Комедия в одном действии
Опубликовано в журнале Урал, номер 2, 2019
Владимир Бабенко
(1946) — окончил филологический факультет Уральского государственного
университета им. Горького. В 1985–2016 гг. ректор Екатеринбургского
государственного театрального института. В настоящее время завкафедрой истории
театра и литературы. Профессор, автор книг и научных статей. Публиковался в
журнале «Урал».
Действующие лица
Майор
Министерства госбезопасности (МГБ) Степан Пантелеевич Гринько, лет 35–40
Акулина Марковна
(Келя), его жена
Ваня, их сын,
мальчик, лет 7–8
Гаскин Сергей
Аронович, врач сельской больницы, лет 35–40
Гаскина Регина
Моисеевна, его жена
Фельдшер сельской
больницы, старик
Сапогов
(Сапожок), сержант, лет 45
Таня Сапогова,
его дочь, старшеклассница
Подполковник МГБ
Петр Иванович Бриль, лет 45
Лейтенант МГБ
Ашкенази, его помощник, лет 25
Одно из
навязчивых воспоминаний детства. Я сижу под письменным столом моего отца в его
рабочем кабинете начальника районного управления госбезопасности. Отец ведет
допрос подследственного. Меня он не замечает. Слушаю непонятные речи. Отец
кричит и топает сапогами. Сапоги у него из мягкой черной кожи, на подковах. Он
выходит из себя, сапоги психуют и словно кого-то пинают. Я испуганно
уворачиваюсь от них.
Управление МГБ в
сибирском райцентре. Начало 1950-х, еще жив Сталин. Бревенчатые стены, полы из
широких досок. Мы в кабинете для допросов. Большой, грубо сколоченный стол для
начальника, такой же грубый, тяжелый стул. На столе — лампа с зеленым абажуром,
папки, телефон. Напротив стола в нескольких метрах — табурет для арестованного
подследственного, приколоченный к полу. На потолке — фонарь, скорее — небольшой
прожектор, направленный на лицо подследственного, когда он сидит на табурете.
За спиной начальника — дверь в его служебную квартиру. За спиной
подследственного — дверь из камеры предварительного заключения (КПЗ). На стене
— дешевые бумажные портреты Ленина, Сталина и Берии в некрашеных деревянных
рамках. Под портретом Сталина — самодельная книжная полка (обструганная доска
на уголках), на ней — собрание сочинений Сталина в 30-ти томах. Это книги-кирпичи
красно-вишневого цвета.
Входит из
служебной квартиры мальчик Ваня, босой, в старой маечке и штанах на резинке, и
обращается в зал.
ВАНЯ. Товарищи!
Начинаем наше собрание. Это я, Ваня, значит, Иван Степанович Гринько, выступаю
по партаколу за родину, за Сталина. У нас собрание… за коммуни-нинистическое
воспитание… за товарища Ленина, кто за? Единогладко. Ленин — это такой добрый
лысый дяденька с лучиками в глазках. Я сам видел его в журнале «Огонек». Я
тогда был еще маленький, сидел на печке, цветные картинки рассматривал, и буквы
«Ленин» были красные и самые большие, и я еще не умел читать, а тут красные
буквы сами собой сложились, и я прочитал. «Ле-нин» — и сразу дальше. «Он указал
нам путь». Вот. Нас вырастил Сталин на верность народу (поет гимн), на
труд и на подвиги нас вдохновил, ну, так по радио поют, когда еще темно, мамка
идет корову доить, папа садится оружие чистить… Сталин, он товарищу Берию… как
это?… уполно… жочил, уполно… мопчил или жопчил полную доверию, товарищи. А
товарищ Берий дал полную доверию моему папе, а мой папка майор, он у нас самый
главный в райцентре Новая заимка, он меня тута уполно… умочил, он говорит, я
генералом вырасту, и меня уполнодрочил, нет, правильно будет — умочедрочил… или
уполноречил, уречемочил, кажись… нет, виноват, совсем позабыл… уполнокрочил…
короче, приказал мне вам сказать. будьте бдинтельны, товарищи-товарищи!! Враг
не дремлет, особенно в темноте! А еще Гитлер этот… противный зубастый крокодил
в папином журнале «Крокодил», он хотел нашего хлеба да сала, так пускай жреть
что свинья насрала! Нам и самим сала мало! Верно, товарищи? И его уже убили
наши товарищи, такие же сильные как мой папа, и жрать ему ни к чему совсем, и
все зубы выбили на хрен, он больше не кусается, я его не боюсь. Неправильно там
написали товарищи товарищи, хотя нам, счастливым советским детям, свиного говна
