Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2020
Максим Калинин — поэт, переводчик. Автор пяти книг стихов, последняя — «Новая речь» (М., 2018). Лауреат поэтических премий журналов «Москва» (2002) и «Урал» (2009), а также премии Anthologia журнала «Новый мир» (2016) за книгу «Сонеты о русских святых».
2
Позвали меня в Москву,
В Архангельский собор —
Писать
Стенным письмом против прежнего.
Пришёл я —
В изножие встал —
Будто ступня большая меня придавила.
Взгляд долез до закомар —
Шапка свалилась с затылка.
И вдруг
Вздрогнула громадина,
Обмякла
И рухнула на меня.
Пришёл я в себя,
Смотрю —
Пыль вокруг
Столбами гуляет,
А я
Посередь сгораю
В пламени белом.
Чудом
Нашарил в кармане кисть:
Макаю в пыль
И пишу по воздуху.
Столп нарисовал,
И тут же кто-то кудрявый
Подбежал и спиной его подпёр,
На Фёдора Стратилата похож1.
Я дальше рисую —
Стены, алтарь, свод, иконостас.
Ещё понабежали.
Обликом — чисто ангелы.
Упёрлись в стены,
Не дают им упасть,
Помогают мне.
Вдруг — замерло всё на миг,
И отвердел собор
И стал, как прежде.
Тут я только дух перевёл.
Вышел, думаю —
Должно быть, первую степень иконописца2,
Только что даденную,
У меня не отымут.
И пошёл, не оглядываясь.
3
Долгая дорога
Под ногами моими
Растеклась полем,
Поросшим плохой травою.
Я вошёл в него
И тут же увидел
Человека, тонущего
В твёрдой земле.
Не издавая ни звука,
Он то уходил
В почву по горло,
То, словно на что-то встав,
Выскакивал обратно
Почти по пояс
И снова
Утягивался вниз.
Версту спустя
Открылся мне человек,
Лезущий в небо по лестнице.
Почему
Я не заметил его
Издалека?
Он лез,
А лестница
С каждым шагом его
Укорачивалась на ступеньку,
Которую
Покидала подошва.
И вскоре,
Сделавшись
Размером с ворону,
Он посмотрел под ноги
И закричал
От ужаса,
Содрогнулся,
Съехал вниз
И повис на последней ступеньке.
Верстою дальше
Началось
Пыльное разнотравье.
Я шёл,
Чихая от пыли,
А из-под ног моих
Выскакивали
Зайцы
И вылетали
Рябчики,
А издалека
На меня накатывалась
Кожистая тварь
С вытянутым рылом,
Грозя
Рогами и зубами.
Вся багровая,
Будто наглоталась углей,
А из-под лап её
Выпрастывались змеи
И взмывали цапли.
И думал я —
Мне конец,
Но громадина
В последний миг
Качнулась в сторону
И пронеслась мимо,
Обдав меня серным смрадом.
И дальше я шёл.
И скоро увидел плетень
И завалинку.
На завалинке
Сидел костистый мужик в зипуне
И чистил сушёного карася,
А рядом
Развалилась на солнце
Серая кошка.
Мужик прищурился на меня,
Потёр щетину на щеке
И молвил:
«Изыди».
На меня
Будто столбняк нашёл.
И тут
С моих плеч
Кто-то спрыгнул
И встал рядом.
Длинный, как жердь,
Волосы, как сноп соломы,
Лица не видно,
Только нос торчит,
Будто нож мясницкий.
Покачался он из стороны в сторону:
«Где рыбу-то взял?» —
«Дали.
Изыди уже».
Длинный хохотнул
И пошёл колесом по полю,
Только я его и видел.
А мужик встал,
Высморкался в два пальца
И пошёл вдоль плетня.
А плетень — до горизонта тянется.
Долго я ему вслед смотрел,
Не заметил,
Как он из глаз пропал.
И в себя я пришёл
После того,
Как кошка боднула меня
Лбом под коленку.
4
Какое первое чудо среди чудес?
То, что Господь наш Иисус,
В горних высях пребывавший,
Низошёл долу
И там,
В дебрях земных,
В телеса человеческие облачился.
Это вам не солнце останавливать.
Это чудо над прочими возвышается,
Как дуб над яблоней.
Но страшно мне от мысли,
Что богомазы,
Чудеса изображающие,
Тоже вместилищем
Кому-то неземному
Служат.
И не гордыня
Снедает меня —
Жаль мне природы
Своей человечьей.
Инаковости боюсь.
Хотя столько нас,
Изографов,
Теперь развелось
И в Костроме,
И в Нижнем,
И в Ярославле,
Что ангелов
И бесов,
На всех не хватит.
5
Они нам не сразу показались.
Вернее сказать —
Мы их сами увидели,
Когда присмотрелись.
Помню — в собор впервые вошли —
Вздрогнули все:
По стенам гробы стоят.
Думаем, отпевать кого собрались?
Так не полсотни ведь человек!
И на всех гробах — крышки.
Погорел, что ли, кто?
