Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2020
Я, когда писал 1-й Франкский диалект (точнее 2-й, 1-й написал старик Энгельс), совершенно забыл про такого харьковско-французского писателя, как Лимонов. А потом Лимонов умер и синхронно лимоны из лавок пропали. Незадолго перед смертью автора я перечёл «У нас была великая эпоха», надеюсь, что он умер не от этого. Чем хорош Лимонов — в 10 футболках:
1) Пишет о Харькове. А это моя историческая родина.
2) В его книгах не так много мата, а скорее мало. И настолько мало, что даже неожиданно. А то, что неожиданно, то даже виртуозно.
3) Он совершенно замечательно (так же как и мат) вставлял варваризмы — например, называя Салтовку харьковским банльё, а ксерокс — Зирокс-машина (sic!).
4) Учился, учился и ещё раз учился — например, уконспектировал путешествия Ливингстона в 36 общих тетрадях, которые прятал под ванной.
5) Учился французскому диалекту настоящим образом — у трофейных французов. А Зильберман (милиционер), которого в «Русском» играет Владимир Стеклов, работавший некогда в нашем драмтеатре, читает польские журналы!!
6) Читал «Жана-Кристофа» Ромена Роллана. Вообще читал книги, заткнув уши ватой. Читал книги.
7) Резал вены над «Красным и чорным» Стендаля.
8) Усвоил лучшее из «дискурса» и Лакана: «мать не знала ещё, что ребёнок плотно прикрыт бронёй непонимания», «реальное и воображаемое в нём ещё не успело договориться о прохождении границы» и «зная это нехорошее свойство народа (народ — он же деть), следовало избегать ставить его в удобные для озверения ситуации» и сделал правильный вывод:
9) Penser а gauche, vivre а droite, что значит: think globally — act locally.
Чехов писал, что Рим похож в общем на Харьков. У Лимонова Харьков похож на Париж, а Лимонов похож на Гавроша. Помню, Сергей Беляков вопрошал: «Где же наши Бальзаки?..» Лимонов мог бы стать Бальзаком, но для этого, вообще для нормальной литературы необходимо нужно развитое классовое, сословное общество. Лимонов очаровательно предсказан в записных книжках Газданова. Там французский следователь поймал русского бродягу-emigre и думает, как его оформить. «— Нашёл выход! — сказал он. — Я же вам говорил, надо только подумать. Вот ваше новое удостоверение личности. Видите, в этой графе: профессия? Видите? Теперь тут написано: «кочевник» (nomade). Теперь вас арестовать уже больше не могут. Вы — кочевник и не обязаны иметь постоянного места жительства». Таким образом, сын офицера («советского мидл-класса»), живший «по мещанским правилам пролетарской Салтовки», вернулся к корням.
В «Повести временных лет» предсказан («прообразован») персонально Лимонов:
«И рече един отрок: «Аз преиду». И реша: «Иди». Он же изиде из града с уздою, и ристаше сквозе печенеги, глаголя: «Не виде ли коня никтоже?» Бе бо умея печенежьски, и мняхуть и своего. И яко приближися к реце, сверг порты, сунуся въ Днепр, и побреде. Видевше же печенези, устремишася на нь, стреляюще его, и не могоша ему ничтоже створити». — Тут конечно Лимонов пополам с Тарковским.
Это напомнило мне, что Харьков — это собственно Шарукань, древняя половецкая столица, а до того столица Леведии (Венгрия-IΙI), sаrkаny же по-мадьярски «дракон», так что возможны намёки и на Змея Горыныча. «В лето 6406. Идоша угре мимо Киев горою, еже ся зовет ныне Угорское, и пришедше к Днепру сташа вежами: бе бо ходяше яко и половцы».
Бальзак гораздо современнее Лимонова и по-прежнему актуален. Это собственно и есть тот соцреализм, о котором мы мечтали: а именно коктейль реализма и романтизма в противоположность чернухе натурализма.
Париж — это такой готовый стимпанк-сеть, только лучше. «Tout-Paris — это 20 салонов», прообразующих ютюб-каналы и «100 избранников, навязывающих своё мнение Франции», по-современному, «опиньонмэйкера». Вместо телевизора — 300 кабаре. За Рейном начинается Сибирь, за Пиренеями и Альпами — Африка, за Ла-Маншем — неправильные французы. «Роялисты — романтики, либералы — классики». И «опаснейший нейтралитет в вопросе выбирать между либералами и роялистами» — тоже дух времени. Но, слава богу, «утром я солидарен со своей газетой, но вечером думаю, что хочу». (Это, видимо, было до изобретения вечерних газет.) Хотя если в театре актриса «встала на колени и показала грудь» — зачем вечерние газеты?..
Если бы капитализм строили по Бальзаку, а не по Николаю Носову (а у Бальзака брэндов и ценников больше, чем у Олега Сивуна и Сергея Минаева, вместе взятых), я думаю, капитализм был бы лучше, настоящее. Я ещё помню книжку «Гобсек» в «Библиотечке школьника». Если б Маркс написал вместо «Капитала» комментарии к Бальзаку, о чём он мечтал, для всех было бы лучше.
Но у Бальзака есть ещё более гениальные прозрения. В 1843-м один из героев «Утраченных иллюзий» произносит: «Пусть не будет ни единой картофелины в Ирландии!» И в 1845-м начинается великий ирландский голодомор, преполовинивший население и окончательно покончивший, кстати сказать, с гэльским языком.
Летом приезжал Саня Шаенко с женой и ребёнком. А также тёщей и тестем. Тесть у него — натуральный ирландец (правда, рождённый в Лондоне), мистер Мартин Артур Джойс. Я сразу достал с полки «Улисса» (переплетённый из «Иностранки» середины 80-х, достался от покойного Толи «Старика»), чтобы пан Джойс автографировал. А потом мы с Саней сидели и думали, как бы фамилию Джойс ловчее обрушить (русифицировать), памятуя о Гамильтон-Хомутов. Получился — Щорс. Потом я полез в ютюб за песней о Щорсе, там она была подмонтирована под сцены драк из «Человека с бульвара Капуцинов». Джойс же — древнее бретонское имя, Judoc, что-то вроде little Lord, в изъяснении для смысла — «маленький большой человек», что вполне совпадает с функцией Щорса во время Гражданской войны и после, во время кино.
Есть такая байка, что Хомейни в Париже начал учить английский по «Улиссу» — вот поэтому и не выучил, а потом Высоцкий спел: «А я — толла и даже Хомейни». Конечно, он пел не совсем так, просто я был маленький, не все слова понимал и цезуру принимал за конец слова. Но тут как раз та ситуация интерпретуемого, когда толкователь угадывает лучше автора. Знал ли старик Высоцкий, что всё это — чистейшая правда?.. А именно — что исламская революция, как и популярность Высоцкого, — производная от взрывного сарафанного (кстати, персидское слово «голова-нога») распространения аудиокассет, вуаля ту?..
Хомейни, Лимонов и Высоцкий, скорее всего, не встречались в Париже, но можно снять кино о том, что встречались. Лимонов, конечно, был бы лучшим кандидатом в русские аятОллы, но, к сожалению, в то время меломаны уже стали переходить с пролетарских кассет на буржуазные компакт-диски (компакт-диски свои я, кстати сказать, успел продать, а кассеты просто выкинул — что выявляет их пролетарскую сущность). Так Лимонов остался кочевником, «номадом», маленьким большим человеком.