ему не жалко, оно даже на огород не годится, такое противное, фу, гадость ! У
нас картошка есть, и молоко от коровы Таньки, и еще от других коров… и творожок
тоже… Бдинтельность, и еще раз бдинтельность! Черная рука врага в темноте
тянется и хочет схватить и оторвать что-нибудь у верных сталинанистов! Я сам ее
боюсь очень сильно, чьей-то черной мохнатой руки, я уже большой и сам читаю
разные книжки, только пока еще боюсь темноты, как маленький, но я обещаю папке
не бояться черной руки в темной комнате… я уже октябренок… в октябрятском
отряде… Скоро мне в пионеры… Мы с вами примем резолюнцию… резослюнция — это,
значит, будем их резать, выявим вражин и их вые… Не скажу, чего с ними сделаем,
мамка заругает, она матом не разрешает… значит, их вы-явим, которые остались за
Гитлера, и зарежем… кто за такую резовьюцию? Прошу голосовать. Ебенагласно! Так
и запишем в партакол, товарищи, что все голосовали ебенагласно! Подпись. Ваня
Гринько, октябренок, и секлетарем нашего собрания, и потом генералом будущим…
За стеной стучат
тяжелые сапоги с подковами. Ваня шмыгает под стол. Входит его отец в офицерской
форме, с погонами майора, садится на стул, кладет на стол пистолет. Он
открывает папку, достает лист бумаги. Он не замечает сына. Мальчик отодвигается
от его начищенных ваксой сапог, ковыряет в носу, в пальцах босых ног. Где-то за
стеной лошадиное ржание, лай овчарок.
ОФИЦЕР (повелительно
кричит). Сапогов, заводи! (Пауза.) Сапогов, мать твою в пять, где ты
там, куда пропал, заводи!!
Сержант Сапогов,
маленького роста, почти карлик, в сапогах большого размера с голенищами до
колен, выходит из квартиры, пересекает допросную, отодвигает задвижку на двери
КПЗ и заходит внутрь. Затем дверь из КПЗ распахивается с треском, выталкивая
высокого мужчину в гражданской одежде. Руки его впереди скованы наручниками.
Арестованный оглядывается, топчется на месте, сержант подталкивает его к
табурету.
СЕРЖАНТ. И че
стоите пнем? Сюды… сюды сел, това… чтоб тебя, вражина!
АРЕСТОВАННЫЙ (машинально
пытается подвинуть табурет, но табурет приколочен; он садится неловко, боком,
оглядывается на конвоира). Сапожок, скажи ему, мы с тобой кореша сколько
лет… скажи, ошибка вышла… друг я, не враг… Почему ты отворачиваешься? Позови
Акулину Марковну. Пусть она ему скажет…
ОФИЦЕР.
Арестованный! Смотреть мне в глаза! Твоя фамилия на букву «Г»! Как фамилия?!
АРЕСТОВАННЫЙ.
Моя?
ОФИЦЕР. Мать твою
в рыло, в рот ей компот! Не моя же! Фамилия! Говнилер? Гомодрилер?
АРЕСТОВАННЫЙ.
Твоя тоже на «Г», майор Гринько. Моя фамилия — Гаскин, я ее не стыжусь. Таких,
как ты, я уже проходил. Может, хватит мордовать честного советского гражданина,
преданного партии и правительству и лично товарищу Сталину?
ОФИЦЕР. Здесь
вопросы задаю только я! Ты, безродный космополит, отвечать на мой вопрос.
Фамилия жены!
ГАСКИН. Опять
тебе дали разнарядку? Жалко мне тебя, Степан. Жена при чем? Она Гаскина.
ГРИНЬКО. Фамилия
супруги до брака.
ГАСКИН. Слепнер
она была. Регина Моисеевна Гаскина теперь.
ГРИНЬКО. Пишем…
Я, Гаскин-Слепнер… Сергей Аронович… повторник… В тридцать седьмом я ввел
следственные органы в заблуждение, отбывал в местах заключения… потом все
дооформим… скрыл свое звериное лицо заклятого врага народа… сего числа… на
допросе у майора Гринько сделал признание (пишет) в том, что (у него
украинский акцент, он произносит «шо» вместо «что», вместо звонкого «г»
произносит «г» фрикативное и пр.), являясь заклятым врагом советского строя
и товарища Сталина… используя свое служебное положение главврача районной
больницы, я, Слепнер, создал вооруженную бандитскую ячейку… с целью примкнуть к
московским врачам-отравителям, моим, то есть не моим, а его… учителям по
московскому мединституту… а также с целью убийства первого секретаря… района…
или горкома? Подумаем… путем укола смертельного раствора… Гм… Слушай, Слепнер,
как он там по-научному, ну, укол этот…
ГАСКИН. Майор
Гринько, я отказываюсь отвечать на ваши провокационные и даже идиотские
вопросы…
ГРИНЬКО. Сапогов,
оформи ему барабан. Пока по-хорошему.
