Часть третья
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2019
4
Чтобы глубоко и разносторонне исследовать поэзию, поэтическую гармонию и поэтический текст, необходимо отказаться от практики выявления доминант, т.к. в поэзии и в гармонии каждый элемент, квант, единица и компонент равно значим и важен во всех отношениях. Текст как единица культуры безусловно влияет на формирование, существование и функционирование той или иной сферы культуры. Качество любой сферы системы и структуры культуры обусловливается и определяется наличием гармонии и ее энергии, силы, мощи, способной не только поддерживать определенный порядок процессов, происходящих в культуре, но и обеспечивать реальный результат той или иной культурной (и поэтической) деятельности, наполненный светом истины, добра и любви — светом хаокосмоэкоса. Онтологическая и гносеологическая роль гармонии в творчестве (и в поэтическом) — безмерна. В конце концов постижение и достижение гармонии — это главная цель любого вида творчества.
Поэтическое познание осуществляется по разным причинам, которые объединяются поэтической интенцией того или иного текстотворца. Стремление изведать невыразимое, ощущаемое и предвидимое, усиливается прежде всего наличием культуры изящной словесности, традиции и индивидуальных новационных методов поэтического познания, обусловленных работой поэтического таланта (основа такого таланта — единство чувства меры, вкуса и объема текста), реализацией всех свойств, качеств и признаков поэтического текста, сознанием особой поэтической гармонии, выбором той или иной традиции (пути, метода etc) познания, учетом наличия поэтического и гармонического Абсолюта, способностью ощущать и номинировать аспекты глобальных концептов Истины, Любви, Добра в процессе обязательного перерождения (силой и энергией поэзии, гармонии и текста) хаоса в космос и в экос, появлением — под воздействием вдохновения, всеведения, предвосхищения, осознания предназначения поэта, озарения, пророчества, ясновидения и чуда (как субстанции мыслительной, ментальной, обретающей материальную форму вербального текста), истинности, объективности (высшей, сопряженной прежде всего с духовной деятельностью поэта) и др.
Процесс поэтического познания имеет сложнейший и комплексный характер. Субъект познания, как и объект, и собственно процесс / процессы, также имеет множественный характер: субъект познания — это не только поэт, но и традиция, и поэты-предшественники, поэты-современники, и провиденциальные поэты (поэт всегда чувствует появление в настоящем или в будущем крупного поэта — «соратника», «коллегу», «оппонента», — поэт познающий, который, таким образом, не может работать в пустоте (культурной, антропологической, социальной), — он всегда ощущает поддержку и защищенность свою культурой и культурой словесности, поэзии. Культура поэзии — это текстово-поэтическая сфера общей системы культуры. Объект познания имеет множественный характер: главное — для каждого поэта — это нечто свое, сокровенное, глубоко персональное: судьба, жизнь, любовь, смерть, послесмертье, Бог, душа, Дух, Вселенная, бытие, инобытие, небытие, Абсолют (поэтический и гармонический) и др., которые соотносятся в тексте / текстах с различными денотатами — и физическим, и метафизическим, и интерфизическим, и иными, еще не названными поэзией и наукой.
Процесс / процессы поэтического познания обусловлены антрополингвистической и объектной спецификой, а также различными способами вербализации и версификации невыразимого: творчество поэта имеет свой результат — текст. Поэтический текст как результат художественного, этико-эстетического, поэтического, гармонического в целом познания — это полносистемный текст с максимальным набором признаков генерального, категориального, дифференциального и / или дополнительного характера: от системности, структурности, функциональности, цельности, связанности, завершенности до энигматичности, эвристичности и экспериментальности. Настоящих поэтов — творцов — единицы, тогда как стихотворцев, талантливых и креативных (изобретательных), — тысячи. Поэты познают невыразимое — стихотворцы выражают свое отношение к невыразимому. Первые — творят миры, художественные, концептуальные, поэтические, внутренние и иные, вторые — имитируют создание данных миров или изображают, выражают, эмоционально реагируют на то, что создано поэтами.
В изящной словесности существует два потока гносеологического характера: первый — поэтический, познавательный, и второй, имитирующий поэтическое познание. И поэты, и стихотворцы участвуют в жизни литературы. Поэты остаются в вечности культуры. Стихотворцы участвуют в почти профессиональной ротации литераторов, занимая временные места в «текущей», современной литературе, постоянно сменяя друг друга с течением времени.
В среде литераторов существует заблуждение: всякий образованный и культурный человек в силах / может написать «настоящее», «хорошее» стихотворение. Это не так: образованный и культурный человек в силах / может создать текстовую подделку, имитацию поэтического текста, имитацию результата поэтического познания.
