История из детства
Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2020
Константин Арбенин (1968) — писатель, автор и исполнитель песен, актёр. Родился в Ленинграде. Автор нескольких прозаических и поэтических книг. Проза и стихи публиковались в журналах «Знамя», «Октябрь», «Аврора», «Мурзилка», «Чиж и Ёж», «Костёр» и др. Награждён медалью Н.В. Гоголя «За сказочную литературу» (2009). Член Союза писателей Санкт-Петербурга.
В детстве я часто бывал в пионерском лагере, почти каждое лето. Мне это не особо нравилось. Я был ребёнком домашним, книжным и в лагере сильно скучал по дому. Но однажды мне повезло — моя мама на лето устроилась работать в нашем лагере библиотекарем. И я поехал туда с ней.
Нас таких, с мамами, было пятеро — два Алёши, Кирилл, Вовка и я. Всем нам было по десять лет. Мы жили в специальном корпусе для персонала, в одной большущей комнате: десять коек, стол, табуретки. А в соседней комнатке, совсем маленькой, жила со своей мамой девятилетняя Галя — девочка с короткой стрижкой. Мы были в неё немножко влюблены, заглядывали по-соседски при каждом удобном случае в её жилище и по очереди брали у Гали читать книжку «Приключения Чиполлино».
В какой-то момент к нашей компании прибился седьмой — Юрка. Его мама работала в лагере старшей воспитательницей, поэтому он жил с ней в отдельном коттедже для начальства на берегу озера. Юрка показался всем нам парнем обаятельным и компанейским, он был лёгким в общении, ловким и спортивным, вежливым и старательным, к тому же обладал располагающей улыбкой. Как улыбнётся — так все и тают кругом: взрослые умиляются, девчонки краснеют.
Но постепенно что-то стало меня в Юрке настораживать. Я заметил, что иногда он как бы снимает свою обворожительную улыбку и становится совсем другим.
А ближе к концу смены случилась вот какая история. Началось с того, что мы посмотрели в клубе американский фильм «Как украсть миллион». Там у героя в арсенале был бумеранг из двух скрещенных дощечек, который всегда к нему возвращался, если запустить. Фильм нам всем очень понравился, и на следующее утро мы стали из подобранных на лесопилке щепок мастерить бумеранги. Выглядели они неплохо, но вот только совсем почему-то не летали. Лишь у Кирилла бумеранг получился аккуратный и правильный — он не просто летал, но иногда даже и возвращался! Кирилл был в нашей компании самым слабым, он носил очки и к тому же заикался и от всего этого выглядел нелепым, немножко смешным. Но вот что-что, а руки у Кирилла росли откуда надо, и голова варила хорошо. Играли мы в эти бумеранги половину дня, даже больше! Носились по всему лагерю, пока не начался дождь.
Тогда мы прибежали в нашу большую комнату, где за столом коротали вечер наши мамы. Так сложилось, что собрались практически все, кроме Гали. Юрка тоже был с нами. Мамы пили чай и беседовали, не обращая на нас внимания, а мы все чем-то занимались, рассредоточившись по разным углам.
Я разговаривал с Вовкой, когда заметил, что между Юркой и Кириллом происходит что-то неладное. Смотрю, Юрка взял у Кирилла его образцовый бумеранг, а ему подсовывает свой, нелетающий. Кирилл просит вернуть, а Юрка мотает головой и разводит руками — мол, не понимаю, что ты хочешь, это же мой бумеранг! Кирилл пытается у него из рук выхватить свою вещь, а тот ловко увёртывается, измывается над приятелем и совсем не собирается возвращать. Мне это всё очень не понравилось. Вся накопившаяся к Юрке неприязнь закипела у меня в груди, заклокотала.
— Юрка, отдай Кириллу бумеранг, — сказал я, всячески сдерживая это закипание.
— С чего это? — усмехнулся Юрка как ни в чём не бывало. — Это мой бумеранг.
— Ты что-то путаешь, — я не знал, как ответить на такую простодушную ложь. Но потом нашёлся: — Я же помню: твой перемотан ниткой, а у Кирилла — медной проволокой.
— Это ты — путаешь, — ответил Юрка, чуть скривив улыбку. — Скажи, Кирюха? Это же мой бумеранг, правда?
И прямо у меня на виду он схватил Кирилла за указательный палец и стал выкручивать, отчего тот весь съёжился и, заикаясь, залепетал:
— Д-д-да… это й-й-й-его б-б… б-б… б-бумеранг! П-п-пускай берёт!
