Между строк воспоминаний
Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2019
Юлия Хомякова — родилась в Свердловске. Окончила школу № 70 с углублённым изучением английского языка. В 1986 г. окончила киноведческое отделение сценарно-киноведческого факультета ВГИКа. Автор сценариев нескольких документальных телефильмов. Член Союза кинематографистов России и Международной федерации кинопрессы (ФИПРЕССИ). Награждена дипломом Гильдии киноведов и кинокритиков СК России в номинации «История отечественного кино» за книгу «Поучительная история Бюро пропаганды киноискусства» (2017).
Под красным знаменем или под чёрным?
На протяжении всей своей жизни кинорежиссёр Иван Пырьев, народный артист СССР и лауреат шести Сталинских премий, любил рассказывать о том, как он четырнадцатилетним подростком удрал на Первую мировую войну. Его воспоминания читаются как приключенческая повесть: Ваня Пырьев был военным разведчиком, дважды получил Георгиевский крест. Это был так называемый солдатский Знак Отличия Военного ордена (солдатский Георгиевский крест) — именно для «нижних чинов»1. 4 октября 1917 г. Ваня Пырьев был ранен в боях за Моонзундский архипелаг, за что получил вторую награду и был эвакуирован в Москву: «От ран, полученных в боях, моя правая рука была в течение нескольких месяцев парализована»2. Впоследствии он это тщательно скрывал, чтобы, упаси боже, не считаться инвалидом. За восемь месяцев, проведённых с октября 1917 г. по май 1918 г. в Воскресенском лазарете на Мясницкой, руку удалось спасти. По тем временам — настоящее чудо медицины.
Вместе с тем воспоминания Пырьева о периоде с мая 1918 г. до лета 1919 г. предельно лаконичны, что вызывает некоторое удивление: ведь герои Гражданской войны занимали почётное место в советском общественном пантеоне, а Пырьев, наоборот, именно царскими боевыми наградами как-то особенно гордился, не стеснялся упоминать о них даже в советских анкетах.
Октябрьская революция застала Ваню Пырьева в Москве. Из окна лазарета Ваня Пырьев наблюдал бои с юнкерами за телеграф: «В лазарет наш, между прочим, привозили много раненых юнкеров, и когда его заняли красноармейцы, то, увидев у меня Георгиевские кресты, приняли за юнкера и хотели было выбросить из лазарета, но врачи и медицинские сёстры отстояли меня»3, — вспоминал Пырьев впоследствии. В дальнейшем он никому, особенно кинематографистам, не показывал эти боевые награды. Удалось ли ему сберечь свои Георгиевские кресты в стольких сражениях и житейских передрягах? «Захватив телеграф и почтамт, красногвардейцы вышли на Театральную площадь и подошли к Кремлю. Стрельба из винтовок, пулемётов и редкие орудийные выстрелы меня будоражили. Накинув шинель, с рукой на перевязи, я крадучись выбрался из лазарета. Прижимаясь к стенам и прячась в подворотнях, дошёл до Малого театра. Как сейчас, помню совершенно пустую Театральную площадь, быстро проходящий отряд вооруженных штатских людей, две трёхдюймовые пушки, направленные в сторону «Метрополя», и выходящих из «Метрополя» с поднятыми руками юнкеров…»
В мае 1918 г. Ваня Пырьев выписался из лазарета. Лечение было ещё не совсем закончено, а врачи его отпустили. Зачем такая спешка?
После Октябрьской революции было неспокойно. Не все «бывшие» покинули Россию, в которой положение Советской власти казалось непрочным, тем более что и Николай II с семьёй, и другие Романовы, и организаторы февральского переворота ещё были живы. Бывший революционер Георгий Соломон4, который в Стокгольме, где его застигла революция, часто встречался с Вацлавом Воровским (советским посланником в Швеции и одновременно директором отделения русского акционерного общества «Сименс и Шуккeрт»), который совершенно не верил «в прочность этого захвата большевиками власти, …ибо «где же Ленину, этому беспочвенному фантазёру, сделать что-нибудь положительное… разрушить он может, это легко, но творить — это ему не дано…» Те же разговоры он вёл и с представителями посольства временного правительства (Керенского)…»5. После возвращения Соломона из России Воровский спросил его: «Ну, Георгий Александрович, скажите мне теперь по-товарищески… что?.. Очень плохи дела в Петербурге?… Скоро конец?» В такой обстановке и Ваня Пырьев со своими Георгиевскими крестами, по-видимому, решил «залечь на дно»: ведь его заслуженные военные награды чуть не стоили ему жизни! Само собой разумеется, что уже из-за этого Ваня Пырьев в тот момент не был «за красных». Он собрался домой — в Сибирь. Но не такова была его натура, чтобы остаться в стороне от больших событий. Именно это качество определило всю его дорогу, которая в тот момент была дорогой войны: «По всей Сибирской железнодорожной магистрали шли бои с белочехами. Стали формироваться красногвардейские отряды… Захваченный всеобщим настроением, несмотря на ещё не зажившую рану, я тоже вступил в один из отрядов… Это был отряд анархистов-максималистов. Анархисты мне нравились не за идеи, которых я не знал, а за то, что на каждом из них было навешано много разного оружия. Помимо кавалерийских карабинов у всех у них были маузеры или кольты…».