Конститутивные различия поэтического текста и текстоида
1. Фактор познания. Поэтический текст есть результат познания невыразимого (предметы познания: жизнь, смерть, любовь, душа, человек, Дух, Бог, время / вечность, Вселенная, бытие, Абсолют и др.). Текстоид есть результат имитации поэтического (вообще художественного) познания, или псевдопознания (предметы имитации познания, лжепознания: актуальные для современности факты, лица, события; предметы моды, трендов, мэйнстрима, быта etc; предметы актуальной социальности и др.).
2. Фактор системности. Поэтический текст является полносистемным, имеющим максимальный набор признаков генерального, категориального, дифференциального и дополнительного характера. Текстоид есть имитация системности. Текстоид — неполносистемное текстовое образование, представляющее собой высокопрофессиональный текст учебного, тренировочного характера.
3. Фактор культуры. Текст — единица культуры. Текстоид — единица культуроида (молодежного [возрастного в целом], социального, социально-профессионального [рэп и др.], гомосексуального, байкерского, хипстерского, хиппи, милитарного, политического, дидактического и др.).
4. Фактор адресата. Адресат текста — человек культуры, т.е. вечности в рамках той или иной цивилизации. Адресат текстоида — носитель основ и признаков того или иного культуроида.
5. Фактор воспроизводимости. Текст обладает высокой степенью воспроизводимости. Текстоид без труда подвергается пересказу, переписыванию, дописыванию и т.п.
Сознание поэта — есть текст, прежде всего обусловленный культурой. Такой «текст-культура» — главный движитель поэтической интенции и поэтического познания. Такой текст является осознанным и освоенным языковой, поэтической и культурной личностью поэта, т. е. текст идеальный, обобщенный и эталонный, освоенный в культуре, — текст совершенный, который способен порождать иные — свои — оригинальные поэтические тексты и который стоит в основе реализации оригинального индивидуально-авторского и индивидуально-«коллективного» (влияние поэзии, существовавшей до появления поэта), индивидуально-традиционного и одновременно уникального текста. В основе текстоида лежит, брезжит и умирает текст-культура: текстоид реализуется и функционирует вне культуры. Не будем называть имен: у каждого поэта, за исключением А.С. Пушкина и О.Э. Мандельштама, есть свои написанные по тем или иным причинам текстоиды. Однако и у Пушкина с Мандельштамом есть шуточные, «альбомные», эпиграммные и проч. тексты, которые, безусловно, актуальны, но: актуальность убивает метафизику, интерфизику и познание; стихотворная актуальность оставалась и остается товаром, обладая антипоэтическим качеством аттрактивности, привлечения внимания, эпатажем и прочей социальной шелухой, забивающей поры поэзии, — в таких стихах поэзии нечем дышать: рыночный воздух, насыщенный запахами несвежей еды, контрафактного алкоголя, азиатской косметики, почерневшей красной рыбы и протухшей икры, — отбивает честный, чистый и страшный (от др. гр. «трагедийного ужаса») аромат эвристической и энигматической сферы бытия, небытия, инобытия и новобытия. Так порой сталкиваются стихотворчество и поэзия, литературность и поэзия, литературный рынок (с ценниками на текстах) и поэзия поэзии (Н.В. Гоголь), которая ничего не стоит, кроме жизни, души, смерти, любви и Его Самого́.
Текстоид, как и текст, реализуется (авторский текст; текст читателя и оптимальный [результат синтеза авторского и читательского текстов]) и становится частью литературы и литературного рынка.
Однако следует отметить, что, совпадая в специфике технологии и в целом в сфере реализации, текст и текстоид имеют совершенно различные процессуальные этапы и механизмы порождения. И текст, и текстоид проходят стадию / стадии замысла, когда тексты-замыслы в их зачаточном, недооформленном и нереализованном виде трудно отличить друг от друга. Что же является идентификационной зоной творческого сознания и дотекстового состояния текстотворчества? Это очень важный дозамысловый этап текстотворчества в сознании автора — этап, в котором начинает развиваться текст (генезис). Текст, но — не текстоид (текстоид порождается, создается и полностью реализуется на стадии текста-замысла с ориентацией не на гармонический Абсолют, текст-промысл и архетекст, а, как правило, на чужой известный или малоизвестный текст). (Текст-промысел как текст идеальный или как образ идеального текста, образ эталонного текста; данное метатекстовое образование связано прежде всего с авторскими мифологическими, метафизическими [«божественными»] представлениями о текстотворчестве.) Именно такие представления являются основанием для создания текста и его предтекстовой сущности — текста-замысла. Создание текстоида лишено такой основы. Текстоид создается (пишется) разными авторами: образованными, но бесталанными; необразованными и бесталанными, но, главное, некультурными, т.е. существующими вне культуры словесности и поэзии.