САПОГОВ. Сергей
Аронович, не в обиду тебе… не обессудь. Подчиняюсь приказу.
Сапогов сзади
бьет арестованного ладонями по ушам. Гаскин вскрикивает, шатается на табурете.
ГРИНЬКО. Я
приказал — по-хорошему. Глухой он мне пока ни к чему. Понял, чалдон, валенок ты
сибирский!
САПОГОВ. Виноват!
Сказали, дать по барабану. Как тут рассчиташь, товарищ майор?! Сила ж у меня…
ГРИНЬКО. Ты мне
поаккуратнее, тренируйся в свободное время. Будь ты все проклято, гори все
синим огнем!! Один — жид, другой — чалдон! С ума с вами спрыгнешь. Келя! Водки!
(Пауза.) Келя, насеру твоей матри! Водки насыпь!
КЕЛЯ (вносит
зеленую бутылку с остатками водки, стакан, трижды крестится на портреты вождей,
кланяется арестованному). Здравствуй, Сережа (она произносит «Сирожа»).
ГАСКИН.
Здравствуй, Акулина Марковна. Скажи ему.
КЕЛЯ. Все язычара
твой длинный, Сережа. Ты доктор, ученый человек, а болтаешь язычарой, как моя
Танька хвостом. Закрыл бы ротяру свою да лечил баб и мужиков…
ГРИНЬКО. Келя,
пошла вон! Кто разрешил общение с вражиной! Келя, пошла к черту!! Ступай к себе
на кухню! (Выливает водку в стакан.)
КЕЛЯ. Степа, тебе
ж нельзя! Степа, там целых двести грамм, тебе ж плохо станет! Не пей, дай я
унесу, тебе ж будет назавтра! Мати твоя покойная при мне говорила: не пей,
Степа, водяру, не твое это пойло! Ты от него дураком становишься…
ГРИНЬКО (залпом
выпивает водку до дна, выталкивает жену за дверь, задвигает запор). Ну,
Гаскин, насеру твоей матри, ну, враг народа, гляди теперь, это я тебе говорю…
довел меня, что мне плохо станет… сам виноват… (Задыхается, размахивает
пистолетом.) Становись раком… Сапогов!
САПОГОВ. Я!
ГРИНЬКО. Головка
от х..! Снимай с него штаны! Вобьешь ему бутылку сапогом по самую эту!
ГАСКИН. Степан
Пантелеевич, опомнись, еще в субботу в бане с тобой пиво пили! Человек ты или
зверь?! Опомнись, на колени встану! Все скажу, что прикажешь, все подпишу! (Падает
на колени, ползет к столу, видит под столом мальчика.) Ваня, ты здесь, ты
все видел? Ваня, спаси дядю Сережу Гаскина… скажи ты ему… скажи папке, чтобы
отпустил дядю Сережу Гаскина…
ВАНЯ (выползает).
Дядя Сережа, дядя Сережа, пожалей моего папу! И мамку тоже пожалей, она совсем
не виновата! (Бросается к отцу, обнимает его сапог.) После тебя папа
опять будет бить мамку! Все из-за таких, как ты, врагов народа! Не надо, дядя, хочу
дальше с тобой дружить! Не будь врагом народа, с волшебным словом прошу, с
волшебным словом «пожалуйста»! Ты садись себе обратно и превратись наоборот,
садись на свою табуретку! (Гаскин послушно садится.)
ГРИНЬКО. Келя,
Келя, убери его! Это ты придумала, чтобы дите под столом? Келя, растакую мать,
за Ваньку я тебе всю морду разобью! всю морду разобью!
Келя снаружи
барабанит в запертую дверь. Сапогов бежит к двери в квартиру, с лязгом
отодвигает задвижку, дверь распахивается, Келя влетает и падает на пол,
запнувшись о порожек.
ВАНЯ (его
сотрясают рыдания). Папа, не трогай мамку! Мамка, беги куда-нибудь!
Закройся в сарайке! Я часто под столом… я так играю в войнушку с врагами народа
и их разболачаю (икает), извожу их на чистую воду… Я сам спрятался, я сам
потихоньку… ты с коровой была, не видела, я поутрянке и прошмыгнул…
ГРИНЬКО. Келя,
сука, ко мне! ползи сюда… ближе… ближе, тебе сказано… (Бьет жену по лицу.)
ВАНЯ. Папа, не
бей! Дядя Сережа Гаскин уже превращается в наоборот, уже не во врага…
ГРИНЬКО (заносит
над женой ногу в сапоге). Не во врага! Вот плоды твоего воспитания, Келя!
Любуйся! Родной сын майора Гринько — горой стоит за матерого врага народа!
