Михаил Румер-Зараев. исчезнувший мир. — «Дружба народов», 2020, № 4–5
Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2020
Начало почти детективное: автор в Сети случайно набредает на список исчезнувших в новые времена московских предприятий. «Он был составлен в элегическом стиле кладбищенских мемориальных табличек: имя, год рождения, год смерти. В этом был некий библейский антропоморфизм, очеловечивание умерших заводов, уподобляемых автором дорогим ему покойникам. «Завод “Красный пролетарий”: родился в 1857 году — убит в 2010 году». И все остальные так же. Именно убит, оставалось догадываться — погиб от руки злодеев».
«Исчезнувший мир» стал последней прижизненной публикацией Михаила Залмановича Румера-Зараева — известный журналист скончался в августе в возрасте 83 лет. А родился он в Москве, окончил Московский институт инженеров землеустройства, работал инженером-геодезистом, а потом долгие годы — в различных газетах и журналах Москвы, заведующим отделом промышленности в «Московской правде», спецкором «Сельской жизни», заместителем редактора отдела публицистики «Огонька», заместителем редактора еженедельника «Век». Некоторые черты биографии автора приданы герою «Исчезнувшего мира», который отправляется в путешествие по забытым и заброшенным заводам.
Получается неожиданный эффект. Воспоминания превращаются в индустриальную элегию, печальную и прощальную песнь советским заводам. Или даже мениппею, путешествие в царстве мертвых, только это царство мертвых, убитых, разоренных заводов. И путешественник то встречает миноритарного акционера, который рассказывает грустную историю рейдерского захвата своего предприятия. То пересказывает байки о причудливых манерах директоров советских заводов. То вспоминает, какими разными и сложными путями заводы уходили из жизни. Перевели на самофинансирование, а тут надо открывать новый цех после реконструкции, решили взять кредит в банке, и это решение стало смертным приговором и заводу, и его трудовому коллективу…
Печальные истории перемежаются светлыми воспоминаниями: рассказчик когда-то сам начинал в заводской многотиражке: «Вот я, двадцатипятилетний, едва заглянув в редакцию, натянув свою спецовочную куртку, в нагрудном кармане которой блокнот и трубка (да-да, трубка, с мальчишеским гонором раскуриваемая и в цехах, и в редакционной комнате во время писания заметок у окна, выходящего на крыльцо-паперть главного входа, так что текущий через этот вход человеческий поток видит журналиста, склонившегося над блокнотом, прямо-таки тебе молодой Эренбург), так вот, натянув эту куртку, устремляюсь через проходную на главный проспект, в свой ежедневный поход по цехам».
Казалось бы — обычные ностальгические мемуарные записи, журналист старшего поколения перебирает в памяти события молодости. Однако нет. Если вчитаться, увидишь, что Михаил Румер-Зараев прикоснулся к теме, которая остается одной из самых болезненных, самых травматичных. Это тема социальных последствий постсоветской деиндустриализации.
В 90-е Россия пережила тотальную, масштабную деиндустриализацию. Закрылись тысячи, если не десятки тысяч заводов и фабрик. Чаще всего закрывались они как бесперспективные, неэффективные, устаревшие. Но на каждом заводе работали люди, для которых закрытие родного предприятия означало крушение жизни. А учитывая, что немало таких «неэффективных» заводов являлось градообразующими предприятиями и кормило целые небольшие городки, последствия деиндустриализации можно сравнить разве что с нашествием татаро-монголов, только в этот раз на нас напали не кочевники, а «эффективные менеджеры».
До сих пор вспоминаю, как работал в Конаково, этом небольшом райцентре в Тверской области. В советские годы был там ЗИК, завод имени Калинина, огромное предприятие, обеспечивавшее всю страну фаянсовой посудой. Конаковские сервизы и тарелки брали призы на каких-то выставках, но не это главное: конаковчане гордились тем, что в их маленьком городе есть завод, который известен всей стране. Не говоря уже о том, что на заводе этом работала треть всего трудоспособного населения городка.
А потом настали новые времена, пришли новые хозяева, а потом завод закрыли. Он до сих пор стоит закрытый, цеха постепенно разрушаются, и каждый проходящий мимо видит, как постепенно разваливается, ветшает и разлагается то, что когда-то составляло главную гордость Конаково. Для небольшого города потерять такой завод — это как для человека получить ожоги 70% поверхности кожи. И в таком состоянии «после ожога» город живет уже второй десяток лет. Для жизни маленького города закрытый завод, который так и стоит закрытым, — все равно как покойник в доме, которого не убирают годами. Любая беседа с местными неизбежно съезжает к теме убитого завода. С робкой надеждой — а вдруг объявятся какие-нибудь мифические «инвесторы», приедут, вложат деньги, возродят завод. Хотя понятно, что на самом деле они не по заводу тоскуют, а по времени, когда они были хозяевами своей жизни, а не потасканными приспособленцами.
В стране, как по мановению волшебной палочки, исчезло целое сословие. Куда девались все эти люди, наполнявшие когда-то улицы, пивные, газетные полосы и массовку в производственных фильмах? Все эти трудяги в промасленных спецовках, бухгалтеры в черных нарукавниках, мастера с карандашом за ухом, инженеры-конструкторы с ватманом под мышкой? Все они как будто провалились в бездну. И когда Румер-Зараев пишет об этом, он находит самые сильные библейские слова — «земля была безвидна и пуста, и тьма над бездной».
Тот факт, что со смертью тысяч заводов маргинализировались сотни тысяч промышленных рабочих, — этого современная литература словно не заметила. В книгах о «коллективной травме 90-х» чаще всего герои — это городская интеллигенция, бывшие учителя или научные сотрудники. Их трагедия более-менее описана и отрефлексирована. А вот что случилось с сотнями тысяч пролетариев, которых, как бодро сообщала известная песня, вывела в люди заводская проходная, — молчок. Что с ними случилось, зачем они жили, вдохновенно трудились, в чем они виноваты? В терминах рыночной экономики они виноваты в неэффективности всей хозяйственной системы страны. А в понимании литературы — нет ответа.
Нет, конечно, есть какие-то отдельные тексты о том, что представляет собой заводская жизнь после всероссийской деиндустриализации. Есть какие-то упоминания о рабочих у Прилепина и Шаргунова. Есть книга Ксении Букши «Завод “Свобода”», и она даже стала лауреатом премии «Национальный бестселлер». Но, пожалуй, именно Михаил Румер-Зараев в своей документальной повести «Исчезнувший мир» прикоснулся к этой незаживающей ране именно как писатель. Рассказав о людях, с которыми когда-то он работал на заводе, с состраданием, сочувствием, с интонацией человека, который не просто заглянул на огонёк, а был когда-то одним из них и понимает, что случилось.
Когда-то Максим Горький создал целое движение производственной литературы, «Историю фабрик и заводов». Сегодня впору писать «Историю мертвых фабрик и заводов». Михаил Румер-Зараев сделал, можно сказать, первый подход к этой теме, многие вещи только наметил, показал наброски, черновики. Но хочется верить, что эту тему продолжат другие.