный кальциту, но не издающий шипения при контакте с кислотой. Доломье дал описание этого минерала, но всерьез им заинтересовался Николя де Соссюр, сын Ораса-Бенедикта де Соссюра. Он предложил назвать новый минерал доломитом в честь Доломье. Флерио был тоже причастен к открытию, хоть и держался на вторых ролях — как в силу своего характера, очень скромного и недемонстративного, так и в силу уважения, которое он испытывал к своему старшему другу.
Дальнейшие путешествия ЛБ совершил на Мальту (апрель 1790 г.), в Южную Италию и Калабрию (июль-август 1790 г.). В Калабрии он изучал все, что было связано с недавним землетрясением 1783 года. Сейсмическая активность Земли станет еще одним его научным интересом.
По итогам своих экспедиций Флерио публикует в «Journal de Physique» два мемуара: «О пластичном мраморе Сен-Готара» и «О способе придания подвижности минералам и некоторым камням, которые подвижны и пластичны от природы». Флерио пытается объяснить явление пластичности минерала и в качестве гипотезы предлагает иссушение камня, например, под действием тепла. Явление пластичности он связывает и с высотой, потому что больше всего минералов с такими свойствами попадалось ему на высоте свыше 2000 метров. Известный французский натуралист и научный издатель Деламетри, основатель «Journal de Physique», сделал отзыв на эту публикацию: «Г-н Флерио де Бельвю дал нам прекрасный мемуар о пластичных камнях. …Автор думает, вместе с г-ном Доломье, что своим состоянием, называемым пластичностью, этот мрамор обязан иссушению, вследствие чего ослабевает связь между его молекулами; он полагает, что ему недостает кристаллизирующей воды. Недостаток воды делает его сухим и ломким. Чтобы это проверить, он взял различные неэластичные мраморы. Он нагрел их до определенной температуры и отметил появившуюся пластичность. Для опытов нужны крупнозернистые мраморы, такие как каррарский. Песчаники и порфириты при подвергании их такой же процедуре тоже могут стать пластичными».
Кристиан Моро отмечает: «Уже ранние работы выявляют во Флерио строгий научный склад ума и новаторские для своей эпохи идеи. Его наблюдения и описания природных объектов, физические и химические опыты над ними предваряют его же более поздние исследования в минералогии и петрологии. И наконец, видна методология, которая проявляется и в подходе к проблеме, и в написании мемуара. Флерио — достойный представитель франко-швейцарского направления в геологии конца XVIII века; он призван стать частью того сообщества ученых, которые развили эту новую в то время область знания».
Деода де Доломье пишет Орасу-Бенедикту де Соссюру: «Г-н Флерио де Бельвю по-настоящему увлечен естественными науками, у него много знаний и талант к наблюдениям. Все это обещает нам с его стороны важные работы, которые отодвинут дальше пределы научного знания».
После завершения экспедиций ЛБ на какое-то время задерживается в Женеве. Его учитель де Соссюр готовится к восхождению на Монблан и ждет благоприятной погоды. ЛБ совершает весной 1792 года это восхождение вместе с де Соссюром и его спутниками.
Дома, в Ла-Рошели, он оказывается только в конце 1792 года. Во Франции — разгар революции. Через несколько месяцев падут жирондисты, от руки Шарлотты Корде погибнет Марат, начнется якобинский террор…
Принадлежащая ЛБ часть особняка едва не была реквизирована в связи с отсутствием владельца. Вернувшись, он уладил свои имущественные дела и получил от революционных властей удостоверение личности, где было написано: «Отсутствовал с июля 1788 по февраль 1793-го в связи с интересом к прикладным наукам». В этом же документе есть словесное описание его внешности: «Рост 5 футов 3 дюйма (около 1 м 70 см), волосы каштановые, глаза темно-карие, нос длинный, рот маленький, подбородок и лоб круглые, лицо продолговатое».
ЛБ поселился вместе с матерью. Мадам Флерио старела, теперь он должен был ей помогать в управлении семейной собственностью: домами, землями, участками соляных болот. Эти обязанности не только не увели его в сторону от науки, но заинтересовали его множеством других вещей, опосредованно связанных с геологией.
Перед ним открылось новое поле деятельности — сначала только общественной, а потом и официальной, в качестве члена совета города Ла-Рошели и департамента Нижняя Шаранта. Протестанты еще не так давно были официально признаны и уравнены в правах с католиками, однако благодаря богатству и активности протестантской общины ее лучшие представители быстро выдвинулись на передний план. В конце XVIII века из 12 муниципальных советников Ла-Рошели пятеро были протестантами. Среди них и Луи-Бенжамен Флерио. Он счастлив возможностью помочь землякам своими знаниями и умениями. От «чистой» геологии интересы ЛБ развиваются в сторону сельского хозяйства и промышленности региона. Он изучает вопросы, связанные с морским судоходством (здесь ему все-таки не хватает опыта), с мелиорацией и осушением болот (а вот здесь его проекты, подкрепленные гидрогеологическими выкладками, принимаются на ура).
В эти годы Флерио понимает свое призвание: быть, с одной стороны, общественным и политическим деятелем, готовым отстаивать интересы города и региона перед властями, а с другой, ученым-просветителем, занятым повышением научной и экономической культуры своих земляков. Именно этой задаче посвящена его многолетняя самоотверженная работа в Сельскохозяйственном обществе Нижней Шаранты.
Флерио был также членом-корреспондентом Женевской Академии и Общества естественных наук. В 1796 году его принимают на правах ассоциированного члена в парижский Национальный институт (секция естественной истории и минералогии).
Он продолжал заниматься фундаментальной наукой. Его методология изучения структуры вулканической лавы под микроскопом считается новаторской, с его именем до сих пор связан приоритет. В эти же годы он познакомился в Париже с Александром фон Гумбольдтом, который тоже занимался этими вопросами и развивал в геологии направление плутонизма (образования геологических пластов и, в частности, вулканической активности под действием жара в ядре Земли, а не под действием вод первобытного океана, как настаивали сторонники нептунизма).
К какой школе в то время принадлежал Флерио, вопрос непростой. Его учитель Орас-Бенедикт де Соссюр был виднейшим, убежденным нептунистом. Сам ЛБ в молодости, вероятно, тоже принимал нептунизм как должное. Однако даже тогда он не объяснял вулканическую активность горением каменного угля. Потом он и вовсе открыто встал на плутонистскую точку зрения. Флерио и Гумбольдт впоследствии написали в соавторстве несколько научных работ, имя Флерио встречается и в других работах выдающегося немецкого ученого. Как бы сказали теперь, индекс цитирования у работ Флерио был достаточно высокий.