Я посмотрел в Юркины улыбающиеся голубые глаза, и что-то во мне щёлкнуло. Как будто какой-то предохранитель перегорел. Наверное, если бы Юрка сделал что-то подобное со мной, то я бы постарался отшутиться, может быть, даже простил ему. Но он прицепился к самому слабому — и моё терпение лопнуло!
Я ещё не знал точно, что буду делать, но понял, что на этот раз я Юрке не спущу. Я подождал, пока он выпустит из рук палец Кирилла, приблизился к нему вплотную, схватил двумя руками за воротник рубашки и с силой мотанул в сторону дверей.
— Уходи отсюда! — срывающимся голосом закричал я. — Уходи вон! И больше не приходи к нам!
Юрка выронил бумеранг, едва устоял на ногах и весь побагровел от неожиданности. Не меньше него удивились и наши мамы. Они замолчали и с ужасом уставились на меня, не двигаясь с места и ничего не говоря. Ребята тоже все замолкли и отступили куда-то к стене. Ничего подобного в нашей мирной компании никогда не происходило, и все оказались не готовы к такому повороту.
Чуть опомнившись, Юрка попробовал качать права.
— А я не к тебе пришёл, — на его багровом лице появилось некоторое подобие улыбки. — Ты тут не хозяин.
Это разозлило меня ещё больше. Я схватил с кровати его бумеранг, разломал одним движением и метнул обломки в Юрку, прямо в его ухмыляющуюся физиономию. И, пока он жмурил глаза, снова бросился на него и теперь уже стал выталкивать и напирать, всем телом оттесняя его к выходу.
— Пошёл вон, паразит, и чтоб я тебя здесь больше не видел! — голос мой окреп и уже не срывался.
Юрка упирался, злобно пыхтел, осторожно отмахивался, но всерьёз распускать руки не решался. То ли он боялся, что я окажусь сильнее, то ли не хотел терять перед взрослыми свой образ паиньки и симпатяги. А может быть, просто не знал, как действовать. Как, впрочем, и все остальные присутствующие. Моё поведение всех парализовало.
— Ты чего? — наконец завизжал Юрка. — С ума сошёл? Больно же!
Я, видимо, серьёзно зацепил его за подбородок, а он к тому же дёрнулся и налетел затылком на дверной косяк.
После этого мамы ожили и вспорхнули, как стайка напуганных голубей. Моя ринулась ко мне и стала оттаскивать. Двое других бросились к Юрке, как бы прикрывая его, несчастного, от меня. Ещё одна мама осталась сидеть на месте и только взволнованно взмахивала руками, выражая крайнюю растерянность.
Оттащив от Юрки, моя мама принялась меня ругать.
— Ты что? Как тебе не стыдно? — и всё в подобном духе.
Остальные мамаши ощупывали Юрку, жалели его, успокаивали, проверяли, не покалечил ли я его, и собирали с пола оторванные пуговицы. Все они смотрели на меня с осуждением.
Юрка пыхтел. Ребята вжались в стену — как будто их вовсе не было здесь.
— Пусть он уходит из нашего дома! — выкрикнул я.
Мама отвесила мне смачную затрещину.
Тут прорвало и остальных мам. Они стали наперебой меня корить и стыдить — за то, что я средь бела дня дерусь, за то, что я устроил скандал на пустом месте, за то, какой я, оказывается, хулиган! «Так нельзя вести себя!» «В тихом омуте черти водятся!» При этом они продолжали обихаживать и успокаивать Юрку.
Но успокаивать надо было не его, а меня. Юрка-то всего лишь выглядел помятым и сбитым с толку, а вот я… Я вдруг почему-то заплакал, а потом и вовсе заревел. Это получилось непроизвольно — я хотел объяснить всем мамам, с чего началось, но вместо слов какие-то рыки и мычания вылетали из моего рта, я задыхался и рывками захватывал воздух. Меня затрясло, и слёзы полились, как из крана. Ужасно стыдно было плакать на виду у ребят, но я ничего не мог с собой поделать и от этого прилюдного позора ревел ещё сильнее, не мог остановиться.
Что было дальше — помню плохо. Кажется, меня долго отпаивали водой из графинчика, вытирали полотенцем, увели в Галину комнату…
Когда я очнулся, за окнами уже было темно, дождь кончился. Я лежал на койке в маленькой комнате, уткнувшись лицом в подушку, и подушка была влажная. Не двигаясь, я обвёл взглядом помещение и увидел сидящую возле окна маму, которая разговаривала с мамой Вовки.
— Успокойся, всё он правильно сделал, — шептала Вовкина мать. — И никакой он не скандалист. Этому Юрке давно надо было показать.
— Ну не так же! — вздыхала мама. — Не таким же образом! При всех!
— А каким? Ну, каким? Этот Юрка — он же редкостный пакостник. Мне Вовка рассказал, как он их тихонько третировал по одному. А на людях — сама милота!