К тому времени, когда Пырьев начал готовить последний вариант своих воспоминаний, слово «анархист» воспринималось как устаревшее, типа «карбонарий» или «народоволец», однако он всё равно сделал оговорку, что-де «не знал идей». Слишком живо помнил Пырьев то время, когда за доказанное обвинение в связях с анархистами можно было заплатить жизнью. В 1931 г. в одной из своих анкет6 и в первом варианте воспоминаний он вообще не упоминает об анархистах-максималистах. Зная, как впоследствии боролся Пырьев за усиление во власти представителей отраслевой среды, трудно поверить, что он совершенно не знал идей анархистов-максималистов: напротив, некоторое их влияние можно проследить даже спустя много лет…
Революционные бои в Москве наблюдал один из тех, с кем пути Вани Пырьева ещё не раз пересекутся, — шестнадцатилетний гимназист Женя Габрилович, будущий классик советской кинодраматургии и кинопедагогики. Он тогда жил с родителями в одном из переулков Каретного ряда: его соседями были «доктора, бухгалтеры, учителя, коммивояжёры… был среди нас и князь, впрочем, только он один знавший, что он есть князь»7. Мужчины-жильцы, забив наглухо парадный подъезд, устроили дежурство и коротали тревожное время за картами: «Никто не верил, что гул за забитой дверью имеет вес в судьбе человечества. …играли с большим увлечением, невзирая на то, что переламывался мир». Под утро на шестой день канонада затихла, и Женя Габрилович решил выйти на улицу: «Безлюдно. Все окна мертвы. Однако, как только я подошёл к бульвару, застучало где-то поблизости: стрельба. Я прижался к стене. Опять затихло. Опять застучало. Снова затихло. Из-за угла вдруг выбежал человек. Полуматрос-полумастеровой. В руках у него был револьвер. Он устремился ко мне, приставил револьвер к моей груди.
— Ты, гад, стрелял?
— Что вы, дяденька! У меня и револьвера-то нет.
— Болван, — определил матрос. — Ты чего тут?
— Смотрю.
— Че-во? — удивился он.
— Смотрю, — повторил я.
— Че-во?— повторил он.
— Революцию.
— Да ты и вовсе чурбан, — определил полуматрос-полумастеровой. — Ну ладно, дыши и не попадайся. Беги!
И я побежал. Во весь дух. Так, что раскалывалось сердце».
И вот какую любопытную подробность добавляют воспоминания Николая Кармазинского8, который в своё время рассказывал киноведу Николаю Изволову о своих юношеских приключениях. Кармазинский в 1917 г. посещал собрания московских анархистов. На этих собраниях активно выступал юный Евгений Габрилович. Случайно ли, что Пырьев и Габрилович в одно и то же время оказались на улицах охваченной революционными боями Москвы, причём оба описали увиденное лишь в последние годы жизни? Случайно ли, что ни Пырьев, ни Габрилович не упомянули в своих мемуарах о том, где и когда они познакомились?
Впоследствии Пырьев и Габрилович попали в театр Мейерхольда, что позволяет биографам отнести их знакомство именно к этому периоду. Но похоже, что это произошло как раз в 1917 г. в Москве, на собраниях анархистов. И, кстати, Пырьев не уточнил, на какой именно станции Транссиба он встретил анархистов, которые так его увлекли. Не случилось ли этого раньше, в Воскресенском лазарете, где Ваня Пырьев сошёлся с каким-то раненым анархистом и поддался его влиянию? Тогда становится понятно, почему он так заторопился с выпиской. Ведь в начале 1918 г. большевики начали «зачистку» Москвы от анархистов. Видимо, поэтому Ваня Пырьев и сбежал из Воскресенского лазарета: оставаться в Москве ему было действительно опасно.
Но только в последнем варианте воспоминаний Иван Александрович наконец-то решился сообщить то, о чём долгие годы молчал: «Перед отступлением из Екатеринбурга отряд анархистов нёс наружную охрану бывш. Ипатьевского особняка в ту ночь, когда в нём расстреливали последнего российского царя Николая II и некоторых членов его семьи»9. Готовя к публикации воспоминания Пырьева, работавший над текстом коллектив киноведов во главе с Р. Юреневым почёл за благо опустить этот абзац. Жизнь и смерть последнего российского императора ещё была нежелательной темой. Кроме некоторых воспоминаний о екатеринбургской казни, изданных в 20-е и 30-е годы, никаких сочинений про Николая II в СССР долгое время не выходило: книга М. Касвинова «Двадцать три ступени вниз» и роман В. Пикуля «У последней черты» вышли уже после смерти Пырьева. В начале «перестройки» был выпущен на экраны фильм Э. Климова «Агония», а уж затем потоком пошли исследования, посвящённые жизни и смерти Николая II.
Многие источники подтверждают, что охрану Ипатьевского дома действительно меняли часто: и уральские рабочие, и пленные австро-венгры, перешедшие на сторону красных, и латышские стрелки быстро проникались сочувствием к узникам. Анархисты же имели сильное влияние в Уралсовете и, по свидетельству современников, открыто требовали расстрелять царя. Представляется вполне вероятным, что анархистов, тем более — вооружённых до зубов, сочли достаточно надёжными для охраны Ипатьевского дома в ночь с 16 на 17 июля 1918 г.
Стоял ли шестнадцатилетний Иван Пырьев в той наружной охране? Видел ли царя, за которого он пролил кровь и чьё отречение от престола едва не привело к развалу страны? Видел ли беззащитных девушек, младшая из которых была ему ровесницей, и больного подростка, чей портрет украшал его свидетельство об окончании Мариинской мужской церковноприходской школы? Если же Ваню Пырьева по малолетству не включили в состав охраны, то — что потом рассказывали ему «боевые товарищи»? Выражение «некоторых членов его семьи» выдаёт характерную для человека тех лет реакцию на события в Ипатьевском доме: недавние подданные Николая II, шокированные его казнью без суда, долгие годы отказывались верить в то, что неповинных царских детей не пощадили, что никому из них не удалось спастись. Факт убийства всей семьи признали гораздо позже, когда народ уже привык к арестам и расстрелам даже самых высокопоставленных коммунистов… Чаша сия, между прочим, не миновала почти всех, открыто признававших себя участниками казни Николая II. И Пырьев, безусловно, всю жизнь чувствовал себя причастным к некому государственному секрету. Из всех советских кинематографистов только ему да Александре Хохловой (племяннице убитого в Ипатьевском доме доктора Евгения Боткина и внучке основателя Третьяковской галереи Павла Третьяков) случилось оказаться в некотором смысле ближе всех к особе Николая II.
