Михаил Яснов. Детская комната французской поэзии
Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2020
Михаил Яснов. Детская комната французской поэзии: Переводы. Портреты. Встречи. — М.: Центр книги Рудомино, 2019.
Книга поэта, переводчика, литературоведа Михаила Яснова — о том, как во Франции и Бельгии взрослые учились говорить со своими детьми (такое умение, между прочим, совсем не разумеется само собой!) и вырабатывали для того, чтобы рассказывать им о мире, особенный поэтический язык. Удивительно ли: такой язык был далеко не всегда и начал формироваться исторически очень поздно. У взрослых с незапамятных времён была собственная поэзия, а детям долго оставался один только фольклор, — который, впрочем, они и так во многом делили со взрослыми. И лишь к началу позапрошлого столетия взрослые всерьёз задумались над тем, что пора бы устроить в огромном здании французской словесности отдельную детскую комнату. С тех пор она всё разрастается и разрастается… кажется, это давно уже целый дом, а то, пожалуй, и небольшой город.
Говорится в книге и о поэтах, которые писали и пишут для детей по-французски, и о том, как поэзия, адресованная маленьким франкофонам, переводилась на русский. Да, самое-то главное: это сборник собственных переводов Яснова — с тщательно прописанным контекстом переводимых стихов.
«Честно говоря, я что-то не припомню, чтобы подобная книжка выходила когда-нибудь у нас здесь, в России», — признавался поэт в разговоре с корреспондентом «Эха Москвы» в прошлом году, когда книга только увидела свет. И он совершенно прав: книга имеет много черт уникальности. Это — персональная версия истории французской детской поэзии: хрестоматия, исследование и личный пристрастный образ одновременно.
Понятно, что эта авторская антология — как признаёт и сам Яснов — далека даже от подобия энциклопедичности. Тем более что, замечает он, «французская детская поэзия сегодня — это множественность миров». Но важно, что взята она в тех точках, которые самому автору видятся наиболее интересными.
Между прочим, не такой уж это сборник, а вполне цельная книга, потому что в основе её лежит цельная мысль — о том, что такое детская поэзия, как она устроена и как развивалась в стране, литературу которой автор переводит всю жизнь. (В каком-то смысле, это ещё немного и автобиография — в переведённых текстах.)
Вообще-то такой жанр, как книга переводчика, русской книгоиздательской практике хорошо знаком. Сам Яснов в предисловии к своим «Обломкам опытов» вспоминал своих жанровых предшественников, прежде всего Бенедикта Лившица с его антологией «От романтиков до сюрреалистов». Отчасти в этот ряд могут быть поставлены — составленные уже не самими переводчиками, вышедшие после их смерти — сборники избранных поэтических переводов Георгия Шенгели, Марка Талова, Валентина Парнаха, Ариадны Эфрон, Вадима Козового, Марины Миримской… Их перечисляет автор, а мы можем вспомнить, скажем, изданное в прошлом году собрание поэтических переводов Марины Цветаевой «В лучах рабочей лампы», из наших современников — «Огни в океане» Анатолия Гелескула (а из прижизненных — его же «“Среди печальных бурь…”. Из польской поэзии XIX—XX веков» и маленький, но незабываемый сборничек «Тёмные птицы» 1993 года); «Поруку» Бориса Дубина, в значительной части состоящую из переводов и составленную им самим; собственноручно же составленные сборники переводов, к счастью, ныне здравствующих авторов: Григория Кружкова (двухтомник «Избранных переводов», «Тысяча лет ирландской поэзии», «Избранные страницы английской поэзии», «Море и жаворонок»), авторскую антологию Павла Грушко «Облачения теней: поэты Испании»… Но более того: есть у нас уже и книги переводчика, очень похожие в своём устройстве на «Детскую комнату…»: переводы, сопровождаемые обширными комментариями, экскурсами в широкий контекст, с анализом работы коллег по цеху и трудностей перевода. Причём именно о французской поэзии. И написал их — сам Яснов!
