Монолог в одном действии
Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2019
Юлия Новгородцева — окончила Екатеринбургский государственный театральный институт (семинар Николая Коляды). Публиковалась в сборнике пьес молодых уральских драматургов «Первый хлеб», входила в лонг-лист премии «Евразия», конкурса драматургии «Время драмы», фестиваля «Любимовка». Живет и работает в Екатеринбурге.
В общем, мы с Максом сразу порешили: мы чайлд-фри. Никаких детей, никаких обязательств. Живем один раз, для себя. Порешать-то порешили, а потом бац — две полоски. Я, конечно, сначала подумала: все на абортаж. Ну, я то есть. Заказали вечером пиццу. Макс еще, такой, говорит: «Настя, а жалеть-то не будешь? А то ведь в дитячках счастье, дал бог зайку — даст и лужайку». Ну, это он так шутит, конечно.
Пауза.
Прихожу на абортаж записываться, а там очередь в три ряда. И большинство с пузом. Капец, сидела реально три часа в обществе этих свиноматок. Каждую там по полчаса принимали. Что они там делали? Делать раньше надо было. Вот как я. Сразу же пришла. Короче, облом, без записи сейчас не пройти. Только за бабки. Без бабок — две недели ждать. Звоню Максу, говорю: «Подкинь питик до стипухи». А он че-т съехал. Мол, вчера все на пиццу потратили, сегодня без бабосов сидит. Записалась через две недели.
Пауза.
Через две недели моя врачиха в отпуск ушла. Я сидела-сидела на другом участке в очереди, забила и ушла. Потом все записаться не могла. Еще токсикоз начался. Это как жесткое похмелье, только ты не бухал вчера. И вот это похмелье каждый день, особенно утром. Организм считает, что он отравлен, и пытается от личинуса избавиться. Ну, мы с Максом рассудили, что люди мы взрослые. И ребенка не хотим. Я даже список составила, почему мне нельзя ребенка.
Во-первых, придется пропустить очень много серий «Игры престолов» и других мультиков.
Во-вторых, у меня только начало получаться играть на гитаре. Я хочу найти себя в творчестве, да и пацик один знакомый обещал взять меня в инди-рок группу.
В-третьих, я не видела весь мир. Я только в Геленджике была. А тут мне почти сделали визу. Меня ждут Париж и Лондон. Да хоть бы Чехия и Сербия.
Четвертое, у меня красивый тренер по йоге, и только начало все получаться, но какая медитация при вечно орущем ребенке?
В-пятых, не уверена, что Макс моя судьба. Может, я и встречу своего единственного, вот от него и рожу лет в сорок, как звезды Голливуда.
В-шестых, у нас по линии прям жесткая расположенность к полноте. И все жиреют после родов.
Седьмое — надо выплатить кредит за айфон и купить гироскутер.
И самое главное, мы с друзьями уже решили открыть стартап по продаже смузи и одежды из вторсырья. Природа будет благодарна. Недавно я наткнулась на философию Лагом. Крутая штука. Жить умеренно. Лишнее отдавать. Никого не убивать.
Аборт, короче, поэтому нельзя. А отдать ребенка тому, у кого его нет, — идеально. Отказную решила я писать. Родным я не сказала. Начали бы уговаривать, давить. Хорошо, никого в городе не живет.
Благо групп для «Яжематерей» в инете — завались. Нарыла парочку мамашкиных форумов. Помониторила. Нашла анонимный такой. Где даже почту для регистрации не требуют. И, короче, написала я пост, что готова продать новорожденного ребенка от здоровых родителей. Цена вопроса двести тысяч рублей. Я бы и бесплатно отдала, но я ж должна быть уверена, что ребенок человеку нужен. Ну, типа продать в хорошие руки. Полчаса пост подержала, потом удалила. Мало ли. Меня, конечно, все засрали за это время, а одна бабенка написала в личку. Мол, ваш цвет волос, глаз. А у папашки. А ваш рост, вес. Короче, такое практичное отношение. Потом дала свой айди в Вк. Нашла ее, позырила. Ну, такая обычная баба из Мухосранска. Чем-то на меня похожа внешне.
