Виктор Бердинских, Владимир Веремьев. Краткая история Гулага. — «Новый мир», 2018, № 10–12.
Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2019
Родившись и выросши в Норильске, я до 1988 года практически ничего не знал о его лагерном прошлом. О том, что город в свое время был всего лишь придатком к гигантскому комплексу Норильлага, лагерное население которого достигало 70 тысяч (не лагерное — втрое меньше). Тема лагерей в советское время была не просто закрыта — это была непроходная, намертво запрещенная тема. В местной прессе слово «лагерь» дозволялось употреблять только с прилагательным «пионерский». До абсурда доходило: как-то у журналиста вычеркнули из статьи фразу, что победа в футбольном чемпионате 1945 года досталась динамовцам. Как можно, объяснили ему: «Динамо» — это МВД, а раз МВД, значит, лагерная охрана. Враги догадаются, что это о лагерях, вы что!
Этот унылый бред закончился с наступлением горбачевской гласности. Открылись шлюзы, и информацией о лагерях буквально затопило страницы газет и головы горожан. Теперь о лагерях стали писать все, и слово «Норильлаг» в конце 1980-х выучили даже детсадовцы. Теперь писали, что мой город построили зэки, которые оказались в Норильске в результате страшных репрессий, — и какие замечательные люди среди них встречались: Смоктуновский, Георгий Жженов, Лев Гумилев! Маятник качнулся в другую сторону: теперь о лагерях можно было говорить все, публиковать любые воспоминания. Тема была бесспорной: тысячи, десятки тысяч людей перенесли немыслимые страдания, и любые попытки обсудить тему лагерей, развить ее, натыкались на фразу: «Вы что, Солженицына не читали?», и любая полемика затухала на корню.
Между тем сам Солженицын назвал жанр «Архипелага» «опытом художественного исследования», на что никто не обратил внимания. Все стали считать «Архипелаг» документальным трудом, не только открывающим, но и закрывающим тему. Нельзя переоценить значение этой книги в момент ее появления, но, на мой взгляд, дальнейшая популярность «Архипелага» сослужила исследованию истории советской лагерной системы плохую службу. (В скобках замечу, что наихудшую службу сослужили те, кто создал атмосферу умолчания вокруг самой кромешной трагедии в новейшей истории страны.) «Копать» эту тему, развивать ее предпочли доверить публицистам, политикам, народным трибунам, отодвинув в сторону историков, ученых, архивистов. Копья ломались вокруг того, где Солженицын напутал, а где не напутал, и на первый план выходили вещи эмоциональные — сломанные судьбы, разлученные семьи, осиротевшие дети. ГУЛАГ оставался прежде всего явлением коллективной памяти, и должно было пройти какое-то время, чтобы на эту поляну пришли наконец-то те, кто, собственно, и должен был здесь работать с самого начала, — профессиональные историки.
И вот в «Новом мире», где 30 лет назад состоялась историческая публикация глав «Архипелага ГУЛАГ», обнародованы главы из будущей книги «Краткая история Гулага» Виктора Бердинских и Владимира Веремьева. Не так давно прозвучало, что «Новый мир» за пределами публикаций художественной литературы и критических обзоров является изданием научным, и «Краткая история Гулага» это подтверждает: исследование прежде всего научное, опирающееся на документы, архивы, источники.
Название — «Краткая история Гулага» — неслучайно уходит от аббревиатуры «ГУЛАГ» к обозначению советской лагерной системы как феномена — «Гулаг», именно так, маленькими буквами. Это задает определенный настрой. Теперь у нас есть ГУЛАГ — страшная коллективная травма, где по бокам пугающей аббревиатуры словно стоят две виселицы в виде заглавных Г. И второй Гулаг, не аббревиатура, а историческое явление, предмет изучения, некий этап в прошлом нашей страны. Долго же пришлось ждать, когда публицистам и писателям оставят ГУЛАГ, а историки и экономисты займутся изучением Гулага. В конце концов, есть же «История нацистских лагерей» Николауса Вахсмана, которую недавно перевели и издали в России. Теперь свою «историю лагерей» написали Виктор Бердинских (замечательный историк, отметившийся в этой теме книгой «История одного лагеря») и Владимир Веремьев (43 года прослужил в системе исполнения наказаний, подполковник в отставке и, похоже, человек, знающий многие скрытые от публики скрытые механизмы Гулага).
