Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2019
У любого фронта есть тыл. Иногда он — тоже фронт. Чаще всего невидимый. Но без него невозможна ни одна победа. Во время Великой Отечественной Свердловск был покрыт плотной сеткой не только заводов, но и госпиталей, став городом, который много позже Евгений Евтушенко назовет Сталинградом нашего тыла.
Город-госпиталь
С начала 30-х годов все школы в Свердловске строились по проектам, предполагавшим их быстрое переустройство под эвакогоспитали. Перед финской войной в каждой начали создавать санпропускники, накапливали запасы медикаментов, инвентаря, открывали курсы сандружин. На базе областной больницы формировался крупнейший в СССР эвакогоспиталь, где отрабатывался опыт лечения огнестрельных ран.
23 июня 1941 года в госпиталь превратилась 37-я школа, за сутки освободили от парт и лабораторий один из корпусов Горного института, меняла школьное оборудование на хирургическое школа № 9. Первых раненых Свердловск принял 12 июля. Как вспоминали позже тыловые медсестры, оснащены многие госпитали были очень примитивно. Сколачивали топчаны, матрацы набивали соломой, подушки — ватой. В операционной стоял шкаф, обитый железом, туда клали лед — так хранили кровь для переливания. Кровати делались из обыкновенной металлической ленты, а под матрацы подкладывали доски. Посуда считалась дефицитом: чашки и ложки на вес золота. Весь скарб постепенно собирался, копился, понемногу быт налаживался. Все это делалось для того, чтобы жизнь в госпитале была хоть немного теплее, чем на фронте. Очень помогали горожане, которые несли посуду, белье, мебель, комнатные цветы.
Всего город передал под госпитали 17 школ, 5 крупных контор, 7 корпусов институтов и техникумов, два дома отдыха, гостиницу. Самый большой госпиталь разместился в Доме промышленности. Раненых принимал горно-металлургический техникум, консерватория (правда, ненадолго, потом туда снова вернулась музыка), Дом контор, ВУХИН, Уральский университет. Коечный фонд госпиталей Свердловска составлял около 16,5 тысячи единиц.
Железнодорожный вокзал — гигантский санпропускник, круглосуточный транспортер по приему и сортировке людей с фронта, эвакуированных с оккупированных территорий, блокадников. Но раненых принимал не только сегодняшний вокзал, но и специально сооруженная ветка в районе улиц Комсомольская — Малышева. Деревянные крытые платформы располагались рядом с корпусами студенческих общежитий УПИ. Именовался тот вокзал Финским. Главные грузчики — студенты, институтская профессура, жители окрестных домов. Все поезда приходили чаще всего ночью или под утро: разгрузив эшелон, люди шли на работу, учебу. Вечером все повторялось снова.
К осени 1941 года начальник Главвоенсанупра Евгений Смирнов и главный хирург Красной Армии Николай Бурденко разработали и внедрили военно-полевую доктрину — систему этапного лечения и эвакуационных мероприятий, которые способствовали возвращению в строй большинства раненых и больных. Она предполагала рассредоточение лечебного процесса между специальными подразделениями и учреждениями. На Урал попадали самые тяжелые раненые, требовавшие длительного или специализированного лечения и восстановления. Осенью 1941-го и зимой 1942 года Свердловск принял около 50 тысяч раненых, каждого из которых нужно было осмотреть, вымыть и распределить в госпиталь.
Одновременно с ранеными прибывали танковые и фармацевтические заводы, оборонные и научные институты, секретные лаборатории и бесценные коллекции. И, конечно же, люди. Им — именитым и безвестным, штатским и военным, старикам и подросткам, ученым и неграмотным — предстояло произвести миллиарды упаковок таблеток и порошков, сдать десятки тонн крови, перестирать миллионы километров бинтов, сделать десятки тысяч операций, изобретая более эффективные методы лечения и реабилитации, вернуть в строй не одну армию бойцов.