Интересно, что Флерио, готовый поставить все свои знания на службу родному краю, как мог, избегал публичности. В жизни он был человеком абсолютно не светским, как, например, Доломье или де Соссюр. Наоборот, он отличался застенчивостью, почти робостью, и свободно чувствовал себя только «в поле», в лаборатории да в обществе собратьев-ученых. Деятельность на посту муниципального и генерального советника, а позднее депутата требовала от него только дела, а не рекламы, и его это устраивало. Но должности, где нужно было «работать лицом», ЛБ всегда отклонял. Так, например, в 1830-е годы он отказался стать мэром. Вполне возможно, — заключает его биограф, — именно из-за этих особенностей характера Флерио со всей своей прекрасной научной репутацией оказался сначала отодвинут на периферию истории науки, а потом забыт.
- «Путь через пустыню».
Дискуссия о вулканических породах и научное поражение
Флерио никогда не боялся высказывать собственное мнение, даже если оно шло вразрез с мнением научного сообщества. Но в 1806–1808 годах научная смелость обошлась ему слишком дорого. Хотя впоследствии выяснилось, что он был прав по большинству пунктов дискуссии, чуда при жизни Флерио не произошло. Публичное выступление по одному принципиальному для тогдашней геологической науки вопросу обернулось для него годами изоляции и полного забвения. Период жизни Флерио с 1806 по 1820 год Кристиан Моро называет «путем через пустыню».
Проблематика, которой в то время занимался Флерио, касалась в основном продуктов деятельности вулканов. Его также интересовали причины землетрясений. Опыт и наблюдения он стал накапливать еще во время своих научных путешествий конца 1780-х, когда он обследовал несколько европейских вулканических провинций, искал потухшие вулканы и изучал последствия землетрясения 1783 года в Калабрии.
В конце XVIII века действие огня в вулканах было основной темой дискуссий в молодой тогда геологической науке, и, хотя еще как минимум с Декарта было известно о высоких температурах в глубине земного шара как причине существования магмы — жидкой субстанции в земной коре, мнений о том, что именно этот жар является причиной вулканической деятельности, до английского геолога Хьюттона не высказывалось. Правда, Лейбниц считал огонь первопричиной возникновения Земли, а затем Бюффон пользовался температурой недр для определения возраста Земли (по его мнению, 75 000 лет).
В конце XVIII века еще противопоставлялись друг другу огонь «центральный», который действует в глубине земного шара, и огонь «подземный», действующий прямо в земной коре. Этот последний как раз, по мнению большинства, и является причиной вулканов, поскольку приводит к возгоранию легковоспламеняющихся пород, таких как сера, каменный уголь или битум. Такие возгорания всегда происходят вблизи моря, потому что они объясняются «встречей огня и воды» в подземных кавернах. Соль, содержащаяся в морской воде, является катализатором реакции возгорания. Поэтому в глубине материка, согласно этой теории, вулкан образоваться не может.
Первые геологи, вдохновленные вулканами (и среди них Доломье), заметили, что, даже если эта теория более-менее совместима с действующими вулканами и объясняет их активность, действие огня не может объяснить, например, затухание вулканов. А следовательно, теория нуждается в пересмотре.
Исследования Александра фон Гумбольдта в Центральной Америке и Жана-Батиста Бори де Сен-Венсана на острове Реюньон способствовали развитию проблемы, появлению более тонких нюансов. Однако проблема вулканизма была прояснена только после целого ряда трудов ученых. И Луи-Бенжамен Флерио тоже внес вклад в решение этой научной загадки своим замечательным мемуаром о действии огня.
Древние и потухшие вулканы были открыты только в середине XVIII века, в том числе на территории Франции (в Оверни). Существование древней застывшей лавы, эквивалентной по своему составу лаве действующих вулканов, сразу подняло на свет множество проблем. Например, было установлено, что древних и потухших вулканов гораздо больше, чем современных и действующих, и что их локализация не согласуется с теорией о том, что вулканическая деятельность вызывается морем, то есть они могут находиться очень далеко от моря.
К 1805 году, когда Флерио опубликовал одну из самых важных своих работ, все эти вопросы обсуждались очень активно. Деламетри, издатель «Journal de Physique», предпослал публикации свое вступление, в котором упомянул Флерио как одного из тех ученых, благодаря которым научные знания о вулканах прогрессируют. Он упомянул все основные точки дискуссий: глубину залегания источника жара под вулканами, локализацию вулканов вблизи морей и океанов, многочисленность древних и потухших вулканов и т.д.
Предыстория мемуара была такая. В 1803 году Флерио изучал отвалы стекольного завода в Лафоне, в окрестностях Ла-Рошели, и заметил, что куски стекла, то есть спекшегося кремния, очень напоминают по своей структуре магматические породы. Эти наблюдения побудили его дополнить собственные работы и сравнить найденные образцы стекла с образцами, собранными в нескольких вулканических провинциях Европы. Флерио уже давно экспериментально изучает действующие вулканы, и к тому же он впечатлен работами Джеймса Холла, который проводил такие аналогии с керамикой. Все это побуждает его закончить «Мемуар о действии огня в вулканах или о различных отношениях между продуктами печей, метеоритами и первозданными породами».
Итак, 1805 год — дата публикации одной из самых важных работ Флерио и о вулканизме, и об его общей концепции нашей Земли. Как и все его работы, этот текст отличается строгой методологией, ясным и лаконичным языком и исключительной корректностью по отношению к коллегам-ученым, в том числе тем, с чьими взглядами Флерио полемизирует.
В первой части автор предлагает обзор различных продуктов огня и их отношение к природным горным породам. Здесь сошлись три принципиальные идеи, имевшие хождение в то время. Одна, которую защищал Доломье: огонь вулканов недостаточно интенсивен, чтобы расплавить кристаллы горных пород, поэтому все кристаллы, которые можно наблюдать в структуре лавы, на самом деле ей предшествовали, существовали до извержения. Вторая идея — что некоторые кристаллы (такие как лейцит) формируются во время остывания лавы, а другие предшествовали процессу нагрева и остывания, т.е. опять-таки не имеют отношения к извержению. Третья гипотеза, которую отстаивает Флерио, состоит в том, чтобы признать и текучесть лавы, и ее кристаллизацию полностью результатом действия огня, а затем охлаждения. Эта гипотеза в то время разделялась меньшинством ученых.
