Ольга Токарчук. Диковинные истории
Опубликовано в журнале Урал, номер 2, 2020
Ольга Токарчук. Диковинные истории. / Пер. с пол. И. Адельгейм. — М.: Эксмо, 2019.
В 2018 году Нобелевский комитет промолчал и имени лауреата мы не узнали. Однако в 2019 году были объявлены сразу два имени. Лауреатом Нобелевской премии по литературе за 2018 год стала польская писательница Ольга Токарчук. Мы уже писали о ее романе «Бегуны» («Урал», № 6, 2019), за который в том же 2018 году она получила Международную Букеровскую премию. Нельзя сказать, что на родине писательницу все носят на руках. Ее творчество невольно вторгается в политическое и идеологическое пространство, что неизбежно при разговоре об истории Польши, поэтому есть у нее и недоброжелатели, в том числе и среди высокопоставленных политиков. Впрочем, на русский язык пока переведены произведения, не имеющие выраженного идеологического заряда. «Бегуны» были посвящены философии путешествий и представляли собой сборник зарисовок о современных путешественниках-кочевниках, хотя и лишенный интересных сведений о местах, куда обычно путешествуют люди. Настоящий сборник рассказов «Диковинные истории» — тоже вещь, которую невозможно обсуждать с политических позиций. Скорее с этических и эстетических. Разноплановые рассказы здесь происходят в разное время, и в прошлом, и в будущем, и их почти ничего не объединяет, кроме разве что вторгающейся в них потусторонней силы, пытающейся трансформировать человека. Впрочем, о полноценной мистике в духе Булгакова речь не идет. Мистика здесь эпизодична и играет роль декоративного элемента, предваряющего разговор о том, чем и как живет современный или будущий европеец.
В «Диковинных историях» нет темы Польши как таковой. Герой этого сборника — европеец вообще, вне зависимости от страны. Это может быть европеец прошлого, как, например, ботаник-шотландец, который из Франции отправляется служить польскому королю в середине 17-го века, или европеец будущего, который ожидает, как его родственника некая технологическая компания превратит из человека в новый биологический вид. Токарчук не отделяет Польшу от Европы, она не видит для Польши отдельного пути и не выделяет поляка в особый литературный тип. Поляк у нее равен немцу или французу. Европа едина, она как одна большая страна. И объединяет ее вовсе не религия, а вера в рациональность, о чем рассказывает нам тот же ботаник-шотландец 17-го века: «Героев, действующих на этой сцене, именуемой Европой, объединяла бы вовсе не религия <…> Их связывало бы в этой комедии нечто иное <…> вера в здравый рассудок и разум этого великого творения божия <…> Европа там, где царит разум». И одновременно Европа — это немного безумный театр, где у всех свои роли, где есть негодяи и праведники, грешники и святые. Так или иначе, Европа — это замкнутый организм, полноценный и самодостаточный, который, может быть, даже и не нужно разделять на страны. Когда почти три века спустя некий господин М. из рассказа «Сердце» отправляется в Азию, чтобы подлечиться, его жена говорит, что Европу на зиму нужно запирать на замок. Как будто Европа — это что-то вроде сарая, который требует разных правил обращения в зависимости от времени года. В прозе Токарчук вообще не чувствуется социалистического польского прошлого. Соответственно нет российской или советской гравитации. Польша — это Запад, это даже не Восточная Европа, это просто Европа.
И эта современная Европа за последние десятилетия выработала особое понимание свободы. Часто оно сводится к свободе потреблять желаемые товары и выбирать сексуальную ориентацию. Назвать «Диковинные истории» пропагадной ЛГБТ нельзя, и все же чувствуется здесь, что выбор пола по желанию — это вполне себе осязаемое европейское будущее. Несколько рассказов сборника посвящены как раз такому будущему. Какое именно это время — неизвестно, может, 2100 год, а может, и 3500. И повторяющейся деталью в этих рассказах является мотив андрогинности. Вот как выглядит профессор Хой в рассказе «Transfuguim»: «О Хое следовало бы говорить «оно», но на самом близком ей (героине рассказа. — С.С.) языке, домашнем, это прозвучало бы странно, поскольку средний род испокон веку зарезервирован не для человеческих существ, а для существ нечеловеческих, словно люди как зеницу ока берегут идею полярности полов». То есть герои Токарчук вроде как и могут оставаться приверженцами традиционных ценностей, но будущее вторгается и диктует свои правила. Можно подумать, что андрогинность будет признаком нездоровья и ущербности, но нет — профессор Хой спортивен и излучает здоровье. Еще один персонаж, похожий на андрогина, появляется в рассказе «Гора всех святых». По его сюжету, известный психолог приезжает в Швейцарию для проведения психологического обследования детей и подростков, и вот один из таких подростков обладает «фигурой модели и красотой андрогина». То есть здесь андрогинность не только не отталкивает, но и обладает неким позитивным зарядом, чем-то, чего лишен традиционный пол.