Теперь вздохнули обе мамы…
Потом эта мама ушла и пришла другая — одного из Алёш. Она тоже принялась шептать, но я все слова различал отчётливо.
— Да он молодец — твой-то. Нет, конечно, если Юрка мамке нажалуется, то всякое может быть, но… И всё-таки молодец, так ему, Юрке, и надо. Я бы сама ему давно по башке надавала, если б не мамка его… — И она вдруг тихонько рассмеялась: — Четыре пуговицы ему оторвал! А! Четыре!
Эти «четыре пуговицы» меня просто прибили. Я готов был опять заплакать. Почему? Наверное, потому что я не верил, что всё это произошло со мной. Я не хотел, чтобы это было со мной. Я, книжный мальчик, маменькин сынок, первый раз в жизни набросился на человека, указал ему на дверь, кричал, оскорблял, оторвал пуговицы… Да, это был плохой человек, я в этом не сомневался, но уже не был уверен, правильно ли поступил, и не понимал, отчего мне теперь так противно — оттого ли, что Юрка такой пакостник? Или оттого, что я, оказывается, могу так вот средь бела дня накидываться на людей…
А чужие мамы всё приходили по одной и успокаивали мою мать. И все, оказывается, прекрасно понимали, что из себя на самом деле представляет Юрка, все были довольны, что ему от меня влетело. Все выгораживали меня перед моей мамой и были на моей стороне. Но почему-то только сейчас, с глазу на глаз, а не тогда, когда я пытался выгнать этого хама.
Меня всё это так изумило, всё это настолько не хотело умещаться в моём сознании, что я лежал, как убитый, боясь пошевелиться и выдать себя. Я продолжал притворяться спящим, потому что… потому что я не понимал, как теперь, после всего этого, проснуться, встать и… И как себя дальше вести? Как будто я провинившийся? Или как будто я герой? Или как будто бы ничего не было, всё забыто, проехали?..
Наконец пришла мама Кирилла. Она работала зубным врачом, целыми днями дежурила в медпункте, и в момент нашей схватки её в комнате не было. Она и сейчас забежала буквально на полминуты.
— Спит? — спросила она. — Ну и правильно. Когда проснётся, передай ему спасибо. От меня и от Кирюши.
Я полежал ещё некоторое время, размышляя над всем произошедшим, и незаметно для себя и вправду уснул. Проснулся от того, что моя мама, присев на край кровати, гладила меня по голове. Но я всё равно не стал признаваться, что не сплю. Не хотел спугнуть эту мамину доброту.
А потом мама ушла на кухню, и пришла Галя. Тут уже мне стало неудобно, я перестал притворяться, приподнялся на локте, перевернул заплаканную подушку.
— Можешь не рассказывать, я всё знаю, — сказала Галя.
— Что ты знаешь? — спросил я.
— Всё, — повторила Галя.
Она присела рядом, и мы оба замолчали. Я, признаться, всегда терялся, когда оставался с Галей наедине, а сейчас и вовсе не знал, что говорить. Но я был очень благодарен ей за то, что в этот момент она оказалась рядом. Одним своим присутствием она как будто вывела меня из состояния тоски и отчаяния, в которое я уже был готов провалиться вместе с этой несчастной подушкой. Теперь я хотя бы чувствовал, что мир не развалился на куски, что всё продолжается…
Галя посмотрела на меня, загадочно улыбнулась и положила на кровать потрёпанную книжку «Приключения Чиполлино».
— Вот, — сказала она, — это тебе. Ты, кажется, тоже хотел почитать.
— Сейчас же Юркина очередь, — засомневался я.
— Перебьётся, — отрезала Галя.
И тогда я тоже улыбнулся. На душе стало спокойно, и в тот миг я окончательно понял, что поступил правильно.
Спустя несколько месяцев, в ноябре, отмечали мой день рождения. У нас дома собралось много знакомых, в том числе и из летней компании. Была Галя с мамой. А Вовка подарил мне настоящего котёнка.
Неожиданно для меня пришла старшая воспитательница со своим сыном Юркой — её пригласила моя мама. Юрка был приветлив и обаятелен и не подавал виду, что между нами была ссора. Иногда, правда, заглядывал мне в глаза как-то особенно внимательно, будто пытаясь в них что-то прочесть. Я тоже к нему присматривался, стараясь понять — такой же он теперь, как был в лагере, или что-то изменилось? Но Юрка вёл себя крайне сдержанно, ни к кому из моих друзей не цеплялся, гладил котёнка и всячески поддерживал репутацию паиньки и симпатяги. Во всяком случае, в моём присутствии.