Флерио убежден в том, что лавы — это результат новых сочетаний элементов, испытавших воздействие огня. Он также считает, что экспериментальным путем можно воспроизвести все магматические горные породы, если правильно подобрать условия. Серия таких экспериментов позволила бы лучше изучить вариации составов и физико-химические условия плавления.
Точка зрения, с которой Флерио решительно не согласен, — это идея, что вулканическая активность вызывается действием моря на «склад» горючих материалов в земле через подземные каверны, и потому вулканы обязательно расположены возле моря. Опираясь на свидетельство Александра фон Гумбольдта и Эме Бонплана, нашедших в Мексике действующий вулкан посреди обширного плато, он опровергает эту гипотезу.
И наконец, Флерио делает главный вывод, который идет вразрез с тогдашним господствующим представлением о строении Земли. В то время считается, что земная кора сформирована породами осадочного происхождения (эти представления пришли из полубиблейского убеждения о «первичной Земле» как «водно-земляной эмульсии», существовавшей до тех пор, пока бог не отделил воду от суши). Флерио же убежден, что огромное количество и разнообразие пород магматического происхождения объясняется медленным остыванием «продуктов деятельности огня».
Этот мемуар был очень значительным научным произведением для своего времени. Он не прошел незамеченным, разгорелась жаркая дискуссия, и противников у Флерио оказалось гораздо больше, чем друзей.
Самым непримиримым был женевец Гийом-Антуан Делюк. Он опубликовал 46-страничный труд, в котором попытался разбить в пух и прах все построения своего французского коллеги. Он настаивал, что кристаллы, которые можно заметить под микроскопом в структуре вулканической лавы, являются этой лаве чуждыми, т.е. принадлежат другим породам, предшествовавшим извержению. Настаивал, что для того, чтобы вулкан пришел в действие, необходима соль морской воды, а исключения, такие как мексиканский вулкан, открытый Гумбольдтом и Бонпланом, единичны и не являются доказательством. Делюк считал, что Флерио преувеличивает, говоря о большом количестве древних и потухших вулканов: по мнению женевского ученого, их количество тоже сравнимо со статистической погрешностью. И главное, по словам Делюка, породы, образованные под действием огня, не имеют ничего общего с первозданными породами, образцы, взятые из ископаемых пластов, совершенно на них не похожи, а следовательно, концепция «огненного» происхождения Земли (на чем как раз настаивал Флерио) ошибочна.
Флерио пишет в июле 1806 года своему другу Антуану Пердрио, сыну женевского пастора, бывшего его опекуном в годы учебы: «Ваш соотечественник Делюк только что написал 46 страниц своих возражений против мемуара о действии огня в вулканах, который я дал в прошлом году в Journal de Physique. Мне не составило бы труда опровергнуть его по всем пунктам, но, к несчастью, сейчас у меня совсем нет свободного времени. Делюк полностью игнорирует открытия, сделанные в последние годы в физике и химии; он подвергает сомнению то, чего не знает».
Делюк был не единственным критиком идей Флерио. На него ополчились практически все французские и швейцарские геологи и вулканологи. Кое в чем другие оппоненты с ним соглашались (например, в том, что кристаллы, видимые в структуре лавы, не существовали до извержения, а являются именно следствием остывания магмы). Но проблему первозданных пород и, следовательно, принципиальный вопрос о происхождении земной коры они продолжали трактовать с позиций нептунизма. В том числе приписывая Флерио утверждения, которых он вовсе не высказывал. Например, он никогда не говорил о том, что земная кора сложена только породами магматического происхождения, поэтому странно читать, как оппоненты в противовес его точке зрения апеллируют к существованию известняка, гипса и других осадочных пород.
А вот еще: «Мы все уже согласились между собой по основным пунктам в геологии: Соссюр, Делюк, Доломье, Вернер и т.д., одним словом — все, кто обнаружил свои идеи в природе (а не в своих кабинетах), о том, что представляется очень вероятным, что минеральные массы, образующие земную кору, сформировались из раствора путем выпадения в осадок и наложения этих осадков друг на друга. А теперь господин Флерио говорит, что это неверно, и что очень вероятно, будто бы все эти массы сформировались непосредственно из огненного расплава. Господин Флерио, однако, такой же человек, как Соссюр, Доломье, Вернер, он минералог, который провел много времени в полевых наблюдениях! И те, кто ему поверил, теперь утверждают, что черное — это белое, а белое — это черное! Всего одним своим словом он вызвал настоящий скандал, и враги науки этим воспользуются».
В 1806 году Флерио опубликовал еще один важный мемуар — о геологических причинах землетрясения в Калабрии 1783 года. Последствия землетрясения в свое время «по горячим следам» изучал Доломье и написал научную работу об этом землетрясении и о сейсмических явлениях в целом. Доломье связывал землетрясения с вулканической активностью, полагая, что магма через подземные каверны влияет на изменение пластичности тектонических слоев и в результате поверхность земли приходит в движение. Мемуар был очень хорошо принят в научной среде, и к тому времени, как свою работу опубликовал Флерио, точка зрения его учителя уже стала научной классикой. Флерио тоже был в Калабрии, но через несколько лет после землетрясения. И он считал, что вулканическая и сейсмическая активность не связаны между собой. «По-видимому, Доломье ошибался», — говорит он и далее излагает практически современную точку зрения, что землетрясения — результат процессов в молодых горных системах, связанный с образованием новых форм рельефа!
Необходимо отметить, что, хотя Флерио решительно разошелся с Доломье сначала по поводу «предсуществующих кристаллов», а теперь и по поводу причин, вызывающих землетрясения, он всегда отзывался о своем наставнике с неизменным уважением, а его выводы, которые считал неверными, критиковал с максимальной деликатностью. Но сказать, что «Доломье ошибался», даже со всей мягкостью, даже с предъявлением убедительных аргументов, — во французской геологической науке того времени это было научной смерти подобно.
Геологическое сообщество подвергло Флерио откровенной обструкции. Возможно, по этой причине с 1806 по 1814 год он не публиковал научных работ (кроме работы о метеорите, упавшем в Жонзаке). Для него начался долгий период «пересечения пустыни». Луи-Бенжамен Флерио в эти годы сосредоточился на региональной геологии и на прикладных исследованиях — на применении геологических знаний к сельскому хозяйству и городскому благоустройству.