«Детская комната…» — часть большого авторского проекта. Сборники, ставшие первыми двумя его частями, вышли в том же издательстве несколькими годами раньше. Один из рецензентов уже назвал эти книги, включая ту, что перед нами сейчас, — «трёхтомной антологией»1 — и, пожалуй, он совершенно прав, хотя сам Михаил Давыдович томов не нумерует, и каждый из них может читаться вполне самостоятельно. Первый том, «Обломки опытов. Из французской поэзии. Переводы. Комментарии. Заметки на полях» (2016), представлял читателю — на двух языках, в оригинале и переводе, — стихи французских поэтов за четыре столетия: от поэзии Плеяды (XVI век) до Поля Валери и Гийома Аполлинера. Вторая книга — «О французских поэтах и русских переводчиках» (2017) — состояла не только из переводов как таковых (от Вольтера до Мишеля Деги и Клода Эстебана, причём с вниманием к тому, что по мере приближения к нашему времени непереводимость текстов явно нарастала — глава, посвящённая XX веку, характерным образом называется «Фрагменты из непереводимого»), но и из размышлений о переводимых поэтах и их судьбах, о соратниках по переводам французской поэзии Ефиме Эткинде и Эльге Линецкой и вообще о русско-французских культурных связях.
Третья книга устроена во многом так же. Но в ней Яснов, и сам «практикующий» детский поэт, вступил на территорию, не слишком исхоженную русским читателем. Здесь он, по существу, первооткрыватель. Тем более что многие из вошедших сюда текстов печатаются на русском впервые. А некоторых поэтов позапрошлого века не помнят уже и сами французы.
Но дело, кажется, даже не в первую очередь в этом. А в том, что в этой далёкой от всякой академичности книге поэт-переводчик пишет историю французского детства, образа и чувства детства во французском сознании.
Кстати, если в предыдущих томах Яснов останавливается на первой половине XX столетия, то в этот он включает переводы из наших ныне живущих современников. Здесь, как и в предыдущих книгах, — три больших части. Каждая соответствует одному из этапов становления франкоязычной — французской и бельгийской — детской литературы. В первую часть вошло то, что литературе как таковой предшествует, — фольклор, уходящий корнями в древность: песенки и потешки, колыбельные и считалки, загадки и скороговорки… Впрочем, как справедливо замечает автор, к детской поэзии в строгом смысле это отнести нельзя — «граница “взрослости” и “детскости” в фольклоре нередко размыта», и «самые известные песни из взрослого репертуара зачастую встречаются в сборниках детского песенного фольклора». В «фольклорный» раздел детской книги поэтому на равных правах со считалками и потешками вошли старинные бретонские баллады, явно адресовавшиеся в первую очередь взрослым, — вошли потому, что они веками волновали детей — и «становились не только источником исторического знания, но и школой эмоционального воспитания».
Детской поэзии, написанной взрослыми, не было, — а вот тайный детский язык был всегда! В считалках, например, он жив до сих пор, и перед автором стояла задача, близкая к невыполнимой: создать такой текст, чтобы он, передавая дух и ритм французского оригинала, оставаясь французским, при этом был русским и живым. Чтобы можно было играть.
По дороге в Кавиньяк
Мне попался жирный хряк.
Положил его в платок —
Он от холода продрог.
Сунул в шляпу до поры —
Изнемог он от жары.
Понятно, что такие стишки (совершенно вневременные, между прочим) и, скажем, нравоучительные басни Лафонтена (вполне привязанные к своему XVII веку) жили на разных этажах культуры, в разных областях, которым в общем-то не было нужды пересекаться.
И, кстати, никакого Лафонтена, обитателя высоких культурных этажей, мы в этой книге не найдём, сколько бы ни изучали его в школах поколения детей («нет во Франции другого такого “школьного” поэта»!), и не только потому, что Яснов его, волею судеб, не переводил. Потому и не переводил, что он — совсем о другом.
К XIX веку, показывает автор, ситуация начинает меняться всё более стремительно. Подготовило этот рывок, говорит он, происходившее в XVII–XVIII веках открытие европейцами «образа детства», постепенное «признание за детством собственной ценности». В этом, конечно, французы не были ни одиноки, ни уникальны, процесс был всеевропейский. «Если в эпоху классицизма, — пересказывает автор концепцию Игоря Кона, — ребенок был еще на периферии внимания, а в литературе просветительства был всего лишь объектом воспитания, то у романтиков “отношение переворачивается”. Раскрывая этот тезис, И. Кон цитирует Н. Берковского: “…романтизм установил культ ребенка и культ детства. XVIII век до них понимал ребенка как взрослого маленького формата… С романтиков начинаются детские дети, и их ценят самих по себе, а не в качестве кандидатов в будущие взрослые”».
Концепция концепцией, но Яснов хорош тем, что показывает это живыми текстами. А историко-культурное объяснение перемен в интонациях и самочувствии детской поэзии упрятывает в комментирующие статьи, предваряющие стихи каждого переводимого автора.
Какая девочка Мирей!
Что красотой сравнится с ней?
Моряк воскликнет:
— Море!
А я и не поспорю.
— Война! —
Ответит мне солдат,
И тут же пушки прогремят.