Вскоре Ваня Пырьев вместе с красными и анархистами покинул Екатеринбург: 25 июля в город вошли белые, которым потрясённые горожане сопротивления не оказали. «Наш отряд с небольшими боями отступал по Горно-Благодатской железнодорожной ветке к Перми, — пишет Пырьев, не упоминая о грандиозном поражении Красной Армии под Пермью. — В результате грубых ошибок армейского командования <…> Пермь была сдана 25 декабря. 3-я армия понесла большие потери: около 18 000 бойцов, 37 орудий, около 250 пулемётов. <…> Усталость и истрёпанность частей при отступлении доходили до того, что красноармейцы ложились на снег и просили товарищей пристрелить их. <…> 29-я дивизия пять дней отбивалась «буквально без куска хлеба», при 35-градусном морозе; было много случаев измены военспецов, перехода на сторону противника целых полков»10. Ване Пырьеву посчастливилось избежать этого: «Вскоре я заболел тифом и был эвакуирован из Перми в Вятку. Оправившись от болезни, я вступил в ряды Красной Армии и в партию. Сначала был рядовым красноармейцем, а потом — политруком».
Как это Ваня Пырьев так быстро превратился из анархиста в коммуниста? Трудно поверить, чтобы он, с его высокими понятиями о товариществе, решил потихоньку сбежать от анархистов-максималистов, разочаровавшись в них. По-видимому, он действительно захворал и, оставленный где-нибудь в больнице, очнулся от тифозного бреда уже в другой компании. В упомянутой анкете Пырьев указал, что он в 1918 г. вступил в красноармейский партизанский отряд11. Вот это похоже на правду: в вихре Гражданской войны многим приходилось приставать к тем, кто их принял, не вдаваясь в политические тонкости.
Значит, семнадцатилетний мальчишка, который уже три года воевал и больше ничего не умел делать, был готов воевать в какой угодно армии, лишь бы его там накормили и вооружили? А тех, кто ему вовремя и доходчиво объяснил, что такое Красная Армия и почему надо воевать именно в ней, он опять как будто подзабыл? Не будем торопиться с выводами. Возможно, Пырьеву была известна дальнейшая трагическая судьба тех, кто быстро и надёжно «перековал» его в большевика.
В регистрационном бланке члена КПСС Пырьев уточнил, что с мая 1918 г. по декабрь 1919 г. он был рядовым «отряда анархистов-максималистов 6-го полка дивизии Азина 4-й железнодорожной бригады». Из этого можно предположить, что отряд анархистов, в котором сражался Ваня Пырьев, в полном составе перешёл в дивизию Азина. Это был типичный командир Гражданской войны, чьё имя за все прошедшие с того времени годы обросло красивыми героическими легендами, было присвоено улицам в Ижевске, Казани, Кирове, Елабуге, Мамадыше, Саратове, Свердловске и Сарапуле, в его честь назывались посёлки, пароход и 28-я стрелковая дивизия РККА. Факт службы у Азина уже не надо было скрывать. Между тем самому Пырьеву было известно, какими ещё делами прославился в тех краях комдив Азин.
Достоверных сведений о В.М. Азине мало: родился в Полоцке, из латышей (по другим данным — из казаков). В революцию пришёл с фронта Первой мировой. Воевал в Прикамье, Поволжье и на Урале, получил ранение в руку, не долечился, вернулся в дивизию. В феврале 1920 г., при форсировании Маныча, в составе группы конных разведчиков столкнулся с группой белоказаков. После пленения Азина над частями Красной Армии разбрасывали с аэропланов листовки с текстом якобы написанного им призыва к красноармейцам прекратить Гражданскую войну и заключить мир с казаками. Однако сам Азин в этот момент был уже мёртв. По официальной версии — был разорван на части после зверских пыток, по менее распространённой — застрелен при попытке бегства: свидетелей его гибели не нашлось, место захоронения точно неизвестно. Среди знавших Азина были, так сказать, и «независимые эксперты» — например, захваченный им в плен колчаковский офицер Л.А. Говоров, впоследствии маршал Советского Союза. Из воспоминаний простых жителей Ижевска, Воткинска и иных мест боевой славы, а также из обнародованных архивов вырисовывается банальная для Гражданской войны картина, сходная, кстати, с реальной биографией Г. Котовского и подобных ему деятелей. Таких людей, не имевших ни сил, ни знаний для серьёзных военных операций, большевики использовали при подавлении народных восстаний против красных. Очевидно, Пырьев знал такие факты. Потому и не развлекал он своих слушателей байками о комдиве Азине.
Красная Армия всех сильней
Отряд анархистов присоединился к азинцам в середине 1918 г. А вот при каких обстоятельствах «очнувшегося от болезни» Ваню Пырьева как ни в чём не бывало взяли в Красную Армию? Возможно, среди красноармейцев оказался кто-то из бывших односельчан или однополчан Вани Пырьева; признал его, поручился за него. С кем ещё могли сойтись военные пути Вани Пырьева? Здесь заметно выделяется, например, С.В. Мрачковский — в 1917 г. член Екатеринбургского Совета, разъездной агитатор Уральского обкома РСДРП (б), начальник бригады на дутовском фронте, комиссар Екатеринбургско-Челябинского фронта, затем комиссар 2-й Уральской сводной дивизии и 29-й дивизии на Восточном фронте. Если учитывать, что Пырьев, судя по его воспоминаниям, с Красной Армией дошёл до Омска, откуда был отправлен в Екатеринбург и зачислен на краткосрочные курсы агитаторов, а по окончании этих курсов его назначили агитатором в политотдел 4-й железнодорожной бригады, то они с Мрачковским неоднократно могли «пересечься». Но после Гражданской войны Мрачковский, председатель трестов «Уралзолото» и «Госшвеймашина», возглавил троцкистскую оппозицию на Урале. Делиться воспоминаниями о нём стало нежелательно. Ведь в 1936 г. Мрачковского расстреляли, а через год — и его старшего брата, и его сыновей-комсомольцев… Только в 1988 г. эта несчастная семья была посмертно реабилитирована, но Пырьева к тому времени уже не было в живых.
