Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2019
Евгения Риц (1977) — поэт, литературный критик. Родилась в г. Горьком (Нижний Новгород), окончила Нижегородский педагогический университет, кандидат философских наук. Автор двух книг стихов. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Воздух», «Новый мир», «Новый берег», «Волга — XXI век», «Урал» и др., в антологии «Братская колыбель», на сайтах «Сетевая словесность», «Молодая русская литература». Участник интернет-сообщества «Полутона».
***
Восьмилетняя девочка с куклой наперевес
Прозревает духов. Презирает духов
За лишний вес,
За их луковый запах и отсутствие всяких луков.
Она-то думала, всё будет не так,
Думала, вострубят
Канализационные люки,
И у больших и не очень умных ребят
Рты закроются и не в такт
На замахе опустятся руки.
Но улица стынет, кукла беспозвоночно висит,
И сентябрь подходит к началу второго года.
В её жизни это первый, но отнюдь не последний визит
Подобного рода.
То их плёнкой услышит, то краем одной стопы
Ощутит подземное дуновенье,
То ей кто-то крикнет: «Дыши! Не спи!»,
И она ещё глубже заснёт и задышит лежащей тенью.
***
К чёрному севу
Готовь топоры,
Верного зверя пилу.
Сорному зеву
Он ли оставит родную сестру
На поперечье тропы?
Мелкой русалкой слюней и огня,
Дымной дриадой трубы
Девка наружу смолит из окна
Вид на судьбу и снопы.
Всё, что ни скажет она про себя,
Сразу получится вслух.
Видно, как там, в глубине, пикселят
Пашет прозрачный пастух.
Всякий из них
Не протянет сквозь сон
Руку или иглу.
Свежий родник
Заживает пластом
Родину в давнем углу.
Тень моя, тень,
Золотистый плетень,
Крынки на кольях голов
Овеществлённых древесных детей,
Переходящих в галоп.
***
Вынимаешь из воды, скажем,
Девятьсот осколков кораблей.
Раскладываешь рядом с пляжем
Те из них, которые светлей.
Строишь дамбы, мосты, дороги,
Распускаешь по ним молву.
Свет далёкий и недалёкий
Всюду брызгает наяву.
Он ещё не дерево, но отросток
Или, скажем, ещё побег
Сквозь почти непечатный воздух
И ещё не зачатый снег.
В корневой его сетке вёрткой
Развивается не душа,
А ничем не живой, не мёртвый
Всем сияющий падишах,
У него есть вазир, и ваза,
И красавица полных чаш
Там, где дым достигает мяса
В подведённых углём очах.
***
Отделённые по спирали
Кораблиные шеи глаз
Смотрят щедрыми куполами
Из прижимистых век на нас.
Они были доской, и телом,
И металлом в литых костях
И, не ставшие снова целым,
Собираются, но не так,
Как давно на воде блестели,
А как эдак и на Земле
Их сухие земные тени,
Различимые в сентябре.
***
Тело — труба. И далёкие льды
В заострённом теперь глазу
Будет видно с испода как белый дым
И как серый дым и мазут.
Ни о чем не печалься, асфальтоукладчик
На исходе осенних сил,
Под землёй не видно, не видно и над Землёй
Шерстяного парка один настил
И другой трикотажный слой.
Смой со лба и сотри с руки
Эту птицу, летя на юг,
Она делает в небе круги, круги.
Это всё ближний круг.
Это всё, говори себе, не стоит и не стоит,
И нога завязнет, как вязнет дно.
У тебя в глазу молодой и наивный стыд
Пересыплется на зерно,
Перепреет на воздух и на покров,
Упадёт не позже, чем середина дня,
Вся покрытая коркой мослов и слов,
Будет выбрана из огня.
***
Шёл целый месяц до луны
И так в неё вошёл,
Что клокотали валуны
В кругу окрестных сёл,
Но стыдной кошкой у окна
И сытным ворохом в окне
Она себя поволокла,
Во всём подобная луне,
Но только не во всём
Вполне
Подробная, как свет,
Висела сеть,
И соль ячей
Сжимала сор глазниц,
Поскольку голос был ничей,
Постольку голод выл ночей
Прибрежных, точно бриз,
И целый месяц горожан
Спускал в пустую кость.
Из них никто не уезжал,
Но больше не был гость.
***
Серых рук в снегу и на воле
Остаются следы в нечистом поле,
На нечистых полях,
На чистых, облетевших дымом
Зимних тополях,
Облетевших весь город по круглому кругу,
Там оставивших заметку, здесь зарубку,
Невидимо, невредимо
Побредём, побредим,
Встанем на светофоре
Замёрзшим прудом,
Льдом и бреднем
В рытвинах и зарытых рыбах,
Паузой, прокрученной на повторе,
Тайна тает на губах улыбок,
Замерзает на глазах недомолвок.
Парохожий в воздухе так неловок,
Зыбок,
Угловат
И разматывает руками,
Точно много ватт
Проходит под сапогами,
Заживает, уже не болит в канавах,
У канавинских бабок земля за щёлкой,
Потому что Земля,
Наклонившись набок,
Туго клацает дверь защёлкой,
И дыханья над мёртвыми головами,
Как стволы, обручаются внутрь годами,
Рвотным валом в красных кремлёвских стенах,
На вокзалах и автострадах,
Видишь, как разминается тонкая тень их,
Жатый шёлк, суповой панбархат.
То не вечер проходит одним парадом —
Зимний день переходит в другой порядок,
Весь разрезан, разрежен на горловой подложке,
Как аспирин и сода
Неисцелимо
Полоскали голос в весьмадесятом,
Разбавляли жёлтым фурацилином.
Между концом и началом года
Делится атом.