Справедливости ради замечу, что в свое время издательство «РОССПЭН» выпустило (правда, небольшим тиражом) семитомное (!) документальное издание «История сталинского Гулага», где опубликована масса документов о генезисе лагерной системы, документы ОГПУ, НКВД, МВД СССР, руководящих партийно-государственных органов о планировании, проведении и результатах всех основных репрессивных акций сталинского периода — от депортаций и арестов в ходе насильственной коллективизации и «раскулачивания» до массовых операций 1937—1938 гг. и применения чрезвычайного законодательства в конце 1940—1950-х годов. Специальный раздел посвящен процессу десталинизации лагерного ведомства в 1953—1956 гг. И тем не менее труд «Краткая история Гулага» смело можно назвать первым полноценным научным исследованием, потому что семитомник состоит в основном из документов, а работа Бердинских — Веремьева — именно история, подробное описание последовательности исторических и экономических решений.
Кстати. В последнее время довольно часто стали говорить о том, что Гулаг был выгоден для страны экономически. Мол, гигантский комплекс лагерей позволял в условиях мобилизационной экономики маневрировать ресурсами, перебрасывать гигантские массы трудовой силы, возводить города и заводы на пустом месте, в голой тундре. На самом деле это, конечно, заблуждение, которое очень хорошо развенчивает «Краткая история Гулага». Да, ресурсы лагерей были активно задействованы в экономических проектах, в строительстве гигантских объектов, но это был уровень рабовладельческой экономики — с огромной долей ручного труда, с постоянной штурмовщиной, с абсолютным презрением к интересам самих заключенных-рабов. Да и у них единственной трудовой мотивацией являлось физическое выживание, что обесценивает любой экономический смысл строительства.
Следует признать, что какими бы целями ни оправдывалось создание системы Гулага, это изначально была система нечеловеческая, людоедская, истребительная. И Бердинских — Веремьев приводят аргументы практически в каждом абзаце. Да, они стараются выдерживать дистанцию между исследователем и описываемой ими структурой, но это нелегко. Дело не в объективности — описывать Гулаг как «экономический проект» или там, не знаю, «социальный лифт» было бы попросту нечестно. Авторы начинают с подробнейшего описания источниковой базы о советских лагерях, с очерка предшествующих книге исторических исследований. И неслучайно имя Солженицына появляется только в начале 10 главы, повествующей о бытовании Гулага после «оттепели». Солженицын, безусловно, важен, но важен для эмоционального, непосредственного восприятия, для ГУЛАГа, а для понимания истории Гулага есть другие источники.
В самом конце журнальной публикации несколько десятков страниц занимает перечень исправительно-трудовых лагерей и лагерных отделений центрального подчинения, существовавших в СССР (1920-е — 1950-е годы), — где по каждой позиции приводится профиль деятельности, годы существования, численность, географическое положение, количество «филиалов». А самый последний абзац возьму на себя смелость привести полностью: «С 1923-го по 1960 год в СССР существовало 476 исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ), не считая тысяч филиалов ИТЛ, лагпунктов и колоний. Продолжительность существования ИТЛ составляла от нескольких месяцев до тридцати и более лет. С начала 1920-х и до конца 1950-х годов через эти лагеря прошло, по разным оценкам, от 15 до 18 миллионов человек. Чаще всего ИТЛ находился в действии от 1 года до 5 лет. Таковых насчитывалось с 1931-го по 1960 год около 275 (примерно 58%). На втором месте — 102 ИТЛ (более 20%), просуществовавшие менее года (такие лагеря преобладали в период войны 1941—1945 годов). И наконец, на третьем месте — 84 лагеря (около 18%), срок деятельности которых составлял от 5 до 10 лет».
Нельзя говорить о том, насколько лагерная модель оказалась эффективной в условиях советской экономики, сколько промышленных проектов было реализовано с привлечением труда заключенных, — и абстрагироваться от самого факта существования такого количества бесправных заключенных в стране «победившего социализма». Невозможно писать о Гулаге, пытаясь вывести за скобки главную, коренную проблему его существования как системы истребления собственного населения. Авторы и не пытаются. При этом о Гулаге необходим объективный, процедурно безупречный научный разговор. И авторы добиваются этого. Думаю, книга Бердинских и Веремьева станет точкой отсчета для следующих исследователей Гулага.