Также Пырьев успел недолго побыть и комсомольцем. А вот в партию, судя по ранним анкетам, он на самом деле вступил только в октябре 1919 г.
В одной из анкет 1931 г.12 Пырьев уточнил, что он служил на Восточном фронте, в 27-й дивизии 4-й железнодорожной бригады, и в июне 1919 г. вернулся в рядах Красной Армии в Екатеринбург, где до конца 1919 г. работал «в различных частях Красной Армии». Однако Красная Армия вошла в Екатеринбург только 19 июля. И некоторые источники с большой вероятностью указывают на то, что Иван Пырьев действительно оказался в этом городе раньше, чем туда вошла Красная Армия. А при каких обстоятельствах? Если бы их точно узнать, стало бы ясно, почему Пырьев нечасто вспоминал два уральских года, ставшие столь важной вехой в его судьбе. В Екатеринбурге сибиряк Иван Пырьев познакомился с Григорием Александровым и Сергеем Герасимовым из Челябинского уезда. Дороги Александрова и Пырьева в дальнейшем разошлись. Но о Екатеринбурге у них осталось немало общих воспоминаний.
Позже Г. Александров вcпоминал: «Первая встреча с Ваней Пырьевым… Это было в 1919 году в Екатеринбурге (ныне Свердловск). Я учился на курсах режиссёров рабоче-крестьянского театра и здесь познакомился с пареньком из сибирского села Камень, что на Оби. Пырьев был страстно, самозабвенно влюблён в театр. Как только город освободили от колчаковцев, мы с Пырьевым организовали при клубе ЧК коллектив художественной самодеятельности. А затем ушли в Красную Аримю. Через год, вернувшись из армии, снова встретились. Пырьев повзрослел, возмужал, но остался таким же неуёмным, азартным, деятельным…»13. Через шесть лет в автобиографической книге «Эпоха и кино» Александров уточнил обстоятельства их знакомства: «В период колчаковщины к нашему дому прибился сибирский паренёк Ваня Пырьев. Он так же, как и я, был горячо влюблён в театр»14. В обоих вариантах о недавнем военном прошлом «сибирского паренька Вани», о его Георгиевских крестах — ни слова… Эти расхождения объясняются не только возрастной аберрацией памяти. Очевидно, по взаимной договорённости два великих советских комедиографа держали в секрете какие-то эксцентрические сюжеты своей молодости.
Похоже, Иван Пырьев действительно оказался в Екатеринбурге раньше июля 1919 г.15: то ли «застрял» ещё при красных в 1918 г. по болезни, то ли проник в город как разведчик ещё до прихода Красной Армии и как-то сумел затаиться. Вот тогда Пырьев, по-видимому, и нашёл убежище в двухэтажном доме на берегу Исети16, где жил его новый друг Гриша Мормоненко — будущий Григорий Александров. За всю жизнь оба так никому и не выболтали тайну социального происхождения одного и военных похождений другого.
Обстановка вокруг будущих орденоносцев и Сталинских лауреатов была опасной. При белых тюрьмы в Екатеринбурге были переполнены, потому что город фактически подчинялся одновременно трём правительствам — Самарскому, Уральскому и колчаковскому Сибирскому. Пользуясь неразберихой, все кому не лень сводили личные счёты при помощи доносов. Лавина арестов, обоснованных и беспричинных, нанесла первый, ещё до ленинских и сталинских репрессий, удар по историческому населению Екатеринбурга. Лет через сорок в этом городе, уже Свердловске, практически не осталось коренных екатеринбуржцев: население полностью сменилось. Впоследствии Александрова никто не опознавал как Григория Мормоненко. Смена фамилии была частой в те времена — вместе с прежней фамилией пряталось и прошлое.
Григорий Александров в опубликованной биографии называл себя сыном горнорабочего, с девяти лет работавшим в оперном театре на побегушках. Однако в архивах краеведческого музея, Музея писателей Урала и в краеведческом отделе екатеринбургской библиотеки имени В.Г. Белинского есть другие сведения. Отец Григория Александрова, Василий Григорьевич Мормоненко, выходец с Украины, был купцом как минимум второй гильдии: в Екатеринбурге ему принадлежали довольно крупная гостиница и ресторан «Сибирь»17 на Покровском проспекте (ныне улица Малышева). При этом в архивах Екатеринбургского театра оперы и балета нашлось упоминание о мальчике Григории Мормоненко, помощнике бутафора: очевидно, трудовому воспитанию в этой семье тоже придавали значение. По-видимому, Василий Мормоненко умер ещё до революции, и его вдова не смогла освоить гостиничное дело, что к 1917 г. дало ей право уже не считаться «купчихой». Однако Гриша Мормоненко всё же закончил музыкальную школу по классу скрипки, а после ухода белых поступил на курсы режиссёров рабоче-крестьянского театра при Екатеринбургском Губпрофсовете. Вскоре шестнадцатилетнего Гришу назначили руководителем фронтового театра. Если бы происхождение Александрова открылось, он мог бы угодить в разряд лишенцев.
