Валерий Бочков. Латгальский крест. — «Дружба народов», 2019, № 1
Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2019
Если попытаться условно вписать новый роман Валерия Бочкова в стандартные категории, то получится, что мы имеем дело прежде всего с романом взросления. Главный герой Чиж — подросток, которому предстоит впервые по-настоящему влюбиться, а также испытать на прочность отношения с родителями и старшим братом Валетом. Однако место действия добавляет сюжету романа особую глубину.
Латгалия — крупный историко-культурный регион на востоке Латвии. Здесь Бочков родился и провел ранние годы жизни. Человеческая память такова — писатели неоднократно замечали эту особенность, — что во взрослом возрасте мы не всегда способны в деталях пересказать события прошлой недели, а то и вчерашнего дня, зато едва ли не каждый в подробностях может словесно изобразить город, улицу или двор своего детства. Романный Кройцбург — город-крест, — несомненно, стоится на воспоминаниях Бочкова о родном Крустпилсе. Описания чудесной природы и беспечных юношеских развлечений не предвещают ничего дурного, пока в дело не вмешается история. События «Латгальского креста» закручиваются в советские годы: Латвия и Россия — вроде бы части одной страны, а латыши и русские при подобном раскладе, естественно, должны быть братьями. Только братья никак не могут забыть и простить друг другу старые грехи. Река Даугава (Западная Двина) становится естественной границей между людьми: на одном ее берегу — русская военно-воздушная база, на другом — латышский городок. С помощью водной преграды прозаик вводит несколько прямых противопоставлений: русские — латыши, военные — гражданские, свои — чужие. Даже у реки два названия. Однако главная антитеза, наверное, самая простая и самая спорная: хорошие — плохие. Но кто из героев на самом деле хороший, а кто — плохой, разобраться не так-то просто, тут явно не стоит торопиться с выводами, опираясь лишь на первые главы «Латгальского креста».
В летнее время Даугаву легко переплыть, зимой — перейти по льду как в одну, так и в другую сторону. Граница прозрачна, но все знают: она есть. Как есть нестираемые обиды былых времен. Сложится ли в таких условиях любовь молодых русского и латышки? Ответ без труда угадывается.
Столкновение братьев — страшное дело. Фигуры Валета и Чижа, безусловно, хочется возвести к библейским образам Каина и Авеля. Сравнение напрашивается само собой. Валет — умный, практичный и сильный духом парень, привыкший всегда добиваться поставленных целей. Он мог стать единственным сыном в семье, надеждой и гордостью матери и отца. Однако родился незапланированный Чиж. Героев по именам практически никто не называет — только прозвища. Валентин путем сокращения превращается в Валета. Карточные аналогии уместны: валет ниже туза, короля и дамы, но выше остальной безликой серой массы. Чижа в такой иерархии можно было бы назвать джокером, правда, многие колоды прекрасно без него обходятся. Чиж — беспечная птичка. Самый обыкновенный мальчишка, почему-то обгоняющий старшего брата на поворотах. И красавица Инга достанется младшему. У Валета же появится желание убить… Вспоминаются и другие братья — сыновья Тараса Бульбы Остап и Андрий. Выбрав любовь, младший предает отца и родину. Чиж Валерия Бочкова, в сущности, идет тем же путем.
Роковая Инга — фигура двойственная и трагическая. Своенравная девчонка ведет понятную ей одной игру, то поочередно приближая к себе Чижа и Валета, то резко отдаляясь от них, то вызывая горячую любовь, то меняющая ее на жгучую ненависть. «Внезапная истина открылась мне — не ты попадаешь в ад, ад проникает в тебя. Ад заполняет каждую клетку твоего существа, каждую каплю твоей крови. Ты сам превращаешься в ад. От тебя прежнего не остается ничего — оболочка, шелуха. Вроде тех засохших личинок, из которых появляются бабочки. Но это другой случай — бабочек не будет. Будет бесконечная боль». Личная история Инги самым прочным образом слита с большой историей СССР и Европы. Дочь эсэсовца, будучи совсем крохой, своими глазами видела, как солдаты арестовывают ее отца, избивают деда и насилуют мать. У ребенка появляются первые отклонения от нормы — за несколько лет Инга не проронит ни единого слова, да и в дальнейшем станет предпочитать молчание живому общению. Историческая и психологическая травмы идут бок о бок. Историю Бочков делает своей союзницей, обозначая, что конкретно происходило на территории Латвии до, во время и сразу после Великой Отечественной войны, а также приводя примеры фашистских зверств. Следствием одного страшного события становится другое. Без пресловутого вопроса, должен ли ребенок отвечать за ошибки родителей, не обойтись.
С главным героем «Латгальского креста» тоже далеко не все однозначно. Хочет ли он действительно разобраться в истории Инги, в истории собственных родителей, в послевоенной истории страны, в конце концов? Попытки делаются — неспроста Чиж, оставшись один в фотолаборатории, обращается к местному фотоархиву. Но основательности в исследованиях подростка нет. С одной стороны, Бочков доказывает, что его персонаж — уже не ребенок, готовый безропотно принимать на веру имеющиеся факты. С другой, возникает впечатление, что Чижу в большей степени интересна не запечатленная на пленке правда, а «химеры» — духи умерших предков, иногда проявляющиеся на сделанных снимках. И это при том, что герой точно знает: такие образы легко подделать с помощью монтажа. Разобраться и понять окружающий его мир персонаж не в состоянии — ему проще по-детски сбежать, спрятаться. С самого начала романа Чиж постоянно скрывается от проблем вместо того, чтобы их решать. Бочков раз за разом будто бы ставит планку все выше, чтобы герой ее перепрыгнул. Однако персонажу не дается даже минимальная высота. Валет его задирает — Чиж прячется под водой, задерживая дыхание, в надежде, что старший брат испугается. Размолвка с Ингой — Чиж снова прячется, и прячется чуть ли не под подолом буфетчицы Лаймы, которая делает его мужчиной. Чиж уйдет от важных разговоров с матерью и отцом — причем уйдет навсегда, не сумев понять, принять, простить и покаяться. Почти на три десятка лет он отложит важнейший разговор с братом — разговор, который давно мог бы все изменить. Он побоится узнать, что же конкретно случилось с Ингой. Решив спасти в своем сердце любовь, он эту любовь сам же и убьет, став Каином.
Бочков до последнего сохраняет интригу, обманув читателей во второй половине романа. На двадцать семь лет прозаик переносит героя в другую жизнь, оборвав прежние нити. Тем не менее любую нить можно связать заново. Узловыми моментами больших романов нередко становится смерть родителей центрального персонажа. Потеря близких обязана преображать героя. В «Латгальском кресте» смерть матери Чижа и смерть его отца — лишь выцветшие верстовые столбы, указатели направлений. Смерть — точка, после которой исправить прошлое невозможно. Впрочем, Бочков придумывает ход, основанный на приеме умолчания, как раз-таки позволяющий персонажу изменить хоть что-нибудь. Но перемены эти останутся за пределами открытого финала романа.
У школьников, анализирующих на уроках литературы образ Андрия в «Тарасе Бульбе», редко получается дать гоголевскому персонажу прямую оценку. Аналогично случилось бы и с Чижом Валерия Бочкова. Изобретательный ум, запальчивость, пылкость… Крест судьбы. Крест-город. Крест истории.