Тыловая медицина на женских плечах
Опытные и высококвалифицированные свердловские врачи и медсестры ушли в армию в первые же дни войны. Только Первая областная больница разом лишилась сорока докторов. Особенным спросом пользовались хирурги, травматологи, офтальмологи, нейрохирурги. В июне 1941 года состоялся первый выпуск врачей-педиатров мединститута. Им и предстояло в кратчайшие сроки стать хирургами самого широкого профиля. Оставшиеся хирурги-профессионалы были нарасхват: сутками не выходили из больниц, делая одновременно операции на нескольких столах, переобучая вчерашних гинекологов и педиатров, передавая операционные премудрости из рук в руки. Недавних выпускников, точнее — выпускниц мединститута, «укрепили» эвакуированными специалистами и профессурой научных институтов Москвы, Ленинграда, Киева. Нижний Тагил был отчасти укомплектован классными врачами «благодаря» сосланным накануне войны немцам Поволжья, среди которых оказалось много докторов, узких специалистов. Санитарками, медсестрами, нянями, подсобными рабочими становились старшеклассники, студенты, домохозяйки, проходившие краткосрочные курсы Красного Креста.
Тыловая медицина легла свинцовой тяжестью на женские плечи. Даже большинство начальников эвакогоспиталей были женщины. Оставшиеся в тылу мужчины день-ночь стояли у станков на заводах. У операционных столов день-ночь-день — в основном женщины, забывшие на четыре с лишним года слово «нет». Вот лишь несколько имен и фамилий из тысяч, заслуживших быть вписанными золотом во всенародную историю Победы. Елизавета Дубинина возглавила отделение нейрохирургии эвакогоспиталя № 1710. За войну сделала более 10 тысяч операций. Один из ведущих окулистов госпиталя Анна Томашевская, закончившая мединститут в 1938 году, вводила в практику редкие и совершенно новые виды операций. Маргарита Гагарина, вернувшись с фронта, с 1943 года и до конца войны работала медсестрой — постовой, операционной, процедурной. Домой почти не уходила, выходных не было, три раза в неделю — дежурство по отделению, один раз — по госпиталю. Работая на износ физических и душевных сил, сдала 22 литра крови. Известный свердловский терапевт, доктор медицинских наук Тамара Ренева в войну работала в эвакогоспитале. В одно из ночных дежурств ей пришлось несколько часов кулаками закрывать аорту раненого, откуда хлестала кровь. Так дождались оперировавшего врача.
В архивах областного музея медицины сохранилось много документальных свидетельств о военном времени. Врач Т.С. Волкова вспоминала: «22 июня мы готовились к сдаче государственного экзамена по хирургии. Узнав, что началась война, ошеломленные, испуганные, побежали по домам. До 1 июля все экзамены были сданы, и всех перераспределили по госпиталям. Меня направили в медицинский отдел свердловского протезного завода. Работа была угнетающей. В железнодорожной школе размещался специализированный эвакогоспиталь с ампутацией рук и ног. В мои обязанности входило осматривать культи и готовить к протезированию, подбирать тип протеза в зависимости от ампутации. Видеть искалеченных, страдающих, красивых юношей было очень тяжело. Но все свои силы нужно было направить на то, чтобы вселить в них уверенность в восстановлении функций конечностей. У кого не было ног, это удавалось и вносило надежду на полноценную трудовую жизнь. Тяжело было с ампутированными руками. Незабываемая тягчайшая боль врезалась в сознание о тех, кто был полностью ослеплен или без обеих рук и ног, но красивых, с телосложением Аполлонов. Прошло столько лет, а каждый раз, проходя мимо этих зданий, память как эхо выбрасывает те неповторимые страдания и мужество искалеченных воинов».
Профессорский совет
В Свердловске создается совет из ведущих врачей и ученых, которые безустанно ездили по всей области, обучая основам лечения огнестрельных ран, переломов, давали азы современной гипсовой технологии, консультировали. Главный хирург Уральского военного округа Аркадий Тимофеевич Лидский в больших и маленьких больницах скрупулезно обходит всех раненых, дает практические указания, читает лекции по лечению военной травмы, делает сложнейшие операции, под его наблюдением было постоянно несколько палат с 60–80 ранеными. Ещё важнее было в понимании Лидского научить коллег ориентироваться в состоянии раненого, уметь прочитать картину крови, поведение температурной кривой. В 1943 году в госпитале, расположенном в нынешней гимназии № 9, он проводит первую на Урале операцию на сердце, удалив из него осколок.
А. Лидский, Л. Ратнер, Б. Кушелевский, В. Чаклин, Д. Шефер, В. Каратыгин, Ф. Богданов, М. Сахаров, Л. Лепешинский, приехавший в эвакуацию с институтом глазных болезней им. Гельмгольца академик Ауэрбах стоят во главе хирургической, терапевтической, травматологической, неврологической службы среднеуральской системы эвакогоспиталей. Они держат третью в стране госпитальную базу в условиях строжайшей дисциплины, в том числе и санитарной.