Что касается красноармейца Пырьева, то перед ним тоже вроде бы открывались неплохие карьерные перспективы по военной части: его командирские задатки стали уже заметными. «Наверное, он мог бы стать полководцем — такой у него был сильный характер, — если бы не испытывал почти патологическое безразличие ко всему, что не было связано с кинематографом»18, — вспоминала впоследствии Марина Ладынина.
Однако путь Пырьева в кино прошёл через театр, как и у многих других: «Разными путями, из разных профессий в 30-е годы приходили люди в кинорежиссуру. А. Довженко, как известно, до кино был учителем и дипкурьером. Вс. Пудовкин — химиком. Б. Барнет — боксёром. М. Донской — юристом. М. Ромм — скульптором и переводчиком. Л. Луков — работником газеты. М. Калатозов — шофёром. Ф. Эрмлер — чекистом. Л. Арнштам — музыкантом… но больше всего режиссёров пришло в кино всё-таки из театра. С. Эйзенштейн, Г. Александров, Г. Рошаль, А. Роом, Н. Экк <…> Игорь Савченко», — вспоминал Пырьев. И почти все выходцы из театра принесли в кино свои театральные наработки и термины, которые освоил и Пырьев. Это помогло ему освоиться в кино. А театральный дебют Пырьева произошёл именно на Урале.
Заметим, что Пырьев и Эйзенштейн, при всех различиях своего социального происхождения, оказались в сходной ситуации: их родители не могли им помочь в жизни, потому что отец у них обоих умер, а мать была бесконечно далека от их интересов. Оба они начали работать в искусстве, не снимая солдатских шинелей. Обоим надо было стать сметливыми, цепкими, обоим приходилось чутко держать нос по ветру и приспосабливаться к быстро менявшейся обстановке. Пырьеву пришлось в этом смысле немного легче: в годы «военного коммунизма» он, всегда гордившийся крестьянскими корнями, без особого труда отождествил себя с пролетариатом — гегемоном революции. В одной из своих анкет Пырьев сообщил, что он «в начале 1920 г., увлекшись идеями Пролеткульта, включился в организационную работу по созданию Уральского областного Пролеткульта»19.
В Екатеринбурге Пырьев подтянул свой общеобразовательный уровень: он немедленно записался в народный университет. Первый раз он показал свои организаторские способности и отважился выйти на сцену в профессиональной труппе некоего Вольмарда. Три месяца Иван Пырьев исполнял небольшие роли, но поставить в афишу свою фамилию постеснялся и взял псевдоним — Алтайский. В Екатеринбурге же Пырьев получил первые опыты постановки, хотя до серьёзной режиссуры, конечно, было ещё далеко.
В ожидании мировой революции
Как провёл Иван Пырьев те два года на Урале? В одной из анкет20 он указал, что в 1919 г. был при Автоуправлении III армии письмоводителем: как мы видим, даже в те годы Иван Пырьев писал хоть не без ошибок в правописании и пунктуации, но разборчиво. В 1920 г. Пырьев работал уже при штабе Восточного округа: «Учился, работал, играл в спектаклях, выступал в клубах (читал стихи), был секретарём партийной ячейки, активным организатором субботников и даже… играл в футбол. День мой начинался в 6–7 часов утра и кончался в 2 часа ночи… Полуголодный, усталый, я еле добирался до своего угла, который снимал за полпайка, и засыпал с верой в победу мировой революции». Да и как было не верить?! Казалось, вот-вот — и всемирную революцию, в том числе и культурную, уже не остановить! Во время второго конгресса III Интернационала, проходившего в Москве летом 1920 г., было создано Международное бюро Пролеткульта под председательством Луначарского, куда входили представители Англии, Франции, Германии, Швейцарии, Италии… Однако в Советской России было голодно и неспокойно. Летом того же года Екатеринбургский губисполком даже объявил военное положение. В октябре в Красноуфимском уезде крестьяне восстали против продразвёрстки (нормы сдачи хлеба были завышены без учёта плохих погодных условий, снизивших урожай). Военное положение сняли только к концу декабря. Что представляли собой тогдашние крестьянские выступления против продразвёрстки?
Любая гражданская война высвобождает инстинкты — не только первобытные, но и извращённые. В постсоветском кино («Адмиралъ», реж. Андрей Кравчук, 2008; «Солнечный удар», реж. Никита Михалков, 2014) была отражена запретная в советское время тема зверской расправы красных под руководством Розалии Землячки над белыми пленными в Крыму 1920 г. А что же крестьяне — сельские трудящиеся, братья пролетариата? «Если бы собрать воедино все их (продработников. — Ю.Х.) преступные действия, назвать цифры невинно расстрелянных, арестованных, изнасилованных, обобранных, униженных и оскорбленных ими крестьян, получился бы оглушительной силы обвинительный документ»21, — писал об аналогичных событиях в Тобольской губернии писатель Константин Лагунов. Но и ответные действия униженных и оскорблённых крестьян тоже не заставили себя ждать: «Дикая ярость, невиданные зверства и жестокость — вот что отличало крестьянские восстания 1921 года… <…> Трудно представить и описать все те нечеловеческие муки и пытки, через которые по пути к смерти прошли коммунисты и все те, кто хоть как-то проявлял благожелательное отношение к Советской власти»22. Всё это делали те же сибиряки — чалдоны, кержаки, православные. Ещё недавно они так же пахали и сеяли на родной земле, как Пырьевы и Комогоровы; бились «стенка на стенку» с соседями на масленицу и с ними же христосовались на Пасху; пели старинные народные песни и копили по монетке сынку на ученье, дочке на приданое… Простые трудящиеся. Наши люди.