Архетекстуальная основа текстотворчества очевидна: автор, обладающий талантом текстотворца и существующий в культуре поэзии (как часть ее), всегда ориентирован на архетекстуальный образ текста как на глобальный, фундаментальный метатекст, вмещающий в себя образы Космоса, Вселенной, галактики (Млечный Путь и иной), Солнечной системы и планеты Земля. Архетекст (как метатекст и как дотекстовое, предтекстовое состояние сознания поэта) содержит в себе образные и логические представления автора о бесконечности, вечности, бытии, небытии, инобытии, новобытии, Боге, Абсолюте, Духе, процессуальности, предметности, атрибутивности, системности, закономерности, каузативности, неизбежности, жизни, смерти, любви, истине, добре, душе (все данные категории имеют абсолютный характер).
У О. Мандельштама есть стихотворения, не входящие в основной корпус стихотворений (1906–1937 гг.). Среди них находится ряд стихотворений (как правило, шуточного характера), которые представляют собой текстоиды. (Здесь читатель возмутится: «Но «Моргулеты» — замечательны!») Да, такие стихотворения (текстоиды) — это хорошая литература, в которой накопилось огромное количество «легких» жанров — от эпиграммы до каламбура, от пародии до шаржа, от нравоучительной сатиры до дидактических поучений, от шутки до анекдота и т.п. Приведем несколько текстоидов О. Мандельштама.
<Анне Ахматовой>
Вы хотите быть игрушечной,
Но испорчен Ваш завод,
К Вам никто на выстрел пушечный
Без стихов не подойдет.
1911
В этом текстоиде главным эвристическим элементом является не коммуникативный портрет А. Ахматовой, а антонимичная — до дизъюнктивности — рифма «игрушечной — пушечный». Стихотворная шутка в этом случае познает речевые и дискурсивные возможности, проявляющиеся в текстоидах.
Кушает сено корова,
А герцогиня желе,
А в половине второго
Граф ошалел в шале.
1913?
Познавательность (гносеологичность, экзистенциальность, онтологичность, метафизичность и проч.) здесь (как и в любом ином текстоиде) подменяется эвристичностью, — в данном случае — каламбурной.
Не унывай,
Садись в трамвай,
Такой пустой,
Такой восьмой…
1913 [или 1915]
Каламбурный рефрен «такой — такой» усиливает семантику и символичность цифры 8, которая есть — в горизонтальном написании — знак бесконечности. Бесконечность рутины городского, общественного жития-бытия здесь обретает весомость концептуального образования: «Такой пустой, / Такой восьмой…».
Вуайажор арбуз украл
Из сундука тамбурмажора.
— Обжора! — закричал капрал. —
Ужо расправа будет скоро.
1915
Экзотический (основанный на частом употреблении иноязычной лексики) звуковой каламбур усиливает комическую основу железнодорожной драмы и уравновешивается русским просторечием «обжора».
Барон Эмиль хватает нож.
Барон Эмиль бежит к портрету…
Барон Эмиль, куда идешь?
Барон Эмиль, портрета нету!
1915?
Экспромт посвящен отцу поэта, который, разгневанный, хотел изрезать на куски не понравившийся ему портрет сына. Четырехкратный повтор «Барон Эмиль» доводит шутку до абсурда и создает тем не менее правдивый портрет совокупной свободы оценок мира сего семьи Мандельштамов: отчаянная смелость, безоглядность поступков, стремление к своему волеизъявлению — вот черта характеров отца и сына, принадлежавших к фамилии Мандельштам. Данный текстоид является автопортретом поэта на фоне портрета отца Эмиля Вениаминовича.
Газелла
Почему ты все дуешь в трубу, молодой человек?
Полежал бы ты лучше в гробу, молодой человек.
1920
Данный текстоид является полифункциональным: во-первых, это жанровая пародия; во-вторых, здесь просматривается сатира на «молодую» комсомольскую поэзию; в-третьих, это бытовая инвектива (кто-то играет беспрестанно на трубе за стеной, в соседней комнате: двустишие написано в Феодосии) и т.д.
Ольге Андреевне,
девушке-милиционеру
Не средиземною волной
И не вальпургиевой жабой —
Я нынче брежу, сам не свой,
Быть арестованному бабой.
Данный текстоид является автопародией («средиземная волна» — «средиземная обида» из «Нереиды мои, нереиды…»), и одновременно здесь присутствует намек на зловещий цвет времени («времени Вагнера» — «вальпургиева жаба»), и, «наконец», словосочетание «быть арестованному» (в середине двадцатых годов) кажется еще шутливым, но через 14 лет О. Мандельштам «будет арестован» не бабой, но органами НКВД: так шутка обретает эвристическое и отчасти пророческое значение.