В будущем Токарчук пол — это условность. Как Ницще говорил, что человек — это нечто, что надо преодолеть, так и у Токарчук пол — это нечто, что преодолевается. Еще одно повествование о будущем — это заключительный рассказ «Календарь человеческих празднеств». Но, несмотря на технический прогресс, человечество здесь вновь возвращается к ритуальным практикам, обожествляя чудо. Люди верят в некоего Монодикоса, который каждый год умирает (хотя, похоже, его именно риатуально убивают), а потом в строго определенное время воскресает. Эти смерть и воскрешение — основа стабильности мира. Но каков этот Монодикос? Ответ звучит так: «некорректно <…> говорить о Монодикосе «он». Он нуждался в каком-то специальном слове, специальном местоимении, и непонятно, почему такого до сих пор не изобрели». При этом сообщается, что Монодикос в прошлом часто менял пол.
Но даже если пол неизменен, то сам человек может быть как бы нечеловеком. Пример этому можно найти в рассказе «Визит», где речь идет о «гомогенетической семье». Несколько молодых женщин живут в одном доме и являются, очевидно, клонами. Сюжетные находки этого рассказа напоминают о знаменитом романе американского фантаста Филипа Дика «Мечтают ли андроиды об электроовцах?» У Токарчук технология клонирования — это не зло, а благо. А лучше сказать, что это просто новая реальность, к которой нужно относиться как к данности. Молодые женщины, как сообщает автор, «реализованы и счастливы». Сами о себе они говорят так: «Мы двигаемся по общей орбите, друг за другом, заполняя весь потенциал бытия». Трансформация человека становится также темой рассказа «Transfuguim», где человека буквально превращают в другой вид.
В «Бегунах» Ольга Токарчук писала об интересе своей героини к «осечкам бытия», то есть ко всему нестандартному, побочному, уродливому. В общем, смерти и разложению. В «Диковинных историях» эта тема повторяется в рассказе «Банки с домашними заготовками». Вот какое описание сопутствует этим банкам: «Маринованные грибы превратились в мрачное загадочное желе, джемы — в черную массу, а паштеты свалялись в засушенный комок». Или в следующем рассказе «Швы» речь идет о старых чернилах ручек: «Все оставляли след отвратительного поносного цвета гнилых листьев, мастики для пола и гнилой ржавчины, который вызывал у него рвотный рефлекс». Но если в «Бегунах» вокруг таких картин разложения Токарчук пыталась выстроить полноценное мироощущение своей героини, то здесь это просто элементы художественного декора, за которыми не стоит никакая философия. Разве что в рассказе «Сердце» проглядывает кочевническое отношение к жизни без привязанностей, о чем так много говорилось в «Бегунах»: «А М. тем временем снимали маленькое бунгало с дырявыми стенами и заржавевшим душем где-нибудь в Пхукете в Таиланде. Прихватив спиртовку и портативный холодильник, вели жизнь вечных туристов, столь же скучную, как и все, что превращается в рутину. Подключив ноутбук к сети, они проверяли состояние счета, курс приобретенных акций, а также срок действия медицинской страховки. <…> Система буккроссинга позволяла брать книги, которые, прочитав, можно было немедленно поменять на другие, не привязываясь душой ни к фразам, ни к стилю, ни к историям».
Объединить рассказы Токарчук в этом сборнике и привести их к общему знаменателю — интересная задача для литературоведов. В них есть предощущение того, что человек вот-вот ступит в эпоху собственной трансформации. Токарчук схватывает именно это стояние на пороге трансформации, но еще не ее саму. Герои Токарчук ожидают или уже словно получили послание из будущего, и в этом будущем есть что-то искусственное, технологичное, что может давать нечто похожее на счастье, только вот счастье это невозможно понять. Достижения технологий в этом сборнике совсем не освобождают человека от вопросов и вовсе не приносят свободы.
В некоторых рассказах эмоциональное потрясение и опыт, получаемый вследствие него, как бы не предназначены для выводов (рассказы «Правдивая история» и «Сердце»). Это похоже на передачу чистого опыта, не прошедшего никакой обработки. Истории здесь буквально обрываются, отставляя читателя даже в некотором недоумении. Человек бессилен перед будущим, и европейца не спасает даже обращение к мудрости Востока, которую он просто не понимает (рассказ «Сердце»).
Токарчук хочется назвать постмодернистом, но все-таки это не так. Она не играет со знаками, не стирает наследие прошлого, а в будущем люди у нее испытывают не цифровые, а вполне реальные эмоции и страдания. Как может быть постмодернистом человек, еще верящий в разум: «Бог даровал нам чувства и разум, чтобы исследовать с их помощью мир и знания свои приумножить»? Токарчук хочет не разрушить нарратив, а, наоборот, сохранить всю его первозданную мощь. Этот сборник можно было бы назвать не «Диковинные истории», а «Трансцендентные истории», потому что есть в них что-то запредельное по отношению к обыденному опыту, пронзающее наш мир. Все это придает «Диковинным историям» оригинальность, а многообразие их сюжетов говорит о широте художественного взгляда писательницы.