Вражину породил и пригрел на отцовской груди…
ВАНЯ. Нет! Я —
октябренок! Вот тебе! Я больше не люблю дядю Сережу. (Икает, дрожит,
отталкивает отца и заслоняет мать.)
ГАСКИН. У
мальчика нервный припадок, разрешите мне помочь ему… Ванюша, Ванюша…
ВАНЯ (бросается
к столу, хватает отцовский пистолет). Папа, товарищ майор-папа! Я больше
так не буду! Я больше не люблю его, я всегда буду, как ты! Ты, дядя Сережа, не
Гаскин, ты — Слепнер! Вот я тебя, вражина законспированный! Вот так и всех вас,
враги народа, всех вас в угол поставлю на сушеный горох! Всех вас накажу!
Выстрелы. Первая
пуля пробивает портрет Сталина. Сапогов падает на пол лицом вниз. Ваня ведет
стволом на отца. Гринько убегает за дверь в квартиру. Ваня целится в Гаскина и
с воплем стреляет в упор. Ударом пули арестованного сметает с табурета. Мать
бросается к сыну, обнимает его, пытается забрать оружие. Гринько возвращается и
отбирает пистолет. Келя убегает с сыном на руках.
САПОГОВ (осматривает
Гаскина). Кажись, наповал… в самый кадык угодил… во, пацан, в упор не
промахнулся… и че теперь? А, товарищ майор? У меня баба на сносях, сына ждем,
че теперь с родами? Так бы Гаскин и принял, хоть и враг, а теперь кто?
ГРИНЬКО. Че с
родами? Нашел о чем тужить… сына он ждет… Как она, сука, нашего Ваню не
углядела… Тварина, вся в свою родню поганую… кожу сдеру, волосы вырву, все
будет мало… Келя, водки!
КЕЛЯ (возвращается).
Нету тебе водки. Не боюсь тебя. Заявление напишу в райком, пусть тебя привлекут
за аморальное.
ГРИНЬКО. Отвечай:
где шлялась? Как ребенка упустила, сука, тварь?!
КЕЛЯ. Степа,
побойся бога, когда это я последний раз без дела шлялась? Хозяйство на мне, с
ног сбилась. Бычок нашу Таньку поранил, бок сильно поцарапал, Таньку нашу,
кормилицу, я ее и обихаживала, рану обрабатывала… чуть кишки не наружу…
ГРИНЬКО. Диверсия
у меня под носом! Кто бычка недоглядел? Разберусь…
КЕЛЯ. Ладно тебе.
Корова, даст бог, поправится. Ты пошто Гаскина арестовал?
САПОГОВ. Кровищи
сколько из доктора… У меня ж четыре дочки, снова бабе заделал, сына ждем, и че
теперь? Как без него рожать? Больничка теперь без головы осталась. Один
фельдшер-одеколонщик на дежурстве, вечно лыка не вяжет и руки грязные…
КЕЛЯ (мужу).
Как у тебя Гаскин чирьи вывел, позабыл уже? Как выпивали в компании?
ГРИНЬКО. Цыц!
Цыц, чертова баба! Распустила язык при подчиненных… Укорочу его, язви тебя в
душу…
КЕЛЯ. При
подчиненных! Да Сапожок побольше меня знает про вашу дружбу, и как в больнице с
бабами спирт медицинский распивали.
ГРИНЬКО (устало).
Допрос мне учинили? Осто…ели вы мне, раз…бы безмозглые. Келя — она баба темная,
два класса в школу ходила, но ты, Сапожок, ты сознательный или совсем тупой?
Ладно. Пошто арестовал? Разнарядка, вот пошто! План опять спустили, до
октябрьских праздников еженедельно разоблачать по пять врагов народа. До
октябрьских еще дожить надо, два с половиной месяца! Десять-одиннадцать недель,
шестьдесят голов или больше того, шестьдесят дел заактировать-закрыть… Где
столько набрать, вразумите дурака майора! Не шестьдесят, где десять набрать?
Где взять двадцать? Конюха последнего в лагерь спровадить, а кто за лошадьми
смотреть? Техника машинно-тракторной станции? Ветеринара очередного? Машинистку
райкома? Она — племянница первого секретаря. Снабженца продмага? Кто райцентр
кормить будет и тебя, дуру? Не разоблачу, сам попаду в черный список, а тебя
пустят по категории ЧСИР…
КЕЛЯ. По
категории «сыр»? Меня на сыр переведут?
ГРИНЬКО. Вот-вот,
в самую точку. На мыло пустят. Как члена семьи изменника родины. А Ваню … Ваню
определят…
КЕЛЯ. Ваню?
Дитятко малое… Рятуйте, люди добры!