Стихи О. Мандельштама, написанные для детей, заслуживают отдельного исследования, однако следует заметить, что «детские стихи» — это поэтические текст, но никак не текстоиды. Ср.:
— Мне, сырому, неученому,
Простоквашей стать легко, —
Говорило кипяченому
Сырое молоко.
А кипяченое
Отвечает нежненько:
— Я совсем не неженка,
У меня есть пенка!
(Примус, III)
В самоваре, и в стакане,
И в кувшине, и в графине
Вся вода из крана.
Не разбей стакана.
— А водопровод
Где
воду
берет?
(Примус, IV)
Талантливые стихи, содержащие в себе компоненты эвристичности. Поэтические тексты для детей — суть результат процессов особого познания, когда когнитивно осваиваются известные, знакомые предметы повседневного быта и жития. О. Мандельштам обладал уникальным талантом познавать известное — с мягким юмором, улыбкой и непременным открытием новых сторон изведанного. Поэтические тексты для детей в русской и мировой литературе демонстрируют ювенильную сущность и поэтического мышления / познания, и поэтической природы всего существующего в этом и в воображаемом мире.
***
Формальные показатели текстоида могут совпадать с различными планами выражения поэтического текста. Но функционально-содержательный аспект текстоида оказывается искусственно сконструированным. Как отличить текстовую подделку от текста? Идентификатором подлинности текста в данном случае становится качество поэтической гармонии. Можно ли имитировать гармонию — да, но только аудиально-визуальные стороны (формальные) лжегармонии (и здесь обычно аксиологическую основу, оценочное отношение к гармонии составляют чувство меры, вкуса и объема: подделка обнаруживает себя, как правило, сразу). Можно сымитировать порядок, соразмерность, но не совершенство (многоаспектное), подлинность, истину, добро, любовь и действенный хаокосмоэкос. Невозможно подделать онтологическую гармонию — она подменяется социальным гармоноидом (постоянное соотнесение формально-содержательно-функционально стороны текстоида с актуальностью социального характера — с модой, с трендами, с мэйнстримом etc). Этико-эстетический компонент подменяется чисто эстетическим, оторванным от содержания текстоида, от традиции и культуры словесности (как правило, эстетика текстоида или агрессивная, или вялотекущая, но всегда лишенная этики и нравственности).
Периферийная сфера литературы, институции, группы, направления и проч. любительской поэзии от веку переполнена текстоидами. Нельзя относиться к сфере текстоидов оценочно-отрицательно: видимо, словесность нуждается в массовом стихописании и в государственном, и в профессиональном стихописательстве, в рэпе, хип-хопе, и в массовых текстах популярных песен, и в рок-поэтических текстах (среди которых есть и достойные, такие как стихи Земфиры, Дж. Леннона, Джимми Моррисона, английских поэтов-песенников Берни Топина, Тима Райса и многих других). Именно такое стихопроизводство создает некую необходимую для изящной словесности «климатическую» и «ландшафтную» зону защиты поэзии от полной и непроницаемой тишины.
Таким образом, текстоид как вариант текста, существующий в виде, в форме, в функции и содержании недотекста, являясь результатом поверхностного или ложного, имитационного поэтического познания, прежде всего выполняет функцию звучащей тишины, что оттеняет SILENTIUM и делает его более ощутимым и необходимым тому, кто создает поэтические тексты. Текстоиды могут быть наполнены талантливым содержанием (как у О. Мандельштама) и являются, как правило, результатом языковой, текстовой литературной игры.
Основные характерные черты текстоида таковы:
1. Текстоид — результат не поэтического познания, а упражнения в сочинении стихов.
2. Текстоид — недотекст: он не имеет полного набора признаков текста генерального, категориального, дифференциального и дополнительного характера.
3. Текстоид — это результат имитации всех единиц, компонентов и сфер текста. Текстоид — фейк, подделка.
4. Текстоид — это неталантливый постмодернистский (в широком смысле) речевой результат.
5. Текстоид, как правило, является максимально, тотально интертекстуальным образованием.
6. Текстоид — это абсолютный центон (и звуковой, и интонационный, и в просодической, и в содержательно-функциональной сферах).
7. Центон — это результат стилизации (в узком и широком понимании).
8. Текстоид — это в широком смысле пародия на текст.
9. Текстоид часто реализуется в форме шуточных стихов, шаржей и эпиграмм.
10. Текстоид бывает также результатом мистификации.
11. Текстоид, в отличие от поэтического текста, подвергается пересказу.
12. И др.
Текстоид — это единица не культуры, но культуроида, поэтому он востребован читателем-представителем того или иного культуроида (или «субкультуры»).