Впоследствии Пырьев ни с кем не откровенничал на такие темы, не проявлял интереса к историко-революционной тематике, к периоду, который в советской историографии называли «триумфальным шествием Советской власти». Однако в фильмах о современности Пырьев, не раз и не два порицаемый за «лакировку действительности», «украшательство» и т.п., был верен своему этическому выбору: не будить у зрителя тёмные инстинкты, обращаться к светлой стороне человеческого сознания. Силу воздействия экранного образа на подсознание массовой аудитории Пырьев ощутил, когда на экран вышли самые популярные его фильмы: «Неплохо зная жизнь простых людей, их труд, их радости и невзгоды, я сознательно стремился опоэтизировать их в своих картинах.<…> Лучшее в сегодняшнем дне всегда окрашено лучами восходящего солнца завтрашнего дня. <…> Я люблю искусство праздничное, взволнованное, вскормленное живыми соками жизни, не стелющееся по земле, а тянущееся ввысь…». Отношение к искусству как к сакральному действу ему привили позже, в годы учёбы, и это в его творчестве — самый заметный след Пролеткульта.
Полувоенный фон трудного времени определил главную черту искусства тех лет, которую только в этом контексте и можно понять. Воспевание прекрасного будущего и нежелание изображать кошмарную современность было свойственно не только пролеткультовским театрам: «возвыситься над бытом» призывали также Горький, Луначарский, Мейерхольд, Вахтангов.
В екатеринбургский период Иван Пырьев наконец-то нашёл выход своей неуёмной энергии, унаследованной от деда Осипа Комогорова: он занялся общественной работой. Участие Пырьева в общественной жизни Екатеринбурга и авторитет, который он за короткое время завоевал, подтверждает сохранившийся документ, написанный чёрной тушью от руки (орфография оригинала):
«РСФСР
Уральское Областное бюро Всероссийского Пролеткульта
г. Екатеринбург
5 августа 1920 г.
МАНДАТ
Настоящим удостоверяется что товарищ Пырьев Иван Александрович делегат конференции пролетарских культурно-просветительных организаций делигированный от Российского коммунистического Союза молодёжи 3 района с правом решающего голоса, что подписью с приложением печати удостоверяется.
Председатель Мандатной Комиссии (Подпись)
Секретарь: (Подпись)».23
Работу по организации Пролеткульта Пырьев выполнял не за деньги, не за паёк, а в свободное от работы время, на общественных началах. Так было и в дальнейшем. Валерий Фомин пишет: «Для людей пырьевского поколения участие в общественной жизни было нормой. <…> всякий, кто не посещал собрания, не выступал на них, не нёс какую-либо «общественную нагрузку», почти автоматически становился для власти чужим и подозрительным. Так появлялись «общественники поневоле». <…> Для Пырьева же — вот уж загадка из загадок — общественная работа, похоже, была самой настоящей и поистине испепеляющей его страстью»24.
Разгадать эту «загадку из загадок» не так уж и трудно, если искать в общественной работе не только социальный лифт. Для Ивана Пырьева это был ещё и способ удовлетворить его природную потребность в неких подвигах, в своего рода геройстве. Пырьев, оставаясь военнообязанным по возрасту, повоевать на Великой Отечественной не смог, но все положенные своему поколению пули и снаряды получил на общественной работе: «Труды на общественном поприще неизменно оборачивались для Пырьева сущим кошмаром. С роковой предопределённостью они заканчивались выговорами, скандальным снятием с должностей, болезненными пропесочиваниями и проработками. Приступами зависти и ненависти со стороны коллег. А в конечном счёте — нервными срывами, больничной койкой, инфарктами»25.
Впоследствии, уже в Москве, Пырьев не порывал связи с уральским Пролеткультом. Он несколько раз приезжал в Екатеринбург на каникулы. Почему не в Сибирь, не к матери? Этого Пырьев в своих воспоминаниях не объясняет. Мать и её вторая семья им больше не упоминаются. Какая участь постигла в водовороте Гражданской войны его родню со стороны матери — неизвестно. Позже в одной из анкет ГЭКТЕМАСа Пырьев на вопрос о составе его семьи написал: «Мать и брат»26, но не назвал их по именам… Ехать в родные края было к тому же долго и дорого. Вот свидетельство (орфография оригинала):
«От артиста I т. (Первого рабочего театра. — Ю.Х.) И. Пырьева
Заявление
Ввиду того, что мне ехать в Алтай в г. Камень куда билет стоит 75 000 000 руб. а если в 50’ю это наполовину (очевидно, имеется в виду какая-то льгота. — Ю.Х.), а ехать туда около 7 дней и обратно туже сумму. На что выданных мне денег не хватит я прошу ещё выдать мне дополнительно авансом жалованье за июль м-ц полностью.
2/VI-22. И. Пырьев»27.
Очевидно, аванс «за июль м-ц» не дали, иначе после каникул артист Пырьев околел бы с голоду, и он поехал к уральским товарищам, где зря времени не терял — ставил спектакли и массовые действия (возможно, мистерии пролеткультовского типа) на озере Шарташ. Это небольшое озеро, окружённое сосновым бором, и до сих пор — любимое место отдыха екатеринбуржцев. Центральная площадь, тогда Кафедральная (ныне — площадь 1905 года), видимо, не подходила для массовых действий: маршрут участников первомайских демонстраций «загромождали» торговые ряды, впоследствии снесённые, и Богоявленский собор, также снесённый в 1930 г. для расширения площади и придания ей прямоугольной формы, удобной для военных парадов.
В июле 1919 г., когда Александров с Пырьевым «принялись налаживать художественную самодеятельность в клубе ЧК»28, городу было, мягко говоря, не до театра: не работала канализация, все нечистоты сливались в городской пруд, наполнивший город смрадом, в окрестностях орудовали банды атамана Анненкова и прочих исчадий Гражданской войны… В 1920 г. в Екатеринбургском губнаробразе организовался театральный отдел. Александрова взяли туда инструктором (редактировал все спектакли, включая оперные и балетные постановки в оперном театре, где он когда-то начинал работать). Через некоторое время ему и Пырьеву предложили поставить спектакль в клубе ЧК.