Выяснилось, что этой Кате 34 года. И вот ее плодовитостью природа не наделила. Ходила эта Катя на эко, это когда тебе ребенка твоего же засовывают, а тебе только выносить остается. Но че-та там не приживалось. Потом она в детдом пошла. А там какая-то жесткая бюрократия. И детей здоровых почти нет. И типа органы опеки такие: а что вы хотите, это тоже дети. Берите инвалидика — не пожалеете. Катя давай оформлять все. И тут ее мужику дают условку за репост. И все, привет.
Короче, мы нашли друг друга. Космический случай. Я даже подумала в какой-то момент, что это мой личинус нам помог. Говорят, у младенцев связь с космосом напрямую. Ну, вот тут, на голове, где темечко. У маленьких детей там косточки нет — мягкое место. И типо это верхняя чакра открытая. Бесплатный вай-фай с космосом. Потом зарастает кость — и все. Связи нет или совсем плохая. Никаких тебе тайных знаний, никакой музыки вселенной. Ну и типа, когда они не родились, они как бы вообще все время в космосе. Фигня, наверно, это все.
Ну, мы не просто так. Мы типа договор написали. Подписали его обе. Типа оформили сделку. Половина денег сейчас, остальная — после передачи дитя на руки. Потом решили с Максом это дело отпраздновать. И пошли в поход. Ну, как в поход — в лес с ночевкой, палаткой. С друзьями. Беременность же не болезнь. Тусанули так хорошо. Я играла на гитаре сама, прыгали через костер, катались на лодке до другого берега. Я, кстати, с детства хорошо гребу. Сама была на веслах. Потом еще в гору поднялись небольшую. Короче, такая красота. Всю ночь не спали, а утром встречали рассвет вместе. Поспать не успели, сразу на учебу.
Вечером меня увезли на «скорой». Угроза выкидыша. Приходила Катя. Че-т мне как-то стремно стало перед ней. Я так думаю, щас как в одностороннем порядке договор аннулирует. Нет, вроде обошлось. На витамины мне дала. Там на обследования всякие.
На учебе начали спрашивать. Типа че это у тебя, живот? Я как-то этот момент не продумала, блин. Реально ж не скрыть такое. Порылась в инете, поискала, как жирняшки скрывают свои животы, бока. Буду пока одеждой корректировать этот косяк. Макс че-та козлить начал. Говорит, мол, не хочешь какое-то время в общаге от института пожить? А то матушка к нему приезжает. Спалит, что я залетела. Я, значит, залетела. Ага, сама. От пальца. Ну, я закусилась с ним. Блин, чувак. Это ж не навсегда. Еще пять месяцев осталось, и снова норм жить будем. Главное, бабки мои он норм со мной тратил. Комп себе купил новый. А тут — иди в общагу. Кто меня в середине года возьмет? А снимать я не могу. Я не работаю официально. А вторсырье дохода че-т не приносит.
Катя потащила меня на УЗИ платное. Ну, бесплатное-то я прохожу. Личинус здоров. И тут приперло ее. Хозяин — барин, че. Приходим такие. Катя еще с переноской, с котом пришла. В машине его, правда, оставила. Говорит, на днях на улице нашла. Рыжий такой, большой, взрослый. Везет на какую-то передержку. Типа, не мой личинус, у себя бы оставила. А тут вдруг аллергия. И все такое. Заходим в кабинет. Парочка милых лесбух. И мне все слышно. И видно. И объясняют что-то. А сердце у этого, ну, у этого, бьется. Так быстро-быстро-быстро. И показали. Там ножки, ручки. Голова большая такая. Но только пол не сказали. Попой повернулась козявка и ручку между ног. Девочка, скорей всего, будет, говорят. Раз такая стесняшка. Катя потом с рыжим котом поехала. А я домой.