ГРИНЬКО. Все, что
я вам здесь открыл, составляет государственную тайну. Носители гостайны несут
высшую ответственность за ее сохранение и в случае разглашения подлежат
ликвидации. Я — первый и подлежу. Давайте к делу. Сапогов!
САПОГОВ. Я!
Гринько (указывает
на труп). Разомкни ему браслеты. Он уже на свободе. Ему полегчало.
Освободил? Дай сюда ключ. Садись к столу, пиши добровольное. Оружие на стол. А
ну дай сюда! (Забирает из кобуры Сапогова пистолет.) Пиши. значит, я,
такой, такой, сержант Сапогов… во время допроса… допустил…
САПОГОВ. Шалишь,
товарищ майор, у меня четыре дочки, я жене сына заделал, старался… я его решил
в честь тебя Степаном…
ГРИНЬКО. Сапожок,
закрой пасть. Жену ты не скоро увидишь, это я тебе говорю, майор Гринько… Пиши,
пока я водки снова не халкнул… Келя, водки, насеру я твоей матри!
САПОГОВ. Не
замай! Напугал ежа голым задом! Чалдон шапку не ломает! Боевого сержанта на
гоп-стоп не возьмешь! А ну, с дороги!
Сапогов
вскакивает, пытается бежать, запинается о мальчика, падает. Майор наваливается
сзади, бьет его по голове, защелкивает наручники.
КЕЛЯ. Рятуйте,
люди добры! С нами сила божья!
САПОГОВ (издает
звериный вой, переходящий в рыдание). Как жить? Как теперь жить? За дочек,
за сына… всех вас… пришел с фронта, хотел тихо-мирно жить на хозяйстве, детей
поднимать… Не хочу снова на курок нажимать… пустите, христом-богом прошу, не
толкайте на страшное!
ВАНЯ стоит в
дверях и смотрит на родителей.
ВАНЯ. Мам, фу,
фу, Сапожок обкакался. Как ему теперь попку подтирать? У него рук нема,
придется наручники снимать…
2
Тот же кабинет.
Та же обстановка. Только портрет Сталина убран. Там, где он висел, на стене
прямоугольник, обведенный красной линией. Точка, где в стену вошла пуля,
отмечена черным крестиком.
Дверь из квартиры
бесшумно приоткрывается, прошмыгивает Ваня, прячется под столом. Пауза. Он
чешет голову, ковыряется в пальцах босых ног. Вылезает из-под стола, идет к
стене с портретами вождей, смотрит туда, где был портрет главного вождя, берет
с полки один из томов собрания сочинений Сталина, читает.
ВАНЯ. Пролетарии
всех стран, соединяйтесь! «И», точка, «В», точка, Сталин. Сочинения. «И» —
значит Иосиф. «В» — значит Виссарионтыч. Или — Виссуринамыч. И он — крепкий как
сталь. Получается — товарищ Сталин, наш любимый и самый-самый, мамка говорит,
главнюк. Еще он, Иосиф Виссарипупыч, — наш генералисс… наш генералдриссимус,
нет, перепутал, наш гедералписсимус, вернее, педералиссимус или
федералглистимус. В общем, наверное, фанералиссимус и отец всех народов. Вождь.
Слышишь меня, великий и непобедимый всехный папа Иосиф? Прости меня, я больше
не буду ни в кого стрелять. Честное октябрятское!! Я же нечаянно в тебя и в
дядю Гаскина… просто папин пистолет… он такой тяжелый… Товарищ главный главнюк,
я сам себя поставлю в угол и там буду еще просить прощения…
За дверью в
квартиру какой-то шум, шаги, Ваня шмыгает под стол, но все тихо, он открывает
том Сталина, читает.
ВАНЯ. Мы имеем
врагов внутренних. Мы имеем врагов внешних. Об этом нельзя забывать, товарищи,
ни на одну минуту. Правильно, товарищ Сталин. Кругом враги. Дальше. Мы имели
заготовительный кризис… во как… заготовительный кризис, который уже
ликвидирован. Расстреляли какого-то Кризиса, немца, наверное… Расстреляли его и
заготовили, что надо. Товарищ Сталин все видит. Мы в Новой Заимке заготовили
сено, картошку и капусту. Теперь скоро будем собирать бруснику и клюкву на
зиму. Напишем ему письмо, пусть тоже знает про нас… Заготовительный кризис
знаменовал собой серьезное наступление капиталистических … элементов деревни…
против советской власти… Правильно написано! Невидимый фашист Кризис или еще
какой в темноте к нам подкрадывается и прротягивает…
Шаги, открывается
дверь. Входит незнакомый офицер МГБ, за ним еще один, молодой адъютант. Старший
садится за стол, молодой стоит за ним навытяжку. Старший открывает папку,
надевает очки, листает бумаги
Старший офицер. Еще
табуретку или стул.