- На службе родине и королю
Флерио нелегко было пережить свое фактическое исключение из рядов научного сообщества. Но это не значит, что наукой в эти годы он не занимался. В 1806–1807 годах он предпринял научное путешествие через Лангедок и Пиренеи, совершил восхождение на Пик дю Миди (2800 м). А в 1814 году вышла его заметка «О геологических наблюдениях на берегах Нижней Шаранты и Вандеи (холмы Сен-Мишель-ан-л’Эрм)». Его внимание привлекают холмы, сложенные из ракушечника, он находит там обломки раковин моллюсков, принадлежавших к разным видам, тогда как повсюду попадаются только обычные устрицы. Флерио предполагает, что эти холмы стали отмелью, от которой море отступило несколько веков назад. Он начинает размышлять о морской регрессии, о перепаде высот на дне моря, и его внимание привлекают те зоны суши, которые были покинуты морем или, наоборот, затоплены. Находка подводного окаменевшего леса у берегов острова Экс в 1815 году станет его новым научным интересом и до конца жизни останется главным объектом его исследований.
Во Франции тем временем снова сменился режим. После Ста дней пала империя Наполеона, вернулись Бурбоны. Королем стал брат казненного Людовика XVI — Людовик XVIII.
Луи-Бенжамен Флерио приветствовал реставрацию Бурбонов. По своим политическим убеждениям он был роялистом, легитимистом, как значительная часть протестантской верхушки Ла-Рошели. Этот город еще в средние века стал де-факто самоуправляющейся купеческой республикой и не терпел над собой никакой земельной аристократии, но свои вольности он сохранял благодаря тому, что очень умело и дипломатично договаривался с сюзереном напрямую. От любой фронды дворянства Ла-Рошель устранялась и была верна королю — во всяком случае, до тех пор, пока король исполнял свою часть договора. Так что и в консервативных взглядах Флерио нет ничего неожиданного.
При Реставрации оживилась деятельность протестантской общины. Для Флерио религиозность была естественной частью его натуры и означала, во-первых, безупречную частную жизнь, а во-вторых, помощь ближнему. Именно в эти годы он стал крупным благотворителем и меценатом, хотя и раньше немало делал за собственный счет для городского благоустройства и всегда помогал обратившимся к нему просителям. Но теперь его благотворительные акты поставлены на регулярную основу.
Если говорить именно о протестантской составляющей деятельности Флерио, то это прежде всего его труды по организации школы взаимного обучения. Это была первая в Ла-Рошели школа для детей протестантов с преподаванием по передовому методу взаимного обучения (в «Горе от ума» Грибоедова: «И впрямь сойдешь с ума от этих от одних от пансионов, школ, лицеев, как бишь их, да от ланкарточных взаимных обучений» — упоминается как раз этот метод, названный ланкастерским в честь автора, английского педагога Ланкастера). Для шефства над школой протестантские нотабли Ла-Рошели основали комитет под председательством пастора. Комитет предусмотрел, как будет финансироваться школа, откуда город возьмет учителей, будут ли приниматься дети из католических семей (было решено, что будут). Средства собирали по подписке. Среди самых щедрых подписантов мы находим имя Флерио де Бельвю.
Школа открылась и в 1820 году приняла 140 учеников. В 1821 году их было уже 156. В ней учились и протестанты, и католики. На уроках дети сидели вместе, только уроки религии проходили раздельно. Нет необходимости подчеркивать, насколько важным стало это учреждение для развития взаимной толерантности в городе, в котором до сих пор помнили религиозные войны и кровь, пролитую обеими сторонами.
Одновременно с открытием школы в Ла-Рошели было создано протестантское Библейское общество, предназначенное для изучения библейских текстов. Флерио финансировал это общество и с 1820 года до самой смерти занимал пост председателя. Сам он, разумеется, регулярно посещал богослужения. Чем старше он становился, тем больше значило для него осознание себя протестантом.
Приоткроем и завесу над его личной жизнью, чтобы тут же ее закрыть. В его опубликованных письмах есть только одно замечание на эту тему, брошенное вскользь и не без горечи. В 44-летнем возрасте, поздравляя своего друга и ровесника Антуана Пердрио с женитьбой, Луи-Бенжамен пишет о том, что друг нашел свое счастье потому, что он живет в Женеве, среди своих единоверцев, и сумел встретить подругу жизни со сходными взглядами, — а ему самому этого не довелось. Флерио так и остался холостяком и, вероятно, испытывал некоторые сожаления, хоть и не позволял себе слишком горевать по этому поводу. Странно, конечно, что в протестантских семьях Ла-Рошели для него не нашлось подходящей невесты. И если протестантки из родного города Флерио чем-то уступали женевским девушкам, непонятно, кто ему мешал привезти жену из Швейцарии. Любовь и отношения с женщинами — «слепое пятно» в его биографии. Всю свою долгую жизнь Флерио прожил один, никогда не был даже помолвлен, об его возможных любовных связях история тоже молчит. Скорее всего, их и не было. Человек вроде него все время находился на виду и не мог себе позволить внебрачные отношения, к тому же он со своим протестантским ригоризмом их не одобрял. Общественные обязанности, политика, управление собственностью, заботы о стареющей матери и юных племянниках отнимали все его время — за исключением того, которое оставалось для науки.
В 1820 году жизнь 59-летнего Флерио делает новый крутой вираж. Он избирается депутатом Национального собрания Франции от Нижней Шаранты. Теперь он больше времени проводит в Париже, чем в Ла-Рошели, и все больше сближается со своими друзьями из мира науки и культуры. Но к родному городу и региону его привязывает множество дел. Собственно, он соглашается выдвинуть свою кандидатуру в депутаты именно для того, чтобы иметь больше возможностей помочь своей малой родине.
В сборнике «Биографии депутатов Национального собрания», изданном уже при Второй республике, можно найти и Флерио де Бельвю. Он помечен как представитель правого фланга, консерватор. О нем не без иронии сообщается: «ученый, человек крайне полезный на заседаниях, потому что, исполняя обязанности секретаря, он ведет понятные протоколы, которые потом может разобрать даже г-н Х.» (видимо, спикер палаты). Однако можно не сомневаться — в парламенте он занимался серьезными делами. Два из них имеют самое прямое отношение к Ла-Рошели. Это создание лазарета в районе Миним и вопрос о провинциальных монетных дворах.