В трамвай села. Еду. Он битком набился. Сижу, слушаю музыку в наушниках. Телефон, собака, сел. Выключила, наушники не выдернула из ушей. Смотрю в окно и по привычке пытаюсь расслышать, о чем говорит биомасса, которая рядом трется. Но людей так много, что фиг зацепишь самую интересную цепочку. Перестаю вслушиваться в смысл слов. И тут я обалдела. Я услышала музыку из речи всех этих людей в трамвае. Местами она была громче, местами выше, ниже, но определенно был какой-то ритм. Какая-то невероятно красивая мелодичность из разных слов, обрывков фраз. Это все переливалось, сплеталось, звучало, как у птиц, как у пчел, может. Но такая живая, настоящая мелодия. И я подумала, что люди — это бесконечная красивая музыка. И возможно, если во Вселенной есть другие миры, они нас слышат как эту музыку. Может, в этом и есть наш смысл — щебетать, создавая эти странные звуки, которые, сплетаясь, превращаются в мелодию. Люди — это музыка. Небольшой плей-лист в огромном космосе. Как-то я даже не сразу заметила, что все время, пока ехала, руки на животе держала.
Пауза.
Прихожу домой. Ну, Макс, блин. Вещи мои в подъезде. Ключ не подходит. Звоню — трубку не берет. Потом смс от него приходит: «Давай без обид, матушка приедет утром, останемся друзьями, позже пересечемся».
Ну, я как идиотка подолбилась к нему в дверь. Побила ее, ногами попинала. Поревела, покричала. Сосед-наркоман выглянул. Ну, может, и не наркоман, но вечно то Элджея слушает, то другую неведомую херь. Сказал, что щас ментов вызовет. И барахло свое чтоб забирала. Ну, че делать, набрала Кате. А сама думаю, вот наследственность и не сильно хорошая у детеныша получается. Отец мудак, а мать идиотка, которая не заметила, что отец мудак. Катя увезла меня к себе. Даже ниче не сказала. Мы вообще с ней не общаемся почти.
Вот так, чтобы сесть и поговорить, — никогда не было. Я при ней просто затыкаюсь и молчу постоянно. А она какую-то чушь спрашивает: как здоровье, мол? Как учеба? Можно подумать, что ее это е…т. Я вообще вдруг задумалась, а на фига ей мой ребенок? И вообще я ее не знаю. Она ниче не рассказывает. Может, она на органы его продать хочет?
Я начала жить у нее — и мы все равно не общаемся. Не то чтобы мне это надо. Но так странно. Как будто просто соседки. А может, так и есть. В конце концов, вряд ли могут подружиться две бабешки, из которых одна мечтает о ребенке, а другая хочет его отдать. Я вообще в какой-то невыгодной для себя жопе оказалась. Даже за аборт я была бы не так проклята обществом, как сейчас. Я теперь изгой. Падла. Не женщина. Как я вообще могла, таких, как я, надо в тюрьму, таких, как я, надо стерилизовать, а что, если бы со мной моя мать так поступила?
Короче, вторсырье вообще не пошло. Денег нет. Прошлый семестр еле-еле закрыла, стипендии тоже нет. Звонит мачеха. Хочет в гости. Еле отмазалась. Ну как мачеха, я на самом деле ее так не называю. Ирина, жена моего отца. Нормальная такая баба. Лет на десять меня старше. Скорей как сестра мне, а не как мать. Клевая. Но сплетня, пипец. Ее сейчас только не хватало. Договорились, что я сама через месяц-два приеду в наш Зажопинск.
Иду домой, впереди слышу, как кто-то отчаянно кричит: «Люблю тебя! Люблю тебя! Люблю тебя!» Думаю — странно: у нас там дом напротив, где живут одни бухарики, откуда такие чувства-то. Подхожу ближе, а голос стал четче, и я различаю: «Ублюдина! Ублюдина! Ублюдина!»