Суровые уральские чекисты действительно заботились об улучшении своего «имиджа» в глазах екатеринбуржцев. Некий отсвет казни Романовых, в которой чекисты были задействованы, мягко говоря, не прибавил уважения к новой власти. В городе то и дело всплывали какие-то личные вещи узников печально известного Ипатьевского дома. Мародёрство практиковалось и в Красной Армии, и в ЧК, и в других силовых структурах тех лет (заградотряды, охотившиеся за «мешочниками», продотряды). Дзержинский в 1922 г. писал, что Красная Армия, наблюдая, «как сажают раздетых в подвал и в снег, как выгоняют из домов, как забирают всё, разложилась»29. Председатель Томской губчека М.Д. Берман в 1920 г. сообщал губкому РКП (б): «Работа в Чека часто развращает ещё не «обстрелянных» коммунистов, и они, прикрываясь «охраной революции», иногда начинают творить безобразия»30. Причина была ещё и в том, что ВЧК ввиду общей материальной скудости тех лет не получала от казны достаточных средств. Участь тех, кто не смог организовать, по тогдашнему выражению, «самоснабжение», могла быть печальной: так, в 1921 г. застрелился от отчаяния оголодавший работник Евпаторийской ЧК. Год спустя глава ГПУ Украины В.Н. Манцев докладывал Дзержинскому, что украинские чекисты ввиду нехватки средств вынуждены зарабатывать на пропитание грабежами и проституцией31.
Но так было не везде. Архивы екатеринбургских спецслужб сохранили свидетельства о суде над чекистом Шилковым, стянувшим часы у арестованного, и о расстреле сексота Бобровского за присвоение денег во время обыска. Вскоре катастрофическое положение с продовольствием заставило Советское правительство разрешить деятельность американских гуманитарных организаций, прежде всего AРA32, а также «Джойнт» и т.п., среди сотрудников которых, естественно, попадались разведчики. Нехватка людей, владеющих этикетом и умеющих одеваться в соответствии с обычаями капиталистических стран, заставляла привлекать к деятельности спецслужб людей из «бывших», как, например, дворянка Любовь Орлова или купеческий сын Григорий Александров.
В дальнейшем контакты Александрова с этим ведомством были интенсивными и плодотворными: он нередко выезжал за границу с различными поручениями. Впоследствии Александров и своего внука устроил в КГБ на должность кинооператора служебных съёмок (он снимал, например, обмен советского разведчика Конона Молодого). Что же касается Пырьева, то в его благонадёжности чекисты, по-видимому, особо не сомневались. Но для агентурной работы Пырьев явно не годился из-за своего конфликтного характера. Впрочем, тематика деятельности органов ЧК-НКВД впоследствии была частично использована в его фильме «Партийный билет».
Пырьев и Александров вошли в число инициаторов располагавшегося в здании нынешней библиотеки им. В.Г. Белинского клуба Х.Л.А.М. («Художники, литераторы, артисты, музыканты»). Такая аббревиатура была модной: в Киеве тоже в 1919 г. было кафе Х.Л.А.М., где подавали морковный чай с монпансье, а чёрный хлеб посетители приносили с собой; на фронтоне посетителей встречала надпись: «Войдя сюда, сними шляпу, может быть, здесь сидит Маяковский»33. Ну, а в Екатеринбурге членами клуба Х.Л.А.М. были в основном подростки. За неимением обуви и головных уборов они ходили босиком и без шапок, что и сделали своим стилем. Ребята боролись с «застывшими традициями»: когда в театре, куда их, как босоногих, пускали только на галёрку, исполнялись произведения «старого театра», они начинали свистеть и греметь трещотками. (Вспомним оборванных музыкантов джаз-оркестра на сцене Большого театра в фильме «Весёлые ребята»!) «Нас, правда, изгоняли из театра, но мало-помалу мы всё же приобретали, хотя бы даже и скандальную, известность»34, — вспоминал Александров. Однако «хламовцы» не только дразнили екатеринбургских театралов, но и сами ставили пьесы — например, «Мистерию-Буфф» Маяковского. Стремление к «известности, хотя бы даже и скандальной» будет свойственно деятелям советского искусства ещё долго, пока зрителю не надоест эпатаж.
При активном участии Пырьева, Александрова и других студийцев в Екатеринбурге прошли первые представления детского театра, которому предоставили сцену недавно образованного музыкального училища35. Репертуар подобрали из доступных произведений: «Принц и нищий», «Тролль с Большой горы», «Отчего вечно зелены хвойные деревья» — советских книг и театральных пьес для детей тогда ещё не было. Иван Пырьев в этих спектаклях также исполнял какие-то роли, не без удовольствия возвращаясь в мир детства, которого ему так мало было отпущено.
Уральские воспоминания не нашли в творчестве Пырьева заметного отражения. Рабочие города, где он побывал с агитбригадой и театром; распространённые типы уральцев — терпеливых до абсурда, как будто не желающих выходить из угрюмого оцепенения, но вместе с тем глубоко оригинальных, независимо мыслящих, гордящихся своим мастерством, тайны которого не торопятся раскрывать, — по-видимому, не вписывались в поэтику фильмов Пырьева. Однако там, в трудовой заводской среде, он мог впервые убедиться, как нужно людям искусство яркое, зрелищное, доходчивое, но вместе с тем и содержательное. Представляется не случайным, что именно с Урала пришёл в кино Григорий Александров — родоначальник отечественного киномюзикла. Иван Пырьев впоследствии тоже выбрал этот путь. В дальнейшем, оставив жанр музыкальной комедии, он не изменил своей главной установке — просвещать, развлекая.