В таком городе, как Ла-Рошель, был необходим лазарет для возможности изолировать и лечить больных, прибывающих в город морским путем и, возможно, зараженных опасными инфекциями. Флерио предложил идеальное место — рядом с портом, но в некотором отдалении. Лазарет мог принимать больных моряков и пассажиров, проходящих не только через порт Ла-Рошели, но и Нанта, и Бордо. В целом предложение Флерио было одобрено, правда, ждать постройки пришлось 19 лет. В первоочередном порядке король и депутаты предпочли профинансировать сооружение лазарета в Марселе.
Еще в то время перед государством стоял вопрос о сохранении или упразднении многочисленных монетных дворов в провинциальных городах. Флерио считал, что сосредотачивать монетные дворы только в нескольких крупных городах — плохая идея, что наличие собственного монетного двора стимулирует экономику регионов: «это понимали даже революционеры, которые не стали покушаться на эти учреждения». Флерио помог отстоять провинциальные монетные дворы, в том числе и ла-рошельский, и коммерсанты города были ему благодарны.
Среди филантропических акций Флерио интересно учреждение в Ла-Рошели в 1828 году Общества морских купаний Марии-Терезы. Флерио изучил бальнеотерапию и увидел в ней широкие возможности для оздоровления горожан и для благоустройства города. Купальни уже существовали (Флерио участвовал в этом предприятии не как инвестор, а как благотворитель), когда в 1826 году Ла-Рошель посетила Мария-Тереза, герцогиня Ангулемская, дочь казненных Людовика XVI и Марии-Антуанетты. Флерио был в составе делегации горожан, которые встречали и сопровождали знатную гостью. В числе других достопримечательностей города ей показали и купальни, и герцогиня согласилась, чтобы они назывались ее именем. Теперь на их месте стоит казино, однако благоустроенный еще в то время пляж Конкюранс оказался, в соответствии со своим названием, «конкурентоспособнее» многих других позднее открытых пляжей и по-прежнему процветает.
- Подводные леса и упавшие метеориты
Прежде чем рассказать о научных исследованиях Флерио в поздние годы жизни, нужно сделать отступление для знаменитой семьи натуралистов д’Орбиньи. Речь прежде всего идет о военно-морском хирурге Шарле-Мари Дессалине д’Орбиньи и его сыновьях, точнее, о самом одаренном и прославившемся — Альсиде.
Семья д’Орбиньи обосновалась в окрестностях Ла-Рошели в 1810-х годах, причем привела их в этот город, похоже, именно дружба с Луи-Бенжаменом Флерио. Старший д’Орбиньи и Флерио уже несколько лет состояли в переписке, имели сходные научные интересы и по-человечески друг другу симпатизировали. Флерио писал своему близкому другу Александру Броньяру, тоже, как и он сам, геологу и минералогу, директору Королевского фарфорового завода в Севре: «У нас тут драгоценное приобретение: г-н д’Орбиньи в прошлом году обосновался в Энанде, в двух лье от Ла-Рошели. Он собрал там многочисленные находки и отправил господам де ла Трею (энтомологу. — И.Ш.) и Кювье (Жоржу. — И.Ш.), которые назначили его корреспондентом Музея (парижского Музея естественной истории. — И.Ш.). Я ободряю и воодушевляю, насколько могу, этого интереснейшего человека, которому естественная история в один прекрасный день будет многим обязана…»
Их регулярные встречи и общение были частью той атмосферы, которую впитывал Альсид Дессалин д’Орбиньи. Он стал натуралистом, занимался в основном палеонтологией, прославился благодаря открытию фораминифер — отдельного класса одноклеточных организмов, имеющих раковину. Впоследствии он писал, что если он владеет понятийным аппаратом науки геологии, то потому, что в юности был знаком с господином Флерио, с которым он обследовал осадочные пласты и находил там множество ископаемых останков. Он высоко ценил знания и умения своего старшего друга и был благодарен ему за помощь и протекцию. Протекция состояла в том, что именно Флерио познакомил молодого д’Орбиньи с Жоржем Кювье, аттестовал его как очень одаренного исследователя и отдельно похвалил его рисунки (действительно, Альсид д’Орбиньи был искусным иллюстратором, много его зарисовок растений, раковин и т.д. стали классическими и выставлены в парижском Музее естественной истории). Флерио попросил Кювье и дирекцию Музея сделать что-нибудь для Альсида д’Орбиньи, дать ему работу, потому что «недостаток ресурсов, которые приносит его отцу должность сельского врача, отсутствие у него средств и обремененность многочисленной семьей не позволяют Альсиду осуществить те исследования, которым он отдался бы со всем рвением и завершил бы с успехом, если бы не эти прискорбные обстоятельства». Возможно, знаменитая экспедиция Альсида д’Орбиньи в Южную Америку состоялась в том числе и благодаря тому, что в самом начале его научного пути Флерио поверил в него, поддержал, привлек к настоящему серьезному исследованию (подводного леса на острове Экс), а потом помог своими связями в парижском научном мире.
Именно Флерио, человек очень скромный и недемонстративный, неожиданно стал в Ла-Рошели центром притяжения для других ученых-естествоиспытателей, и к концу 1810-х годов ученые-натуралисты там стали так активны, что в Королевской академии изящной литературы открылась секция естественных наук! Кроме самого Флерио, кроме д’Орбиньи с двумя сыновьями, Альсидом и Шарлем-Анри назовем еще врача Мишеля Бонплана. Как раз его брат Эме Бонплан был путешественником, дружил с Александром фон Гумбольдтом и вместе с ним открыл в Мексике вулкан, который Флерио потом предъявил в доказательство своей гипотезы, что морская соль вулканы не зажигает. Судьба Эме Бонплана и его южноамериканские приключения остаются за рамками этого очерка. Его старший брат Мишель Бонплан остался в Ла-Рошели, прожил тихую жизнь провинциального врача и натуралиста, однако тоже прославился, хоть и локально — позднее он стал сооснователем Музея естественной истории.
Итак, подводный лес. Луи-Бенжамен Флерио пишет в своем мемуаре, как произошло это открытие:
«Случай столкнул меня в 1814 году у одного торговца в Ла-Рошели с образцами петрифицированной древесины, содержащей в себе корабельных червей, аналогичных или подобных тем, которые портят наши суда в настоящее время, в полностью окаменевшем состоянии. Торговец мне сообщил, что собрал их в ямах, вырытых недавно у берегов острова Экс для строительства порта. Он добавил, что подобные предметы там находят в большом количестве».