Перед уральскими хирургами стояла главнейшая для всей военно-полевой и тыловой медицины задача — изучить особенности ранений современной войны и в кратчайший срок научиться их лечить с максимальным успехом. Раненые прибывали в Свердловск в основном с огнестрелами и их последствиями, с которыми на Урале до июля 1941 года даже опытные хирурги не сталкивались. Фронт требовал быстрейшего принятия нового протокола лечения и скорейшего возвращения раненых в строй. А. Лидский разработал показания и противопоказания удаления пуль и осколков из мышц сердца. Под руководством Л. Ратнера изучались и отрабатывались принципы лечения огнестрельных аневризм крупных сосудов и травматических диафрагмальных грыж. К осени 1941-го стала очевидной острая необходимость специализации, и было принято решение срочно переформировать госпитали, сконцентрировав в каждом определенный тип ранения. В 1943 году появились даже специализированные женские отделения. В силу особенностей женского организма ранения часто были более серьезными и имели множество осложнений. Но сначала все лежали вместе, для раненых девушек лишь ставили загородки. Да и то не везде.
Одними из первых, вследствие высокой распространенности ранений с повреждениями периферических нервов и головного мозга, выделились нейрохирургические госпитали и отделения. Во главе этой службы стоял легендарный профессор Свердловского мединститута Д. Шефер. На основе большого количества наблюдений и изучения отдаленных результатов лечения он установил необходимость раннего хирургического вмешательства на поврежденном нерве. Большое внимание уделялось изучению течения и методов лечения тяжелых степеней отморожений, которыми занимался Ф. Богданов. В Свердловске впервые в стране внедряется в практику разработанное Б. Кушелевским лечение пневмонии и дизентерии сульфаниламидами. Это открытие стало спасением и для фронта, и для тыла. Профессор М. Мухин писал, что такого большого числа вернувшихся в строй не было ни в одной армии государств, участвовавших во Второй мировой войне. По неофициальным данным, в строй вернулось около 17 миллионов человек. Свердловские медики в самые тяжелые первые месяцы войны сформулировали новый взгляд на лечение огнестрельных ран, вошедший в историю и практику медицины как «свердловский метод». Аркадий Лидский после войны писал: «Как это ни покажется странным, но прошлые войны, когда остеомиелитов также было немало, не оставили в науке никаких солидных исследований, которые могли бы дать толчок к дальнейшему изучению их сущности и улучшению лечения. Свердловские хирурги взялись за разработку этой проблемы. Им удалось выявить важнейшие моменты, способствующие развитию этого осложнения, определить наиболее благоприятные моменты для операции, что имеет очень большое значение, и разработать наиболее рациональные приемы операций для различных периодов болезни. После жарких дебатов в Москве по этому жгучему вопросу военной хирургии восторжествовала точка зрения свердловских хирургов. Свердловчанам впервые пришлось сформулировать новый взгляд в наиболее законченном виде, и сейчас можно часто слышать в госпиталях любого края, любой советской республики такие определения, как «свердловский метод», «свердловская классификация».
«Все для фронта…» И лекарства тоже
Лозунг «Всё для фронта…» распространялся на всё. Основные мощности советской фармпромышленности были расположены в европейской части страны. К концу 1941 года на оккупированных территориях оказалось более сорока предприятий, большая часть которых была уничтожена. Та же участь постигла и армейские запасы медицинского инвентаря, оборудования и лекарств, сконцентрированные на Западе. Армия осталась без эфира для наркоза, стрептоцида, глюкозы, морфина, новокаина, йода, аспирина, перевязочных средств. В Сибирь и на Урал были вывезены фармзаводы Ленинграда, Киева, Харькова, Курска, Москвы. Эвакуация фактически потребовала создания новых предприятий в глубоком тылу. Так, в Ирбите появился химфармзавод, выпускавший акрихин, белый и красный стрептоцид, наркозный эфир. Осенью 1941 года по всей области спешно организуются галено-фасовочные лаборатории для снабжения районных аптек и аптечных пунктов. При крупных аптеках создаются производства наливных ампул. Часто лаборатории развертывались в случайных, мало приспособленных зданиях без технологического пара, водопровода и канализации. Зимой 1941 года закончилась вата, исчез новокаин, приходилось удалять зубы без анестезии, кресло для пациентов больше походило на обычный стул, который не поднимался и не откидывался, а бормашина имела ножной привод, т.е. всю смену крутили педаль ногой. Отпусков не было, а в выходные посылали копать землю для больничной картошки, пилить дрова.