1 В правилах о награждении Знаком Отличия указано: «Им награждаются только те из нижних воинских чинов, которые, служа в сухопутных и морских русских войсках, действительно выкажут свою отменную храбрость в борьбе с неприятелем». Серебряный крест был без эмали, но с изображением в центральном медальоне на лицевой стороне св. Георгия на коне, а на оборотной стороне — инициалов святого, «С. Г.» , как и на офицерском знаке. Носили эту награду на узкой оранжево-чёрной ленточке, как и орден Георгия. На солдатском Георгиевском кресте гравировался номер, под которым награждённый вносился в так называемый «вечный список Георгиевских кавалеров» .
2 РГАЛИ, ф. 2581, оп. 1, д. 152, л. 3.
3 Пырьев И. О пройденном и пережитом // Пырьев И. Избранные произведения. В 2 т. / НИИ теории и истории кино: Ред. кол.: Б. Ф. Андреев и др. Сост. Л.И. Пырьева. М.: Искусство, 1978. Т. 1. С. 37.
4 Соломон (Исецкий) Георгий Александрович (1868–1942) — революционер, член РСДРП с момента её основания (меньшевик), в 1907 г. выслан из России, по возвращении на время отошёл от революционной борьбы. С 1918 г. первый секретарь советского посольства в Берлине, консул в Гамбурге. С 1919 по 1920 г. заместитель Л.Б. Красина в Наркомате торговли и промышленности РСФСР, в 1920 г. уполномоченный Наркомвнешторга РСФСР в Эстонии. С 1921 по 1922 г. директор компании «Arcos Ltd» в Лондоне. В 1923 г. отказался вернуться в СССР. Во время Второй мировой войны ушёл в партизаны. Погиб при невыясненных обстоятельствах.
5 Соломон Г. Среди красных вождей. Лично пережитое и виденное на советской службе. М.: ЗАО Издательство «Центрполиграф», 2015. С. 10.
6 РГАЛИ, ф. 3058, оп. 1, д. 414.
7 Габрилович Е. Последняя книга. М.: Локид, 1996. С. 36.
8 Кармазинский Николай Николаевич (1900–1991) — советский режиссёр неигрового кино, ученик А. Медведкина, участник объединений «Кинопоезд» и «Союзкинохроника». 9 РГАЛИ, ф. 3058, оп. 1, д. 204.
10 Рыбас С., Рыбас Е. Сталин. Судьба и стратегия. М.: Молодая гвардия, 2007.
11 РГАЛИ, ф. 3058, оп. 1, д. 414.
12 РГАЛИ, ф. 3058, оп. 1, д. 414, л. 1.
13 Александров Г. Наследие Ивана Пырьева. М.: Советский экран, 1976, № 6.
14 Александров Г. Эпоха и кино. Издание второе, дополненное. М.: Издательство политической литературы, 1983.
15 Белые удерживали Екатеринбург с 25 июля 1918 г. по 19 июля 1919 г.
16 Этот дом не сохранился до нашего времени. 17 Купцам второй гильдии разрешалось содержать гостиницы и рестораны (третья гильдия давала право только на содержание постоялых дворов и трактиров, в первую же гильдию входили предприниматели покрупнее — заводчики, фабриканты, владельцы торговых домов).
18 Ладынина М. В поисках путей // Иван Пырьев в жизни и на экране. Страницы воспоминаний. М.: Киноцентр, 1994. С. 114.
19 РГАЛИ, ф. 3058, оп. 1, д. 414.
20 Там же.
21 Лагунов К. И сильно падает снег… Тюмень, 1994.
22 Там же.
23 РГАЛИ, ф. 3058, оп. 1, д. 408.
24 Фомин В. «Руководство кинематографией утвердить на Васильевской улице…» Книга первая. Рождение СК СССР. 1957–1965 гг. М.: Канон + РООИ «Реабилитация», 2018. С. 23.
25 Там же.
26 РГАЛИ, ф.998, оп.1, д. 2899, л.18.
27 РГАЛИ, ф.1230, оп. 1, д. 765.
28 Александров Г. Указ. соч.
29 Ф.Э. Дзержинский — председатель ВЧК — ОГПУ. 1917−1926 / Сост. А. А. Плеханов, А. М. Плеханов. М.: Международный фонд «Демократия», Материк, 2007.
30 Тепляков А.Г. «Непроницаемые недра»: ВЧК — ОГПУ в Сибири. 1918−1929 гг. М.: АИРО — Первая монография, 2007.
31 Ишин А.В. Организация и деятельность органов советской власти, осуществлявших борьбу с вооруженным антибольшевистским движением на Крымском полуострове в 1920-1922 годах // Культура народов Причерноморья. Том 3. Раздел II. Симферополь: 1999; Ф. Э. Дзержинский — председатель ВЧК — ОГПУ. 1917−1926.
32 АРА (ARA, American Relief Administration) — Американская администрация помощи, формально негосударственная организация, созданная по инициативе президента США Вудро Вильсона (1856–1924) на средства Конгресса США и пожертвования частных лиц. Её целью было оказание гуманитарной помощи на территориях, пострадавших в Первой мировой войне, прежде всего в Советской России. АРА действовала с 1919 г. до конца 1930-х гг. Представительства АРА были открыты в 38 губерниях РСФСР. В пик активности по линии АРА были ввезены 595 000 тонн продовольствия, медикаментов и одежды.
33 Матонин Е. Яков Блюмкин: Ошибка резидента. М.: Молодая гвардия, 2016. (Жизнь замечательных людей)
34 Александров Г. Указ. соч.
35 Нынче — Свердловское музыкальное училище им. П.И.Чайковского.