Сухбат Афлатуни. Рай земной. Роман. — «Октябрь», 2018, № 7–8
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2019
Сухбат Афлатуни. Рай земной. Роман. — «Октябрь», 2018, № 7–8.
«Рай земной» открывается рассуждениями о смерти. Смерть в разных обличиях постоянно находится рядом с главной героиней романа Плюшей: обретает прописку в ее дипломной работе, «живет» в изучаемых архивных записях, в запертой на замок второй комнате квартиры в «хрущевке», где по мистическим причинам не задерживаются мужчины, и в бескрайнем поле, начинающемся возле самого дома.
Значение важнейшего для романа образа заснеженного поля прозаик расшифровывает не сразу. Поле в «Рае земном» — прямой синоним смерти. Героине, с одной стороны, хочется от него отгородиться хотя бы плотными шторами. С другой, поле притягивает Плюшу, как все близкое, но неизведанное. Поэт Афлатуни повторяет сказовые заклятия: «Плюшенька, душенька, не ходи на поле!», делится «страшилками» о коме земли, которым мальчишки играли в футбол, пока не обнаружили внутри человеческий череп, прибавляет классические лирические соотношения (зима как смерть, снег как саван), вспоминает Евангелие детства от Фомы, художественными методами плавно подводя читателя к догадке: здесь нашли последнее пристанище десятки мужчин, и это вряд ли просто старое кладбище. Раскрывая образ поля, автор и дальше не станет говорить напрямую, предпочитая намеки в разных формах. Художественные вставки Афлатуни перемежает документальными, приводя сообщения об арестах поляков в Советском Союзе в 1937 году и протоколы их допросов. Информация в документах предельно сухая, однако ее последовательность наглядно показывает, как под жесточайшим давлением невинные люди, изначально отрицавшие свою причастность к антисоветской деятельности, в итоге подписывали все бумаги, которые им давали. Читатель сам все сложит и поймет. Для автора тема не в новинку: Владислав Толстов в рецензии на его предыдущие книги («Урал», 2017, № 6) оправданно назовет Афлатуни «певцом коллективной постсоветской травмы».
На таком трагическом фоне преподносится судьба Плюши. Тоже трагическая. «Серая, незамечательная жизнь ей досталась». Значительную часть детства росла без отца. На третьем курсе влюбилась не в того парня — инфантильного красавчика Евграфа, с которым, несмотря на все ее старания, не удалось построить нормальную семью. Не смогла обзавестись потомством — «недоразвитые органы: как у девочки». Героиня так навсегда и осталась большим, неустроенным ребенком, что всячески подтверждает автор. Во всем, что с ней связано, — подчеркнутая детскость, начиная с имени. По паспорту героиня — Полина Круковская, однако воспринимается она исключительно как Плюша — маленькая, мягкая, округлая, несмелая. Взрослая женщина увлечена вязанием красивых салфеточек, постоянно вспоминает умершую «мамусю» и остается в плену детских страхов. В своих наставниках Карле Семеновиче и Ричарде Георгиевиче она одновременно ищет и отца, которого фактически была лишена в детстве, и мужчину — защитника, надежное плечо. Итогом же становится одиночество. У Афлатуни неплохо получается вызывать жалость к центральному персонажу. Автор добивается этого с помощью невинных мелочей, разбросанных по тексту. Вот Плюша просит врезать замок в дверь пустующей второй комнаты — «когда-то берегла ее для будущей личной жизни». Вот героиня в монастырской трапезной по ошибке берет подносик для мелочи, подумав, что он для булочки. Вот она в ступоре сидит в маршрутке, приехавшей на конечную, пока ее не «будит» водитель. Вроде такая ерунда, однако именно в ней — те трагические оттенки одиночества, ненужности человека. При своей детскости Плюша одновременно кажется и дряхлой старухой — забытой, заброшенной, копающейся в пыльных архивах и закрывающейся от мира в убогой квартирке. Плюша — женщина без возраста: встретив такую на улице, не поймешь, сколько ей сейчас — двадцать или пятьдесят.
На контрасте прозаик представляет вторую героиню «Рая земного» — Натали — соседку Плюши по подъезду, ставшую ее подругой. При аналогичных вводных данных и таком же одиночестве жизнь Натали (снова обратим внимание на употребление автором формы имени) полна событий. Первый мужчина Натали фактически ее изнасиловал — впоследствии девушка найдет возможность избить его до полусмерти. Жениться на себе она позовет брата своего обидчика. Робкую Плюшу оторва Натали сумеет несколько раз вытянуть из душевной трясины. И после преждевременной смерти бунтарка продолжит оставаться частичкой будущей судьбы мягкой и нерешительной соседки.
Смерть, которая, по идее, должна объединять людей в общем горе, в романе Афлатуни лишь вызывает конфликты. «Много как-то внутренней войны кругом стало…» Войны исторической, национальной и религиозной. Но при том какой-то мелкой, абсолютно бытовой и надуманной. Будто два брата подрались из-за копеечной монеты. Чем не отражение современности: когда герои-общественники захотели установить на фасадах домов расстрелянных в 1937-м поляков мемориальные доски, некоторые местные жители восприняли идею в штыки! Кому-то не понравилось, что не спросили мнения жильцов муниципальных квартир. Кого-то не устроила ксерокопия разрешения городской комиссии — живо подать сюда оригинал! Кто-то оказался против по причине того, что имя на доске оказалось ему неизвестно — ладно еще, «если бы какому-нибудь генералу или балерине…» Кто-то не на шутку испугался, что из-за четырех шурупов, на которые будет крепиться доска, их дом чуть ли не пойдет трещинами и на глазах развалится. Как говорится, было бы смешно, если бы не было так грустно. У новой начальницы Плюши свой взгляд на историю: «Не было никакой “эмиграции”. Не. Бы. Ло. Было расширение Русского мира…» А молодые коллеги героини решают купить тортик и устроить на работе вечерние посиделки по случаю… дня рождения Сталина! Быстро выяснится, что сталинский праздник — лишь шутка, в остальном же…
Виновником главного конфликта, точнее местом пересечения всех конфликтов станет ключевой образ романа — мертвое поле — поле мертвых у дома Плюши. Проводить здесь археологические раскопки долгое время запрещают, зато на сталкерские экскурсии и скандальные перфомансы закрывают глаза. По разные стороны баррикад оказываются братья-христиане: польская община добивается строительства на поле католической часовни, православные активисты требуют поставить здесь исключительно свою — православную часовню. Пока же лебедь, рак и щука тянут воз в разные стороны, ничего не происходит — русское поле источает снег. Даже у настоящих подвижников опускаются руки: «Эти расстрелянные поляки никому не нужны. Лучше оставить, как будто ничего не было. Залить поле бетоном, все поле залить бетоном, а? Хорошо? Построить на нем еще один торговый комплекс». Не вопль отчаяния, не вызов — усталость от невозможности хоть что-то изменить, желание перестать биться лбом в закрытую дверь, желание закрыться от мира.
Неустроенную Плюшу тоже разрывают противоречия: кому довериться: Карлу Семеновичу или Ричарду Георгиевичу, прощать или не прощать раз за разом Евграфа, продолжать общаться с католиками или пройти обряд крещения в православном храме? Кажется, множащиеся сложные вопросы ни к чему хорошему героиню не приведут, однако финал романа оказывается, на удивление, счастливым. И даже отчасти приторным. Одним махом снимая все противоречия, Афлатуни создает для Плюши предпосылки земного рая, точно обещая: было — плохо, будет — хорошо. Любовь побеждает смерть. Откуда эта фраза? Ах да…