Свердловский бактериологический институт налаживает производство 37 важнейших для тыловых и фронтовых госпиталей препаратов (сыпнотифозная вакцина, противостолбнячная сыворотка, анатоксин, аэробные фаги). За три военных года он выпустил продукции в два раза больше, чем за предшествующие 22 года, сумев перейти на одновременное изготовление огромного количества всевозможных видов сывороток. Врачи всех фронтов и госпиталей обязаны институту тем, что в любой момент они имели нужный вид сыворотки: при первых сигналах развития эпидемии институт мобильно переключался на изготовление необходимого препарата. Тысячи литров сыворотки, с помощью которой предупреждалось развитие смертельного столбняка, были изготовлены в Свердловске и отправлены на фронт.
Свердловский химфармзавод в конце 1941 запускает цех стрептоцида и монтирует линию по производству жидкого мыла, растут мощности выпускаемого сульфидина — одного из главных спасителей в Великую Отечественную. Тысячи раненых обязаны жизнью сульфамидам, которые производились на единственном предприятии в СССР — Свердловском фармзаводе. Вредное производство сокращало жизнь ампульщиц, таблетчитц, которые, как и все, работали круглосуточно, бесперебойно снабжая тыл и фронт спасительной химией. И снова впору поклониться женщинам, работавшим на этом заводе. «Все мужчины на фронте, вместо 255 человек по штату работало 192, перестраивали предприятие на военные рельсы. Пока шел монтаж химического цеха, лекарства «варились» в тазах, кастрюлях, ведрах. В конце 1941 года получено уже 43 кг сульфидина (в мае 1941 года опытная партия составляла всего 1 кг!). Некоторые спали прямо на заводе, а кому было очень необходимо — ведь дома оставались дети, — шли пешком. С транспортом было туго. В 1942 году увеличили выпуск изделий, одновременно освоили 27 новых лекарств, начали выпуск рентгеновских экранов, в конце войны освоили первый антибиотик — грамицидин.
Условия труда были очень тяжелые. Из-за отсутствия вентиляции работали в противогазах. Много было ручного труда: наливали аммиак из бачка в ведра, потом загружали в аппарат. Котельная работала на дровах, которые возили на санках со станции Шарташ. Для проведения реакции нужен был лед, его брали на озере Шарташ. Единственным видом транспорта на заводе был конь Колька. Спецодежду шили сами из марли и ваты, носили ботинки на деревянной подошве. После смены молодежь ходила на вокзал разгружать вагоны с ранеными, помогали и в госпиталях. Работавшим давали хлеб по карточкам — 800 граммов, его делили с родными. Чтобы как-то помочь людям, открыли столовую, подкармливали по справкам медпункта совсем ослабевших. Часто это был просто кусочек хлеба, намазанный лярдом — американским жиром, который поставлялся по лендлизу, или повидлом. Бесплатным был только чай. Раз в месяц выдавали 300 г рыбьего жира. Выжить в таких условиях народу помогли доброе отношение друг к другу, благородство души, сострадание, взаимовыручка». Так вспоминали после войны работавшие на предприятии женщины.
В предвоенные и военные годы свердловские химики-органики во главе с будущим академиком Исааком Постовским синтезировали серию новых лекарств, имевших большое оборонное значение, открыв эру сульфамидных препаратов. В отсутствие пенициллина, который появится только в самом конце войны, именно эти препараты взяли на себя всю ответственность по лечению пневмонии и бронхитов. Это было эффективное средство с относительно малой токсичностью, что позволяло применять его даже без предварительных анализов, что особенно важно в условиях военно-полевой медицины. В начале войны появился дисульфан, затем — стрептоцид, сульфидин, которые в громадных количествах доставляются на фронт.
В период напряженного процесса производства препаратов в лабораториях Свердловского химфармзавода велись работы по изысканию новых видов медикаментов, получивших самое широкое распространение не только в медицине, но и в ветеринарии (борьба с глистными заболеваниями, изнуряющими лошадей). Еще один неоценимый вклад в победу — разработка сыпнотифозной вакцины. К ней был причастен тагильчанин Борис Райхер, разработавший ее вместе с профессором Молотовского мединститута Александром Пшеничновым. Оба были удостоены Сталинской премии. Все новые лекарства сыграли выдающуюся роль в годы Великой Отечественной войны.
