Наталья Михайлова. Барков
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2019
Наталья Михайлова. — Барков. М.: Молодая гвардия, 2019. (Жизнь замечательных людей).
Снимая пленку с новенького тома из серии «ЖЗЛ» с Барковым на заглавии, потираешь руки и предвкушаешь клубничку. Подробностей биографии в духе самых отвязных рок-героев и кинозвезд. Миф исправно работает против воли покойного. Получается как у Бомарше в «Женитьбе Фигаро»:
Граф. У тебя прескверная репутация!
Фигаро. А если я лучше своей репутации?
Наталья Михайлова, филолог и исследователь творчества Пушкина, как бы это пафосно не прозвучало, взялась за вычистку Авгиевых конюшен русской словесности. Взять образ Баркова, сложившийся в общественном сознании, выдернуть его из нужника, разгрести завалы срамных стихов, закрывшие от взора научные и переводческие работы героя — непростая задача.
Читая первую главу, радуешься таланту исследователя, воссоздавшего не просто исторический контекст эпохи, но и атмосферу.
«В конце августа 1750 года Демидов докладывал императрице о том, что в “калинкином каменном доме” (в 1762 году там будет создан исправительный дом для гулящих девок. — Н.М.) имеется собранных непотребных сводников, сводниц и блудниц иноземцев — 90, русских — 88. Итого — 178. В том числе мужчин — 29, женщин — 149».
«Бои устраивались в праздники, особливо на Масленицу перед Великим постом. В течение недели петербуржцы предавались буйному веселью, катались с ледяных гор, мчались на разубранных лихих тройках, ели жирные блины, пили сбитень, а также и горячительные напитки. И еще участвовали в кулачных боях или же созерцали это разогревающее зрелище».
И здесь же, рядом, информация об открытии Московского университета и открытии первого русского театра, начале строительства Зимнего дворца, учреждении Академии художеств.
Автор сразу задает предпосылки для лучшего понимания Ивана Баркова, диалектики низменного и возвышенного. Это особенно важно, потому что биографические сведения о Баркове, лежащие в архивах, не думаю, что обширные, тонут в океане мифа. В книге Михайловой только одна глава посвящена жизнеописанию самого героя. Еще глава — исторический контекст, атмосфера эпохи, еще одна глава — повседневная жизнь Санкт-Петербурга. И остальные — исследование творчества и научной работы Ивана Семеновича.
В главе пятой идет подробный анализ «Од кулашному бойцу» Баркова, Майкова и В.Л. Пушкина, дяди «Солнца русской поэзии». Кулачные бои в то время очень популярная тема и совсем не маргинальная, как и кабаки. Но, показав типичность Баркова в выборе темы, Михайлова тут же делает вывод об оригинальности подхода. Хорошо знакомый с античной литературой и античной мифологией, Барков берется за творческий эксперимент и описывает Троянскую войну как драку «стенка на стенку», намеренно делая вызов Гомеру и Вергилию:
Сюда вы лучше поглядите —
Иль здесь голов удалых нет?
Бузник Гекторку — если в драку —
Прибьет как стерва и собаку.
Наследуя карнавальной традиции, Барков рушит все возможные иерархии, сдувая пыль с античных статуй и проявляя себя как одного из наиболее ярких и дерзких поэтов своего поколения.
Глава же, посвященная срамной поэзии Баркова, превращается не в смакование пикантных мест, а в сравнение культурных и бытовых традиций России и Европы того времени. Здесь можно подробно узнать о том, как различалось представление о пристойном и непристойное в разных странах. Примечателен эпизод, где венесуэлец Франсиско де Миранда, пообщавшись с Екатериной II, сделал вывод, что в России довольно раскрепощенные нравы. Вывод этот он делает, осмотрев императорскую коллекцию восковых фигур, где среди Вольтера, Руссо и прочих просветителей представлены статуи двух обнаженных женщин, одна из которых лежит на постели, а другая, высоко подобрав юбку, «так что видны все ее прелести, моется над тазом». «…А самое главное, что сюда заходят и женщины, но в России сие не считается непристойным».
От нравов аристократических кругов автор переходит к описанию норм поведения простого народа. Приличный фрагмент посвящен описанию общественных бань, где мужчины от женщин были отделены совсем условно.
Еще из путевого дневника Франсиско де Миранды:
«Оттуда мы вышли наружу и последовали к реке, чтобы посмотреть на женщин, которые после бани идут туда купаться. Их было очень много, и они спускались к воде безо всякого стеснения. А те, что были на берегу и еще мылись, кричали нам по-русски: “Глядеть гляди, да не подходи!”».
Далее идет довольно откровенное описание публичных домов.
От описания нравов — плавный переход к отражению их в поэзии Баркова. И, наконец, через груду словесного матерного мусора Михайлова пробивается к глубокому чувству поэта. В оде «На воспоминание прошедшей юности» она вообще находит зачатки пушкинской лиры.
Так, полдень мой настал, и нужно
Мне в том сознаться, вижу я.
Но так и быть: простимся дружно,
О юность легкая моя!
Благодарю за наслажденья,
За грусть, за милые мученья,
За шум, за бури, за пиры,
За все, за все твои дары;
Благодарю тебя. Тобою,
Среди тревог и в тишине,
Я насладился… и вполне…
На экваторе книги мы приходим к очень простому и важному выводу. Уровень зрелой поэзии Баркова близок к лицейскому уровню стихов Пушкина, но это отражение общего положения дел в русской поэзии. Ивану Семеновичу была ниспослана важная и неблагодарная миссия — жить в переходный период, стать землепашцем той почвы, на которой произрастет все самое лучшее.
И следующие главы только подтверждают это. Мы узнаем о Баркове как об издателе Антиоха Кантемира, как о переводчике Горация и Федра, как о любимом ученике Михаила Ломоносова, как об антагонисте А.П. Сумарокова, который, при всех своих достижениях, был ну очень заносчив. История становления отечественной науки и искусства предстает перед нами как поле битвы человеческих добродетелей и пороков, временами это напоминает все ту же площадь, на которой разворачиваются кулачные бои.
В этом плане примечателен связанный с Ломоносовым эпизод, описанный Михайловой. Однажды Михаил Васильевич, гуляя в доках, наткнулся на компанию хмельных морячков. Они решили барина ограбить, а заодно и намять ему бока. Оказалось, что русский ученый-просветитель был хорош не только на поприще наук и изящной словесности, но и в области кулачных потасовок. Очень скоро моряки были обращены в бегство, а Ломоносову даже достался трофей в виде кителя.
Это я к тому, что книга Михайловой пронизана четкой фактологией, инкрустирована занятными анекдотами, делающими героев школьных учебников истории живыми людьми, точно так же, как герои гомеровского эпоса оживают в потешных одах Баркова.
Изначальная цель — выступить «адвокатом Баркова» выполнена автором на все сто, он перестает быть тенью, мифом, при этом мы не закрываем глаза на его слабости, грехи, он предстает перед нами во всем своем разнообразии. Обаятельный, талантливый, невероятно трудолюбивый. Надежда Михайлова не идеализирует своего героя, отмечая, что не собирается поднимать его на пьедестал классической поэзии. Но оставляет за ним право быть важной составляющей литературной полемики своего времени и предтечей русской классики. И справедливо берет себе в союзники Новикова, Карамзина, Пушкина.
Концовка у книги открытая. Ее автор планирует продолжить архивные поиски документов, автографов Баркова для того, чтобы прояснить некоторые страницы его биографии и творчества. Н. Михайлова надеется, что ученые и писатели еще не раз обратятся к Баркову и непременно воскликнут: «Явись, возлюбленная тень!».