За все время, пока я живу у Кати, так ни разу мужика ее не увидела. Никаких фоток общих. Одежды мужской. Бритвы там в ванной, щетки зубной. Ничего. Спросить как-то постеснялась. Только в компе на фотки с рыжим котом наткнулась. Вот он с Катей на кровати. Вот он в ванной, свернувшись клубочком, в раковине спит. Вот летом на балконе сидит, нюхает что-то. Вот зимой на поводке специальном. Гуляют. Вот он котенок совсем.
Макс зачем-то приснился. Мы с ним как будто оба умерли и давно простили друг друга за все. Постояли во сне рядом, подержались за руки. И так тепло на душе стало, как будто он не предатель и не мудак.
Молчание.
Проснулась, голова тяжелая, ног не чувствую — онемели. Руки тоже какие-то ватные. Холодные-холодные. Пытаюсь встать, голова закружилась. Зову Катю и понимаю, что сама своего голоса почти не слышу. Шепот это какой-то, хрип. Думаю, ладно, надо попытаться хоть до ванной дойти, умыться. Встала.
Очнулась в больничной палате. Ну, е, опять капельницы. Я ведь в этот раз не виновата, что я в больнице. Пришел врач. Сердца, говорит, не слышу. А УЗИ в субботу не работает. Надо ехать в платную. Катя трубку не берет. Иду до туалета. Смотрю на трубы под потолком. Вот сюда можно перекинуть простынку. Но надо две для надежности. Хорошо их завязать. Потолок высокий, я низкая. Вдруг не докину. И как мне в петлю — в прыжке? И записку надо написать. Чтоб меня медперсонал нашел, а не другие беременные. Спокойно, спокойно. Без слез. В палату. Взять простынки, чтоб не спалили.
В палате все воют. И врач стоит, две медсестры. Штука такая огромная, в палату завезли. Это КТГ. Положили. Включили. Тишина. Да нет же сердца, сами сказали. И с утра не пинается. Зачем это все? Лежу. Тишина. Тишина. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Живая.
Пауза.
Катя потом пришла. Говорит, что претензий ко мне нет. Что так получилось. Что она нашла суррогатную мать. Вещи мои можно после родов забрать. А деньги, полученные от нее, можно частями вернуть. Очень благородно, че.
За неделю до родов нас даже из больницы отпустили, чтоб я хвосты подбила. В универе взяла академ. Уже ничего не скрыть. Только Макс мимо прошел по лесенке. Не поздоровался. Я потом еще видела его. У него баба появилась. Они в походы ходят. Она веган. Он теперь тоже. На своей страничке за здоровое питание ратует. Слово-то какое противное — «ратует». Ну, пусть ратует, мне-то че?
А завтра нас уже выписывают. И тебя, и меня. Вот ты, а вот отказная. Пока не подписанная. Но все и так понятно. Мне 20 лет, мне надо учиться, у меня нет ничего, мне рано детей и не надо. Я буду плохой матерью. Я знаю. Начнется это постоянное: ничего не трогай, посиди на месте, говори шепотом, нет, щас нельзя, мама занята, подожди, потерпи, потом сходим, потом покажу, потом объясню. И однажды ты меня спросишь: «Мама, когда мы уже с тобой поиграем, сколько ты можешь работать?» А не смогу тебе ответить. Потому что никогда. Потому что некогда. И зачем я тебя тогда в этот мир привела? Чтобы ты сидела тихо в сторонке и никого не трогала?
Вот сейчас твоя связь с космосом крепка. Ты пока там напрямую общаешься, через свою чакру, через свое темечко мягкое. Ты им скажи, что они ошиблись. Что тебе нужна хорошая мама. Что ты для нее. Пусть они в своей этой вселенной, в этом плей-листе, что-то немножко поменяют. Потому что так нельзя, давать тому, кому не надо. И не давать тем, кому надо. Ты скажи им там. Скажи, пусть найдут тебе хорошую. А я не могу быть нормальной мамой. Не могу, и все. Ну, тихо-тихо, не плачь, все хорошо.
Конец