По рецептам военного времени
С объявлением войны в Свердловске пересчитали все запасы медикаментов, перевязочных средств и медицинских изделий, установили режим жесточайшей экономии. Во всех аптеках прекратили отпуск без рецептов большого количества препаратов. Отдав лучшие кадры фронту, аптеки и склады должны были, при резко сократившихся материальных возможностях, оснащать тыловые госпитали, санитарно-эпидемические службы и сохранять уровень лекарственного обеспечения гражданского населения.
Областное аптечное хозяйство к середине 1942 года увеличило вдвое объем выпускаемой продукции. При каждом госпитале открывается свое аптечное производство. Предприятия местной промышленности и артели инвалидов изготовляли зубные щетки, гигиенические подушки, скипидар, деготь и др. В выпуске медикаментов, химических препаратов, медицинского оборудования принимали участие практически все заводы города и области. В условиях острой лекарственной недостаточности обратились к народной медицине. Если в 1940 году в области было заготовлено 30 тонн лекарственных растений, то в 1942-м — уже 210: 69 видов трав, почек, плодов, цветков. Один из самых популярных настоев — из еловых или сосновых шишек, которые десятками мешков приносили из леса дети. Из них готовили витаминный отвар, спасаясь от цинги, из распаренной хвои делали компрессы и примочки для заживления ран. Мох-сфагнум часто заменял перевязочный материал, его бактерицидные свойства использовались при порезах, обморожениях и ожогах, при переломах. В конце 1941 года в Свердловске издается брошюра с описаниями полезных свойств лекарственных растений и рекомендациями по их применению в повседневной врачебной и сестринской практике.
Главный дефицит военных лет — гипс. К 1943 году все его довоенные запасы были практически истрачены. В ходе битвы под Москвой фронтовые медики одного только Западного фронта израсходовали более 12 миллионов метров марли и 172 тонны гипса. По всей стране велись поиски гипсовых месторождений. В Ачитском районе было найдено сырье, пригодное для медицинских целей. Также был найден метод регенерации бывших в употреблении гипсовых бинтов для повторного применения.
Кровью единой
В здании больницы «скорой помощи» (чьи руины который год стоят немым укором в центре Екатеринбурга, у Зеленой рощи) располагался крупнейший госпиталь Свердловска. Там работали все видные ученые и врачи, там же располагалась городская станция переливания крови. Ее этикетки были известны во всех войсковых соединениях на воде, в воздухе и на суше. Фронту требовались тысячи литров крови, ее компоненты. Вначале на передовую самолетами отправляли консервированную кровь, в декабре 1941 года стали поставлять замороженную плазму, потом — сыворотку. Станция работала круглосуточно, не прекращая приема доноров, меняла технологию производства, ориентируясь на нужды фронта. Четыре сушильные установки, созданные по спецзаказу на Уралмаше, работали по 16–18 часов в сутки, производя 150 ампул сухой плазмы. СПК Свердловска была в то время единственной станцией, выпускавшей сухую плазму в таких количествах, производила уникальную продукцию из своего уникального сырья: из эритроцитов готовили аминокровин (средство для парэнтерального питания), а из оставшегося делали нужный и детям, и взрослым гематоген.
В 1943 году по сравнению с довоенным план заготовки крови перевыполнили более чем в 70 раз. Недостатка в донорах не было, иногда не хватало возможности принять всех. Обеспечивали кровью не только госпитали, находящиеся в городе и области, но и большой участок Западного фронта. Частенько уральцы прикрепляли к ампуле сданной крови письмо бойцам — и некоторые получали ответы от тех, кому эту кровь переливали. В городе работало семь донорских пунктов, по области — 28 кабинетов переливания крови. На самой станции забор крови очень часто одновременно проходил на двадцати столах. Все понимали, насколько важна кровь для раненых, и каждый хотел оказать посильную помощь фронту. Поэтому количество доноров возросло с 800 человек в 1940 году до 28 000 в 1944-м. Девчонки и мальчишки военного времени приписывали себе годы не только для того, чтобы убежать на фронт, но и чтобы стать донором. Врачи закрывали на это глаза.