МОЛОДОЙ ОФИЦЕР (выглядывает
за дверь в квартиру). Акулина Марковна, еще стул или табуретку! Сколько
ждать?! Шевелись, ты, корова дойная!! Вот так…
Вносит стул.
Старший встает из-за стола, садится на стул у стены под портретом Лаврентия
Берии.
СТАРШИЙ.
Лейтенант, давай за стол. Пиши шапку протокола… (Молодой садится, пишет.)
Ну, как обычно… цифрами… 1952 года… месяца… дня… я, начальник отделения УМГБ по
области, подполковник такой-то, полностью мое имя-отчество, в присутствии
сотрудника УМГБ по области лейтенанта такого-то и хозяйки служебной квартиры
Акулины Марковны Гринько на основании ордера номер, посмотри какой, в
присутствии понятых жителей райцентра такого-то таких-то посмотри
имена-отчества полностью … посмотрел? Не перепутай… имена-отчества полностью…
сверь по паспортам… провели обыск в служебной квартире Гринько Степана
Пантелеевича
ЛЕЙТЕНАНТ.
Звание-должность Гринько указывать?
ПОДПОЛКОВНИК.
Покамест ни к чему. Надо будет, впишем.
ЛЕЙТЕНАНТ. Так
точно.
ПОДПОЛКОВНИК.
…обыск в служебной квартире и служебном кабинете райотдела МГБ по такому-то
району… Тюменской области… написал?
ЛЕЙТЕНАНТ. Так
точно.
ПОДПОЛКОВНИК. При
обыске изъяты следующие обнаруженные документы и предметы. Пиши. «А» —
простреленный пулей портрет нашего вождя товарища Иосифа Виссарионовича
Сталина, выполненный в деревянной рамке шестьдесят на девяносто сантиметров,
копия на плотной белой бумаге; портрет висел на стене служебного кабинета
начальника райотдела рядом с портретом товарища Лаврентия Павловича Берии; пуля
прошла через профиль великого вождя и застряла в стене, откуда была изъята…
так… пуля идентифицирована как выпущенная из пистолета «вальтер»… Пиши. «Б» —
обнаружен в служебной квартире и изъят пистолет «вальтер», выкопан в погребе в
месте, указанном Акулиной Марковной Гринько… так… на рукояти пистолета имеется
пластина с выгравированной надписью по-немецки… гражданка Гринько показала, что
после преступного инцидента с выстрелом в портрет вождя испугалась и закопала
оружие в погребе, а после добровольно показала место схрона следствию… кто
стрелял, она не видела… написал? Пока этим ограничимся… так… все путем… покой,
порядочек… Лейтенант, заводи!
ЛЕЙТЕНАНТ. Есть
заводить! (Уходит в КПЗ, заводит Гринько, у которого руки сзади скованы
наручниками.)
ПОДПОЛКОВНИК.
Присаживайся, Гринько. Не стесняйся, здесь все свои. Я подполковник Бриль.
Прислали из области разобраться с тобой на месте, по горячим следам, так
сказать… Сейчас ты мне все расскажешь и покажешь, и у нас будет покой,
порядочек… как на кладбище, ага? Ага, я спрашиваю? Ага чи не ага? Хохлы мы с
тобой чи не хохлы? Вот довелось двум хохлам стакнуться в холодной Сибири.
Служба у нас с тобой такая. Сибиряки на нашей Украйне порядок наводят, а мы,
Гриньки да Брили, здесь, в сибирских лесах. Ты не молчи, ты разболокайся, козаче.
Писня в голове крутится с утреца.
Ой, чи живы, чи
здорови
Вси родычи
гарбузови?
Все живы, все,
как видишь, здоровы. Тихо, як на погосте. О нем мы с тобой можем только
мечтать. Там спокойненько, культурненько и пристойненько… да… и решен там квартирный
вопрос… Говори под протокол, а мы с лейтенантом запишем с твоих слов. Вопрос:
когда в тебе возник преступный замысел покушения на жизнь великого вождя всех
народов генералиссимуса товарища Сталина? Молчишь? Кладбище здесь совсем рядом,
на окраине вашего райцентра, тебе ли не знать… Ты прими во внимание, бывший
майор, ты порядок знаешь…
ГРИНЬКО. Я в
семнадцать годков начал трудовой путь у Киеве, на скотобойне…
ПОДПОЛКОВНИК.
Лирику завел? Давай по существу вопроса. Про спецсредства тебе напоминать тоже
не надо, так ведь? Не люблю я их. Давай без них обойдемся, а? Я тебя умоляю…
ГРИНЬКО. Я
забивал старых волов ножом. Человек умнее вола, он умеет сделать нож и всегда
забивает скотину на мясо, но не бывать тому, чтобы вол погиб от свиньи.