Ученый дождался наступления отлива с самым низким коэффициентом, отправился на Экс, маленький островок в Шарантском архипелаге, и обследовал западный берег, на котором и были найдены заинтересовавшие его образцы. Он обнаружил там много странных объектов, торчащих из воды и песка. Издали их можно было принять за камни, но это были не камни. При ближайшем рассмотрении стало понятно, что это затопленные и окаменевшие ископаемые леса. Флерио зарисовал местоположение тех объектов, которые смог пронаблюдать, собрал образцы, а позднее попытался дать их номенклатуру и описать различные модификации. Хотя мемуар о подводном лесе острова Экс не был опубликован, это, несомненно, одна из самых важных его научных работ с по-настоящему новаторскими результатами.
Научный отклик у неопубликованной работы Флерио все-таки был, потому что он подробно рассказывал о своих находках и выводах в письмах к друзьям и коллегам-ученым: Александру Броньяру, Жоржу Кювье, Александру фон Гумбольдту. В «Словаре естественных наук», опубликованном в 1822 году, в статье авторства Гумбольдта «Независимость формаций» читаем: «К той же формации, что и в параграфе 33 (речь идет о песчанике, вторичном по отношению к бурому углю, о котором и пойдет речь), принадлежат также и бурые угли с острова Экс, которые стали предметом интересного исследования г-на Флерио де Бельвю. По мнению этого ученого-геолога, подводный лес у берегов Ла-Рошели состоит из двусемядольных растений, расплющенных и частично окаменевших, частично битуминозных или хрупких, некоторых в состоянии гагата. Этот подводный лес пропитан серным колчеданом и источен морскими червями. Дыры, образовавшиеся в результате деятельности червей, заполнены кварц-агатом и пиритом. Стволы находятся в горизонтальных пластах и лежат то параллельно, то в беспорядке».
В корреспонденции 1810–820-х годов Луи-Бенжамен Флерио постоянно обращается к теме подводного леса и консультируется с коллегами по поводу атрибуции образцов. Он постоянно бывает и на острове Экс, и еще на одном маленьком острове Шарантского архипелага — Эне, изучает устье реки Шаранты, пытается хотя бы приблизительно определить границы леса, и получается, что этот лесной массив огромен. Конечно, только прибрежные части доступны для непосредственного изучения, и то не всегда. Но по некоторым признакам можно судить и об ископаемом лесе, который залегает на глубине. Так, Флерио в письме Броньяру утверждает, что именно такое место, где ископаемые деревья лежали особенно густо и значительно подняли уровень морского дна, было выбрано для строительства форта Бойяр.
Не остаются в стороне и его друзья-натуралисты из Ла-Рошели. Шарль-Мари д’Орбиньи и его сын Альсид участвуют в изысканиях, а Альсид к тому же помогает зарисовывать находки. Флерио будет изучать этот лес практически всю оставшуюся жизнь.
Тогда же в его научную жизнь ворвалось еще одно событие — метеорит, упавший 13 июня 1819 года неподалеку от Жонзака на юго-западе департамента Нижняя Шаранта. Флерио давно интересуется метеоритами и придерживается гипотезы об их космическом происхождении при несомненном родстве с геологическими породами Земли (это принятая на сегодняшний день точка зрения, но в то время так считали далеко не все ученые). Особенно интересует его процесс возникновения коры плавления метеорита. Эта кора очень похожа по структуре на вулканическую лаву и природное «стекло» магматического происхождения, и Флерио убежден, что она образуется так же: путем плавления под действием огня и последующего остывания и кристаллизации.
В те годы Флерио занимает пост генерального советника департамента Нижняя Шаранта, и логично, что префект департамента именно ему поручает провести расследование на месте, изучить территорию, опросить местных жителей и составить отчет о последствиях падения небесного тела.
Луи-Бенжамен Флерио занимается своей миссией около месяца и кроме обязанностей должностного лица реализует и научный интерес: собирает образцы, исследует их, консультируется с парижскими коллегами (в частности, просит своего друга Броньяра передать образец известному химику Андре Ложье для химического анализа). Образцы метеорита из Жонзака, собранные Флерио, ныне хранятся и в музее Ла-Рошели, и в парижском Музее естественной истории.
15 августа 1819 года доклад Флерио уже лежит на столе префекта. Он четко и подробно воссоздает картину события.
«Жители семи коммун департамента Нижняя Шаранта стали в прошлом году свидетелями экстраординарного события. 13 июня в без четверти шесть утра, когда небо было совершенно спокойным и безоблачным, на территорию Жонзака посыпался град камней. Их падение сопровождалось тремя громовыми раскатами. Сначала послышался удар средней силы, но очень сухой, затем долгий раскат с потрескиванием, напоминающим выстрелы из мушкета, который длился минуту или две. Последний удар был очень сильным.
Территория, на которую упали камни, по форме напоминает треугольник, самая большая сторона которого, более 6 тысяч туазов (туаз примерно равен 2 метрам. — И.Ш.), тянется с северо-востока на юго-запад, а меньшая, около 4000 туазов, с севера на юг.
Свист, которым сопровождалось падение камней, слышали многие. Рабочие, которые находились в этот час на улице возле дерева, утверждают, что были поранены камнями.
Самый крупный из найденных кусков весит 6 ливров (ок. 3 килограммов. — И.Ш.), другие — около 4 ливров, большинство — мелкие.
Последний, самый сильный раскат грома слышали в Маренне, в Блайе и даже возле Ньора. В Ангулеме жители подумали, что пороховой склад в Сен-Жан-д’Анжели взлетел на воздух.
Многие люди заметили сверкающий метеор сразу же после первого раската. Контур светящегося предмета менялся и временами напоминал удлиненный прямоугольник, один крестьянин сравнил его с двумя белыми простынями, приложенными короткими сторонами одна к другой. Свечение было слабым и окружено дымом; вскоре взошло солнце и снизило впечатление от наблюдаемого явления».
Привожу только описательную часть, далее следует научная. Флерио подробно и всесторонне исследует небесное тело и снова убеждается в том, что образование коры плавления возможно только под действием очень сильного огня. Он написал интересный большой мемуар о метеорите Жонзака и опубликовал его. Это была чуть ли не последняя из его крупных опубликованных работ, хотя ему предстояла еще очень долгая жизнь, в том числе жизнь в науке. Но в эти же годы все время и силы он стал посвящать подводному лес у острова Экс, а потом появилось и главное дело его жизни — Музей естественной истории.