Потом рассказали нам,
Что в Москве всех князей,
Что великих, что удельных,
Со времён Ивана Калиты3
Не земле предают,
Как добрым людям положено,
А в Архангельском соборе
Под плиты кладут
И саркофаг сверху ставят,
А рядом на стене
Изображенье покойника
Запечатлевают,
Да ещё с нимбом,
Хоть святых там всего двое:
Димитрий Донской4
Да Димитрий Угличский5,
В малолетстве зарезанный.
Не по-людски это —
Храм в кладбище превращать,
Да и гробы мешают очень.
Но — начали работать.
Сразу — как-то не по себе было,
Но к гробам мы скоро привыкли,
Даже сидели на них,
Когда монахи не видели.
А вот что кроме нас, стенописцев,
Кто-то в соборе есть,
Всё время казалось.
И однажды,
Когда был расписан
Свод главного купола,
Я задрал голову
И поглядел на Саваофа,
А когда отвёл глаза,
В них,
Как после взгляда на солнце,
Была тьма.
Прошла минута,
А тьма не пропадала.
И вдруг —
Соткалась в царя,
Сидящего на гробу.
Я вскрикнул,
Подумав,
Что разум оставил меня,
Но Сила Савин6,
Стоявший рядом,
Так сжал мне плечо,
Что я понял —
Он тоже видит.
А вскоре
Все наши это увидели:
Всё, что осталось от князей,
Сидело на гробах,
Свесив ноги.
Существа,
Истончённые временем,
Опустили плечи
И уткнули
Бороды в грудь.
Поначалу
Мы старались
Подальше их обходить.
Потом — приработались
И даже не заметили,
Что, когда
Фрески опустились
До второго яруса7, —
Князья исчезли.
6
Видел я,
Как день оперился,
Превратившись
Из пухлого птенца
В стремительную чайку.
Та — взмыла над морем,
По которому шёл ко мне
Отец мой небесный.
Запнулся за волну,
Засмеялся
И помахал мне рукой:
«Иди сюда». —
«Не могу, Отче.
Я ведь простой богомаз,
А не Твой ученик». —
«Но ты же рисуешь,
Как я хожу по воде,
А сам не умеешь.
Не научишься —
Не быть рисунку правдивым». —
«Но роспись моя —
Для взора тех,
Кто сам по воде не ходок
И не отличит
Правду от кривды». —
«Но ты-то
Отличишь.
Иди».
И, пропустив долгую волну,
Обмусолившую валуны,
Я вздохнул
И ступил на синь водяную,
Которую в росписи делал
Чуть темнее небесной.
7
Известью ростовской
Все московские фрески
По соборам живы.
И не только в столицах
Добром её поминают.
Чтобы письмо творить,
Душу очистить надо,
А чтобы краски в росписи
Зазвучали,
Прежде чем их накладывать, —
Известь очисти.
Дело это долгое.
Целое лето
Гашёную известь
Мочи в творилах8,
Воду меняй
Да перелопачивай.
Потом — на выморозку:
Наземь под мешковину
И на зиму оставить.
После — снова мочи,
Снова воду меняй,
Выгоняй емчугу9,
Пока не станет известь
Жирной, как сало,
Чтобы левкасчики10
Зубом цыкали.
И когда церковь изнутри
Намажут ростовской извёсткой,
Кажется, будто
Тысячи белых кошек
Лизали стены её;
И если ангел
Залетит в такую церковь,
Будет он тёмным пятном
На фоне стен выделяться;
И если спросят меня,
Что белее
Оперения духа святого,
Я отвечу:
Ростовская известь!
1 Рука Гурия Никитина узнаётся в изображённых на столпах нескольких воинах-мучениках, среди которых присутствует Феодор Стратилат, являющийся небесным покровителем Костромы.
2 По приезде в Москву иногородние мастера проходили аттестацию, проводимую комиссией из жалованных иконописцев. Гурий Никитин единственный из костромичей был аттестован по первой (высшей) статье, остальные — по второй и третьей.
3 Иван I Данилович Калита (около 1283–1340), князь московский.
4 Святой благоверный великий князь московский Димитрий I, прозванный Донским (1350–1389, память 1 июня). Из жития: «Великий князь московский Димитрий Донской канонизирован как святой благоверный на основании его больших заслуг перед Церковью и народом Божиим, а также на основании его личной благочестивой жизни, воплотившей спасительную христианскую идею пожертвования собой до крови ради блага и спасения ближних».
5 Святой благоверный царевич Димитрий, сын царя Иоанна IV Грозного от его седьмого брака с Марией Федоровной из рода Нагих (1582–1591).
6 Сила Савин (Савельев, Савинов) (?–1689) — костромской художник и иконописец, второй мастер в Костроме после Гурия Никитина. Вместе они всю жизнь проработали в одной артели, где Сила был вторым знаменщиком.
7 Стенопись храма располагали в несколько рядов — ярусов. Артель Никитина обычно укладывалась в четыре яруса. Ярославцам требовалось до восьми ярусов.
8 Творило — яма, выложенная досками, предназначенная для творения (гашения извести водой).
9 Емчуга — едкая известь, которая при гашении извести водой выходит на поверхность в виде пены и сливается.
10 Левкасчики — мастера, наносящие на стены храма левкас — грунт для фресок, представляющий собой известковый раствор.