ПОДПОЛКОВНИК.
Ай-яй-яй, який умный, аж дурный… Дай покумекать… Не порти мне утро, я выехал к
вам в Новую Заимку считай что на отдых, на природу, я ж по-доброму, а ты,
майор, провоцируешь. Думаешь, выведешь меня, и я пристрелю тебя здесь и сейчас?
Шалишь, паря… У тебя в доме шахматы водятся?
ГРИНЬКО. Балуемся
с сыном.
ПОДПОЛКОВНИК. У
нас и сынок в наличии, а мы залупаемся. Давай их сюда, шахматы твои. Лейтенант!
ЛЕЙТЕНАНТ.
Акулина Марковна, шахматы сюда! Бегом исполнять!
Келя приносит
шахматы.
ПОДПОЛКОВНИК (высыпает
на стол и расставляет фигуры). Серьезный шахматист или так, мелкий фраер?
ГРИНЬКО. Балуемся
с сыном. Браслеты сними. Не зубами же фигуры…
ПОДПОЛКОВНИК.
Прикажу, и зубами будешь, куда денешься… Ты говори ход, я за тебя… В левой руке
или в правой? (Прячет руки за спину.)
ГРИНЬКО. В
правой.
ПОДПОЛКОВНИК. Ты
черными. Наш ход. Мы пешечкой.
ГРИНЬКО. Е два —
е четыре.
ПОДПОЛКОВНИК.
Поняли. Снова пешечкой. Пешки не орешки.
ГРИНЬКО. Конь эф
шесть.
ПОДПОЛКОВНИК. Кто
так играет? Мелкий фраер. Будет моя победа, забью тебе белого короля в задницу.
Веришь? Слышал я, ты сам большой мастак по таким спецсредствам?
ГРИНЬКО. Товарищ
полковник Мольский уроки преподал… Его школа. А он — самого товарища Берии
ученик. В кинофильме «Сталинградская битва» он сопровождает товарища Берию…
Лаврентия Палыча изображает какой-то грузинский артист…
ПОДПОЛКОВНИК. Я
сходил. Твой ход.
ГРИНЬКО. Слон эф
пять.
ПОДПОЛКОВНИК.
Грузинский артист, говоришь? Снова у тебя прокол. Враг народа Мольский получил
по заслугам, скрыл дворянское происхождение, в узком кругу хвалил панскую
Польшу. Разоблачен. Сумел ввести в заблуждение самого товарища Берию. Закопали
твоего учителя… На хрена тебе этот слон, майор? Жалко мне тебя, ученик бывшего
графа, бывшего полковника Мольского…
ВАНЯ (под
столом). Папа, лучше было слон дэ четыре. Защита Алехина.
ГРИНЬКО. Сынок!
Кошеняточко! Беги!
ПОДПОЛКОВНИК.
Лейтенант!
Тот вытаскивает
мальчика из-под стола.
ВАНЯ. Дяденька
подполковник, я там просто так… сам с собой… я там думал про свою молодую
жизнь… играл… я не знал… я книжку читал…
ПОДПОЛКОВНИК.
Мальчик, мы тоже тут играем в наши игры… Говоришь, защита Алехина?
ВАНЯ. Ну, да.
Алехин применил ее первый раз против какого-то Штейнера на турнире в Будапеште…
ПОДПОЛКОВНИК.
Пацан, ты даешь стране угля! Гринько, твой сын не в курсе, что Алехин — идейный
белоэмигрант, то есть враг, но ты же сам из органов… Ты применил против меня
защиту Алехина! Прокол на проколе, Гринько! Молчать!! У нас дети за отцов не
отвечают, а вот отцы за детей — еще как! Лады! Доиграем покамест…
ВАНЯ. Ходим вот
так…Тучи над городом встали… Слыхали такую песню? Над вашим городом.
ПОДПОЛКОВНИК (подхватывает).
В воздухе пахнет грозой, хочешь сказать? А если мы так?
ВАНЯ (напевает).
Тучи над городом встали. Мыши в атаку пошли. Дохлую кошку поймали и на расстрел
повели!
ПОДПОЛКОВНИК (хохочет).
Да вы у нас, батенька, пересмешник!
ВАНЯ. Лучше было
слона на клетку дальше, сразу создать угрозу в центре. Вот так. Говорю же,
дяденька подполковник Бриль, здесь контригра в центре. Белые пешки могут
запереть слона, тогда черным песенка спета.
ПОДПОЛКОВНИК. А
ведь верно. Ну, контригра, так контригра. Это по-нашему, по-сталински. Давай
дальше. Мы вот так!
ВАНЯ. Дальше у
Алехина варианты. Кажись, надо так.
ПОДПОЛКОВНИК. Гм?
Так и еще так?