- Музей и итоги жизни
Период с 1832 по 1852 год был, конечно, спокойнее предыдущих — наш герой вступил в него уже в 70-летнем возрасте. Он стал почти «домоседом» по сравнению с прошлыми годами, проводил время в основном в Ла-Рошели и в поездках по родному департаменту. В июле 1830 года, после низложения Бурбонов, депутатский мандат Флерио закончился, и, верный своему свергнутому королю, Луи-Бенжамен не стал его продлевать. Но в должности муниципального советника города Ла-Рошели он оставался до самой смерти. Эти обязанности он исполнял практически полвека.
За свои заслуги он был дважды награжден орденом Почетного легиона: в 1821 году стал кавалером ордена, в 1825 — офицером.
В основном свое время и энергию он посвящал Сельскохозяйственному обществу Нижней Шаранты. Сегодня трудно в это поверить, но в течение всего XIX века Нижняя Шаранта была заболоченным и малоплодородным краем. Главным источником богатства для местных жителей было море, а не земля. В отличие от представителей других богатых протестантских семей Ла-Рошели, Флерио не был судовладельцем, его основные научные и практические интересы были связаны именно с землей. И теперь он с успехом применял свои знания в области геологии и гидрологии для составления различных научно-практических документов, направленных на улучшение почв региона.
Теперь пришло время рассказать об Обществе естественной истории, со времени создания которого ведет свой отсчет и Музей естественной истории Ла-Рошели.
К 1830-м годам в городе уже имелось несколько открытых для публики «кабинетов редкостей». Самым знаменитым был кабинет Клемана Лафая (тот самый, чьи коллекции в свое время разбирал и описывал молодой Флерио), собрание редких раковин, камней, чучел животных и других объектов естественной истории. К этому добавились богатое собрание экспонатов растительного и животного мира, созданное семьей д’Орбиньи, и коллекции минералов, собранные самим Флерио.
Музей было чем наполнить и было где разместить. Город располагал зданием на углу улиц Ланда (ныне Альберта I) и Вьей-Фонтэн (ныне Альсида д’Орбиньи). Это здание в начале XVIII века построила семья де ла Трамбле, но из-за финансовых затруднений вынуждена была сдать в аренду городу. Там располагалась резиденция губернатора — королевского наместника. Из-за этого особняк де ла Трамбле стали называть Губернаторским. К нему очень удобно примыкал сад, принадлежавший конгрегации иезуитов. После революции губернаторы (как и иезуиты) были упразднены, и, хотя особняк продолжал оставаться в частной собственности, Наполеон в 1808 году, проезжая через Ла-Рошель, распорядился, что там должны располагаться муниципальные службы. Еще раньше, в 1800 году, сад, когда-то принадлежавший иезуитам, официально стал научным учреждением — Ботаническим садом.
В 1817 году муниципальный совет предложил объединить в одном месте Публичную библиотеку, кабинет естественной истории и Ботанический сад. Там же нашлось место и для заседаний Общества естественной истории, основанного в 1835 году. У общества были три «отца-основателя»: Луи-Бенжамен Флерио (презизент), Шарль-Мари д’Орбиньи и Мишель Бонплан (вице-президенты). На первом заседании присутствовали и подписали устав 11 видных ученых-натуралистов Ла-Рошели и Нижней Шаранты. Через год их было уже 24.
История Общества и музея тесно связаны между собой, потому что именно заботами Общества музей со временем занял все северное крыло этого здания. Кроме «кабинета Лафая» фонды музея составили собрания д’Орбиньи и Флерио. Причем собственные коллекции Флерио просто подарил, а коллекции д’Орбиньи сначала выкупил у их владельца, чтобы одновременно помочь и городу, и музею, и хронически нуждающемуся другу. Помимо этого Луи-Бенжамен на свои средства заказал витрины, чтобы разместить в них экспонаты.
В 1843 году произошло еще одно важное событие. Улица Домпьер, на которой жил Луи-Бенжамен, была переименована в улицу Флерио. Соответствующий ордонанс (по представлению мэра Ла-Рошели) подписал король Луи-Филипп. Я поинтересовалась у автора биографии, известно ли, как отнесся сам Флерио к инициативе сограждан, не смутила ли она его — судя по тому, что мы знаем о нем как о человеке, он не страдал манией величия. Кристиан Моро в ответ прислал мне выписку из архива с приложением впечатляющего списка всех заслуг Флерио перед родным городом, благодаря которому ла-рошельцы посчитали его достойным такой чести. И мы заключили, что, наверное, 82-летний ученый просто поверил своим землякам и принял это свидетельство признания без тщеславия, но с достоинством и искренней благодарностью.
В 1852 году, после смерти Флерио, выяснилось, что он завещал музею доходы со своих участков соляных разработок на острове Ре, чтобы на эти деньги музей мог содержаться, пополнять коллекции и расширять библиотеку.
В наше время музей занимает все здание, располагается на пяти уровнях и имеет огромные фонды, которые включают редкие, даже уникальные экспонаты. При музее все так же существует Ботанический сад, а в саду стоит отдельное небольшое здание — библиотека. Ее называют «домом Флерио».
В 1853 году в Ботаническом саду был торжественно установлен бронзовый бюст Флерио, отлитый по его последнему прижизненному портрету. Это был настоящий знак признательности от Ла-Рошели человеку, который много лет отдавал родному городу свое время и знания, щедро тратил на городские нужды свои деньги. Памятник простоял в Ботаническом саду почти 90 лет. В 1943 году, во время нацистской оккупации, он был снят и пущен в переплавку и после освобождения Франции не был воссоздан. Сохранились только фотографии. Наверное, не стоит этому удивляться. Война принесла новые имена героев и мучеников (и в Ла-Рошели в том числе). Деятели прошлых времен забылись. Профессор Моро сам мне рассказал, что ла-рошельцам сегодня мало что говорит имя Флерио и что фонд Флерио в архиве он нашел неразобранным. Мы привыкли ругать себя «Иванами, не помнящими родства», а подобные истории случаются и в странах, которые славятся более бережным отношением к прошлому.
…На девятом десятке лет Флерио оставался в завидной физической и интеллектуальной форме. Переписка с Александром Броньяром свидетельствует, что он бывал в Париже (в то время железной дороги между Парижем и Ла-Рошелью еще не было, и путешествие дилижансом или почтовой каретой занимало не одни сутки!), встречался с друзьями, обсуждал научные проблемы. Порой он жаловался в письмах на нездоровье, и Броньяр отвечал: «Вы не настолько стары, мой дорогой друг, чтобы приехать в Париж в ваши 80 лет, а вот я в свои 72 слишком стар, чтобы приехать в Ла-Рошель, хотя там и люди, и предметы, которые для меня бесконечно притягательны».