И скажет пастушок:
— Земля!
И вновь не стану спорить я.
Какая девочка Мирей!
Что красотой сравнится с ней?
Вот так вдруг заговорила французская поэзия в XIX веке! — под пером Амабль Тастю (1798–1885) — «одной из первых французских писательниц, обратившей внимание на реальное существование детства» и имевшей, кстати, большой успех. С ума сойти. Это и сегодня читается без всякой дистанции — и не только потому, что Михаил Яснов создал этим стихам живой русский облик. Да, во времена Тастю куда более обычна была поэзия дидактическая, поучающая и наставляющая на путь истинный; да, детские стихи тогда вообще «были достоянием редких авторов и до печатного станка доходили не часто». Но начало было положено!
Всего за какую-то неполную сотню лет детская поэзия проходит огромный путь развития — и уже в первые десятилетия XX века вступает в свой «золотой век».
(И переводчику приходится русскими словами говорить на языках всех её стремительно преодолеваемых возрастов, всех эпох.)
А направление развития можно заметить вот какое. Вначале, сообразив, что с детьми надо говорить как-то по-особенному, поэты обращались к ним всё же свысока, с позиции — и на языке — взрослых и старших. Глава о XIX веке неспроста называется «Искусство быть дедом» — и опять же не только потому, что так называлась книга Виктора Гюго, — по словам Яснова, «возможно, лучшая поэтическая книга о детстве, написанная в XIX веке». У Гюго, в стихах которого дети — уже не лубочные образы, а «живые создания из плоти и крови», всё-таки ещё сохраняется этот взгляд сверху вниз:
Со всеми говорить всегда готова Жанна —
То с лесом, то с волной, гремящей неустанно,
С цветами, гнёздами, и тучей, и дождём,
Со всей природою лепечет о своём,
О чём-то главном, что кончается улыбкой,
Прозрачной, как душа, и словно грёза зыбкой,
Невнятным лепетом и щебетом, таким,
Что дедушка Господь сам очарован им.
Чем, однако, дальше, тем понятнее становилось, что детская поэзия в полном праве изъясняться на собственном наречии. И большие поэты начали говорить со своими маленькими читателями на равных, а главное — стали наконец играть с ними! Прежде всего, конечно, в слова.
Франкоязычную детскую поэзию как таковую Яснов отсчитывает с бельгийца Мориса Карема (1899–1978), смотревшего на мир детскими глазами:
Мой маленький кролик
Хохочет до колик, —
И я объяснить вам
Причину готов:
Продал сосед наш
Охотничьих псов! —
и со словесных игр Жака Превера (1900–1977), одного из лучших, по словам Яснова, поэтов Франции. Но и Превер, даже когда не играл, говорил с детьми с позиции понимающего, сочувствующего и равного, — такие его стихи в сборник и вошли.
Два плюс два — четыре,
четыре плюс четыре — восемь,
восемь плюс восемь — шестнадцать.
— Еще раз! — просит учитель.
Два плюс два — четыре,
четыре плюс четыре — восемь,
восемь плюс восемь — шестнадцать…
И вдруг над школьною крышей
птица-лира плывёт –
мальчик ее видит,
мальчик ее слышит,
мальчик ее зовёт:
— Спустись,
спаси меня, птица,
поиграй со мной!..
И птица на парту садится,
чтоб заняться игрой.
В XX веке начинается, с одной стороны, целая «детская книжная субкультура», с другой — самое трудное для переводчика и самое интересное, самое плодотворное для русского языка.
Как мы заметили ещё по второму тому французской антологии Яснова, особенная сопротивляемость переводу — отличительная черта поэзии прошлого столетия. Нынешний век в этом смысле наследует ему в полной мере: в поэзии нарастают степени свободы и виртуозности. Заключительная часть сборника, «Урок муравьедения», посвящена разным видам языковых игр современных франкоязычных поэтов, пишущих для детей, опытам создания для них русских соответствий. Вплоть до создания такого соответствия тексту, написанному Жаном-Люком Моро на марсианском языке, — несмотря на все трудности, Яснов передал эту речь с высочайшей точностью. Марсиане оценят!
МАРСИАНСКАЯ ВОЕННАЯ ПЕСНЯ
Тирлибили галагу! Губили гала гулу!
Тирлибили?
Галагу?
Гили гили гала гу!
Гу!
Гу!
Галагу!
Тирлибили гала гу!
1 Виктор Распопин. Соавтор классиков, или Трёхтомная антология французской поэзии в переводах, очерках и комментариях Михаила Яснова // http://www.den-za-dnem.ru/page.php?article=2003.