Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2019
Николай Семенов — родился в г. Перми, учился в Свердловском художественном училище им. Шадра, позже учился иконописи в Подмосковье. Профессионально занимается иконописью, реставрацией икон, стенописью. Публиковался в уральских изданиях («Урал», «Уральский Следопыт», «Литературный Екатеринбург»), в газете «День литературы». Лауреат премии им. П.П. Бажова за книгу стихов «Озимь» (2001). Вторая книга стихов «Тем временем» вышла в Дубне в 2007 г. Третья книга «Пора прекословия» вышла небольшим тиражом во Вьетнаме в 2014 г. Четвёртая книга «Воздух и звёзды» (в соавторстве с М. Артамоновым) вышла в Москве в 2018 г.
***
На светлом и старом ситце
в сиреневых перьях птицы,
придуманные цветы,
ритмическою нагрузкой
при комнатном свете тусклом
хранимые для мечты.
…За шторами час не летний
летит, и глядит наследник,
что видел уже давно:
в гостях у родителей мамы
был вечер, и этот самый
рисунок на всё окно.
***
Среди холодной пустоты
материи не много,
звезда, гуляя до звезды,
мчит бесконечно долго,
не достигая… Вопреки
толковникам и счёту,
очам достаточно близки
висящие высоты
песков, сияющих вокруг
знакомой нам пылинки.
Однажды радостный недуг
охватит и с овчинку
покажет зримое небес,
меняя сводки чисел.
И будет
слова равный вес созвездьям нескольким,
и есть
миры любимой мысли.
***
Зыбка над бездною:
тáнатос — эрос,
с кардиограммою
на руках;
небесполезные
сурики серы
и жёлтый áури
мышьяка
напоминают
о дне невечернем,
праздников избранных
череде…
слава дурная
записана вчерне,
правильно, жизненно…
и нигде
сны распечатаны
мышцей дракона,
ключиком хроноса
разводным;
вещи, зачатые
в поле закона,
личные
в мороси звёзд
видны.
Редкое золото
праведной, чистой
силы, умеющей
сохранить,
найдено молотом
скорби и риском
гибели, деющей
в наши дни.
***
Слушая народных исполнителей,
дух мой утомительно борим
нежностью и ненавистью к ним,
мне чужим и сродным удивительно.
А ещё не два да ой ли сокола
а и вылетали из Царя —
а ещё да города высокого.
Там на море плавала заря.
Надобно ли моря — вдруг сиропится,
в гул и крик на восемь тысяч лет
соколы летают, есть иль нет
моего желания особица.
И тогда с невидимым рыданием
кожей толстой прячется мечта:
нет во мне знакомого скота.
Есть зари влекомое внимание.
***
Прощайте бабьим летом,
не поминайте лихом,
изображая тихо
температуру света
творением разлуки,
мечтою заурядной,
высказывая взгляды
любимой лженауки.
Зарёю прогревает
ночной измор опрятный;
и плотничают дятлы
на корабельных сваях.
Покажется ль досадой
словесность о погоде
поэту — в переходе
во ад иль мимо ада?
***
В галактиках спят расстояния лет,
Виталий лежит на осенней траве,
под ватником теплятся плоть и душа,
согласные важное нечто решать…
В стремительных буднях родного села
работал он против вселенского зла,
под куполом Господа нарисовал
и скоро прилёг, изучая привал…
Томление тайны его не страшит.
Не так ли песчаная круча молчит,
и камни без счёта, и снег без числа —
сплошь насыпи мира с угла до угла.
И звёздные специи, бездн буруны —
приправа для варева нашей войны.
Лежит, не боится природы любой
Виталий, по имени вечно живой.
***
Тьма горнозаводская, земная красота,
недавние напевы, имён словесный куст —
космическим бродягам, мгновенным навсегда, —
огниво для сугрева, общенье наизусть.
Протяжные ответы, тысячелетий фраза,
счастливому движенью горизонтальный свет…
Послушная приметам, несбыточным ни разу,
земля творит круженье для урожайных лет.
***
Душа переменчива,
кудряво причёсана;
не спали до вечера,
не спать нам и до свету.
Трумпетки невнятные,
при шуме неслышные;
селения — пятнами
поджарки и вышивки
на избранной скатерти
присели дорожкою…
Над почвою-матерью
душа сучит ножками.
***
Живые — это ненадолго
в округе здешних фонарей;
любому — течь подальше Волги,
подольше или поскорей
куда-нибудь… Сегодня жарко —
Василь Васильевич сказал,
колонки правя и огарки
свечей, храня подсвечный зал
в канун Родительской субботы
среди огней и многих рук.
Неимоверные заботы
прибавлены однажды вдруг
для адресатов, именами
окликнута святая мгла.
Зима уж ходит за плечами,
касаясь зябкого крыла.
Жить — словно петь — легко умолкнуть.
И в хоре вещих молчунов
сквозь улиц сонные потёмки
смотреть на маленькие окна
сих поминальных очагов.
***
По-над снежной мглою,
раздвигая жуть,
обжитой иглою
шьётся этот путь.
На чужих подушках
спят, летят тела,
чьи больные души
провожает мгла.
Паровоз умчится
к суматохе дней,
стоит ли страшиться
путевых огней.
В темноте огромной
бездорожья, сна
от разлуки к дому
стёжка одна.
***
Ненависти и тоске
малое затишье
показалось налегке,
не осталось лишним.
Те же тени и вода:
русская погода,
белена и лебеда,
звёзды в огородах.
Та же нищета красы…
Но душа — другая:
улыбается в усы
и стихи слагает.
***
Доволен мужик седоусый,
ногами пробрав по вагону,
летящему с гуком и трусом,
неся кофеёк кипячёный,
несломанный путь продолжая,
согреться внутри непогоды:
для о́зимого урожая
кругом снеговые зароды
метёт за притворною рамой;
а следом (увы, не рассердит)
цветком неприличной пижамы
спешит симпатичная дама,
как жизнь — приложение смерти.
***
Давленью высоты и духу
перечит выдох и сам-брат;
когда-нибудь сейчас под кругом
полудня дремлет город-сад.
При лавочке проводят лето
ребята, пьющие сто лет;
Христу пятидесяти нету,
постарше времени наш Свет.
Трепещут голуби и галки
для детской не пустой руки.
И то и это ведать жалко,
ведь ходит кто-то у реки,
зовёт, размахивая палкой,
а в тесной бане пауки…
***
Дорога не ждёт,
совершается поезд;
иному созвездию
тесно в окне;
похожий народ
рядом прячется, то есть
на полочки местные
выпал во сне.
Сопутник любой
при железной сноровке
послушен движению,
кроток и смел;
и наши с тобой
общие остановки
вместят объявление
новеньких тел.
И наши с тобой —
совпаденье эпохи,
погода знакомая,
прежняя речь,
душа и любовь,
как бы ни были плохи,
неясно влекомы на
вечную веч…