В 1839 году вышел статистический сборник данных о департаменте Нижняя Шаранта. Составитель и редактор поручил Флерио написать четыре раздела: о физико-географическом положении департамента, о метеорологии, о сельском хозяйстве и об осушении болот. Лучше всего Флерио удался первый раздел, у него получился одновременно лаконичный и содержательный очерк естественной истории региона.
В 1842 году Флерио публикует интересное исследование, посвященное разрушению фасадов зданий, сложенных из известняка и гранита. Он отмечает, что явление старения и выветривания камня наблюдается повсюду на высоте от 50 см до 3,5 м над землей, и считает необходимым взять пробы строительных минералов для химического анализа и найти решение, чтобы остановить этот процесс.
Немало делает Флерио в эти годы и для протестантской общины города. Во время Июльской монархии в политику пришли энергичные люди из реформатских семей: в 1830— 1848 годах подряд три мэра Ла-Рошели и два префекта Нижней Шаранты были протестантами. Одно время Флерио был членом совета консистории протестантской церкви Ла-Рошели — до ордонанса, выпущенного генеральной консисторией, которая управляла всей протестантской церковью во Франции. Согласно этому документу, в советах консисторий не могли состоять холостяки. Флерио должен был покинуть совет. Он не захотел, чтобы для него сделали исключение ввиду его заслуг, и беспрекословно подчинился.
Флерио был одним из самых щедрых меценатов Ла-Рошели. Он внес значительную сумму на сооружение нового театрального зала, регулярно помогал протестантской больнице и, конечно, всеми силами поддерживал Музей естественной истории. Добавим к этому, что Флерио не оставлял без внимания ни одной просьбы от частных лиц или организаций и большими или меньшими суммами, но помогал всем, кто к нему обращался. Таким было его кредо. Он часто говорил: «Единственное оправдание богатства — возможность помочь ближнему».
4 декабря 1851 года 90-летний Флерио получил письмо от молодого геолога Мане, который занимался составлением детализированной геологической карты Нижней Шаранты и хотел бы лично познакомиться с уважаемым ученым, показать ему свою работу и получить советы. Он просил о встрече следующей весной. К сожалению, встреча не состоялась. 11 февраля 1852 года Луи-Бенжамен Флерио де Бельвю скончался, не дожив 12 дней до своего 91-го дня рождения.
Его смерть стала огромной потерей для ла-рошельцев. Флерио был уже глубоким стариком, но не затворником. Энергия, бодрость, ясный ум, интерес к жизни, внимание к людям отличали его до последнего дня. Хотя Флерио пережил почти всех своих друзей молодости (Антуан Пердрио умер в начале 1830-х, Александр Броньяр — в 1847-м, Мишель Бонплан — в 1850-м, и только Шарль-Мари д’Орбиньи дожил до 1856 года) и, наверное, в последние годы чувствовал себя еще более одиноким, чем всегда, он старался не поддаваться соблазну начать жить только воспоминаниями. Он любил свой город и своих земляков, и те ему платили любовью. Помощник мэра города сам составил официальный некролог: «Не только родственники и друзья оплакивают господина Флерио де Бельвю, этого всеми уважаемого и почитаемого человека. Вся Ла-Рошель облачена в глубокий траур в связи с его смертью». На кладбище его провожала огромная толпа горожан всех возрастов, званий и имущественного состояния.
Луи-Бенжамен Флерио де Бельвю прожил не просто очень долгую жизнь, он стал свидетелем целого ряда сменяющихся эпох в истории Франции. Он родился в царствование Людовика XV, застал Людовика XVI, революцию 1789 года, якобинский террор, 9 термидора, Директорию, Консульство и империю Наполеона, реставрацию Бурбонов, Июльскую монархию Луи-Филиппа, революцию 1848 года и Вторую республику. Он умер при республике, а проживи он еще год, стал бы свидетелем переворота Луи-Наполеона Бонапарта и создания Второй империи. Его физическая жизнь не перешагнула рубеж, отделяющий Францию модернизированную, Францию железных дорог и сталелитейных заводов, от старой Франции, ее неторопливых скоростей, ее лавочек, мануфактур и скромных провинциальных научных обществ, накапливающих (часто бессистемно) знания о природе родного края в традициях «века Просвещения». Однако идеи, к которым пришел Флерио, явно стоят больше, чем это можно было бы ожидать от провинциального нотабля. Он ученый современного типа и по методологии, основанной на строгом анализе фактов, и по общим идеям, правоту которых он старался обосновать экспериментально и теоретически. Кроме этого подкупает сама личность Луи-Бенжамена Флерио: его научная бескомпромиссность, невероятное трудолюбие, требовательность к себе, неизменная корректность по отношению к соратникам и оппонентам. В его судьбе совмещаются самоотречение и полное осознание долга, возложенного на него, человека, которому было многое дано, — и огромная любовь к своему призванию, которая поддерживала его даже во времена «пересечения пустыни».
Написать очерк о Флерио меня вдохновили интереснейшая эпоха и город, который я люблю. К тому же Флерио оказался если не совсем прототипом (другое время, другая область науки), то, безусловно, научным собратом моего Фредерика Декарта, символически протянувшим мне руку сквозь века. Я считаю, что моя «встреча» с ним неслучайна. И еще греет мысль о том, что самый скромный и незаметный в мировом масштабе научный и человеческий подвиг не останется забытым. Кристиан Моро вернул имя Луи-Бенжамена Флерио де Бельвю своим землякам, а мне захотелось осмыслить этот материал и поделиться им со своими соотечественниками.
Ла-Рошель — Екатеринбург, 2019 г.
1 Moreau, Christian. Louis Benjamin Fleuriau de Bellevue. Savant, physician naturaliste, géologue et philantrope rochelais. Paris: Les Indes savantes, 2014.
2 De Cauna, Jacques. Fleuriau, La Rochelle et l’esclavage: trente-cinq ans de mйmoire et d’histoire. Paris: Les Indes savantes, 2017; Moreau, Christian. Clément Lafaille (1718–1782). Un naturaliste rochelais au Siècle des Lumières. Paris: Les Indes savantes, 2015; Latil, Frédéric. Louis Benjamin Fleuriau de Bellevue (1761-1852) novateur méconnu, précurseur injustement oublié // https://www.academia.edu/33017651.