Моисей Израильевич Сахаров, заведующий СПК в годы войны, вспоминал: «Стеклянной тарой снабжал уфимский завод. Однажды процесс ее производства встал. В больницах и госпиталях собрали всю стеклянную посуду. Но этого было мало. Решили отправлять в госпитали в обычных водочных и молочных бутылках, а стандартные флаконы оставить для фронта. Понятно, что водочная бутылка не ампула для хранения крови, но госпитали брали. Поэтому надеялись, что стекло бутылок может выдержать эту нагрузку. Где взять водочные бутылки? Школьники стали собирать их и привозить на санях. Какие нестандартные решения приходилось принимать!»
Война без эпидемий
Во всех войнах прошлых веков, в том числе и в Первой мировой, потери воюющих стран от эпидемий превышали потери на полях сражений. И советские медики сделали все, чтобы тиф, холера, дизентерия не вспыхнули, а мелкие очаги были бы заглушены. Население Свердловска к 1942 году выросло многократно: ехали трудармейцы с юга страны, эвакуированные и переселенцы с запада. Измученные, голодные, пережившие бомбёжки, потерю родных, они зачастую прибывали в «эпидемически-ужасном» состоянии. Многие месяцами не мылись, среди них встречались больные тифом, их разъедали вши. Жили скученно, мыла не хватало, через вещи, посуду можно было заразить огромное число людей.
Ежедневно из всех городов и районов тыловой зоны эпидемиологи и санитарные инспектора подавали в ГКО сводки о количестве инфекционных больных, снятых с поездов, о численности умерших. Вот лишь одно из донесений со Свердловского эвакопункта: имели место инфекционные заболевания: дизентерия — 333 случая, корь — 34, сыпной тиф — 64, дифтерия — 12, ветрянка — 9, коклюш — 8, склероз — 8, брюшной тиф — 5, краснуха — 2, свинка — 1. Отправлены в больницу города 915 человек. Снято с эшелонов 83 трупа, в здании эвакопункта произошло 28 смертельных случаев.
Огромная подвижническая деятельность медиков способствовала определённой стабильности. В Свердловске случаи сыпного и брюшного тифа к концу войны были единичными, заболеваемость дизентерией снизилась в четыре раза по сравнению с тем, что было вначале, скарлатина уменьшилась в 8–9 раз, дифтерия — почти в четыре раза. Это было огромным санитарным успехом. Впервые в истории война обошлась без жертв от эпидемических заболеваний.
Почти забытая победа
Поток раненых начал чуть ослабевать только зимой 1945-го. К этому времени часть госпиталей уже были эвакуированы в освобожденные районы страны, придвинувшись ближе к линии фронта. Но работа в тылу не прекращалась. По-прежнему сюда отправляли тяжелых бойцов, требовавших серьезных операций, длительной реабилитации и восстановления.
В сорок первом году был издан приказ № 281 о представлении к награждению за спасение жизни солдат. Согласно документу, за пятнадцать тяжелораненых, вынесенных с поля боя вместе с личным оружием, полагалась медаль «За боевые заслуги», за спасение двадцати пяти человек вручался орден Красной Звезды, за спасение сорока — орден Красного Знамени, а за спасение восьмидесяти — орден Ленина. На тыл это постановление не распространялось. Здесь работали не за ордена и медали. Медики и те, кто впервые надел белый халат во время войны, делали все возможное для спасения раненых. И даже невозможное.
Известные врачи и обыкновенные медсестры, работавшие в Свердловске и в отдаленных районах области, «узкие» специалисты и крупные руководители, медики эвакогоспиталей и представители гражданской медицины. Жесткого деления на «военные» и «гражданские» больницы в Свердловске не было. Многие не считавшиеся эвакогоспиталями лечебные учреждения имели операционные койки для раненых бойцов, врачи консультировали, вставали к операционному столу, когда этого требовала ситуация военного времени. Да, во время войны почти не было инфарктов, сезонных вспышек гриппа или ОРВИ, но никто не отменял беременности и роды, лечение зубов и бытовые травмы, детскую скарлатину и возрастные проблемы. Урал стал «опорным краем державы» не только благодаря силе духа и оружию, закаленному в заводских цехах, но и вопреки всем тяготам военного лихолетья, которому противостояли люди в белых халатах.
Они вернули в строй более 70% раненых и 90% больных воинов. Это была великая, но, увы, почти забытая (в России нет ни одного памятника тыловым медикам!), неизвестная победа наших врачей, провизоров, ученых. Их победа кажется из сегодняшнего дня просто немыслимой, невозможной, невероятной. Но она была.