ВАНЯ. Ага. На что
играем?
ПОДПОЛКОВНИК. В
смысле?
ВАНЯ. Давайте на
интерес. На щелчок по носу.
ПОДПОЛКОВНИК.
Свой нос не жалко?
ВАНЯ. Свой
берегите… Далека ты, путь-дорога, выйди, милая, сюда…
ПОДПОЛКОВНИК. Коня
профукал? Беру коня!
ВАНЯ. Коня моего
взяли, позицию потеряли. Вам вилка. Король у вас голый. Мыши в атаку пошли.
ПОДПОЛКОВНИК. В
воздухе пахнет ничьей.
ВАНЯ. Идет. Ура!
У нас ничья, значит, каждому по щелчку! Дохлую кошку поймали и на расстрел
повели. Это вас.
ПОДПОЛКОВНИК (смешивает
фигурки). Дохлую кошку поймали, говоришь? И на расстрел повели? Логично…
Теперь кыш отсюда! Пошел! Лейтенант! Передай его матери, пусть за ним смотрит!
(Тот выводит мальчика и крепко запирает дверь.) Желаешь еще партейку?
ГРИНЬКО. Хватит с
меня…
ПОДПОЛКОВНИК.
Спас Ваня твою задницу… Теперь у меня только прямо и честно! Что тебе известно
про Сапогова? У него был мотив убивать доктора? Где он?
ГРИНЬКО. Про
мотив — у него пытайте. Где он сейчас? Меня ж заперли. Что можно разведать,
сидя в КПЗ?
ПОДПОЛКОВНИК. Кто
стрелял в портрет? Почему твоя Акулина закопала «вальтер»?
ГРИНЬКО. Дура.
Дура как есть. С перепугу.
ПОДПОЛКОВНИК. Ты
сообщил по телефону, что сержант Сапогов в состоянии белой горячки застрелил подследственного
врача и случайно попал в портрет вождя. Почему в его руках оказался твой
пистолет?
ГРИНЬКО. Утратил
бдительность…
ПОДПОЛКОВНИК.
Утратил бдительность, говоришь?
ГРИНЬКО.
Чистосердечно раскаиваюсь. Готов искупить кровью.
ПОДПОЛКОВНИК. Где
Сапогов? Еще здесь или… уже там, на полтора метра ниже поверхности? Тоже
Акулина закопала?
ГРИНЬКО. Люди
говорят, подался он в район падуна…
ПОДПОЛКОВНИК. Что
за люди?
ГРИНЬКО. От
местных баб Акулина прослышала. Там он, у падуна схоронился.
ПОДПОЛКОВНИК. Что
за падун, деревня такая? Нет такой на карте района.
ГРИНЬКО. Падуном
называют водопад. Или крутой перекат с порогом. Так они в Сибири говорят.
Километрах в пятнадцати в глухомани есть урочище, чалдоны называют его падун
Черный камень… У Сапогова при себе пистолет, автомат и граната, все фронтовое.
Там в лесу охотничья землянка, в ней засел, как в блиндаже, в круговую оборону.
ПОДПОЛКОВНИК.
Найти сможешь?
ГРИНЬКО.
Порасспросить надо кого-то из местных… Скажем, жену его… за задницу подержать…
убедить ее, мол, этим только его спасем, иначе — хана ему, ликвидация на месте!
Ну, и ей самой не поздоровится!
ПОДПОЛКОВНИК.
Котелок у тебя еще варит. Давай так. Жену сам допросишь. Возьмешь телегу,
поедешь к этому водопаду и доставишь сержанта сюда сегодня, край — завтра.
ГРИНЬКО. Один не
поеду. Это мне — верная погибель. Он войну прошел, поколение победителей. Без
опытных оперативников его не взять.
ПОДПОЛКОВНИК. Не
возьмешь ты — он тебя возьмет. Прямо на тот свет и отправит.
ГРИНЬКО. Не губи!
На колени встану!! Земеля! Ты ж мой земеля с батькивщины!
ПОДПОЛКОВНИК.
Цыц. Приступать к выполнению приказа. Я пока с твоим сынишкой в шашки-шахматы
поиграю. Молчать, это приказ. Лейтенант! Снять с него браслеты, вернуть оружие,
выдать лошаденку, какую не жалко, и телегу!
ЛЕЙТЕНАНТ. Так
точно, товарищ подполковник! Не сбежит? Не исчезнет? Под вашу ответственность…
ПОДПОЛКОВНИК. Я
про свою ответственность сам знаю, без сопливых. Куда ты денешься, майор? У
тебя — Ваня, Ваня твой здесь остается! Исчезнет он! Разве этот сержант тебя укокошит
и бросит зверью на съедение, тогда исчезнешь… Но ты уж прояви смекалку, не
исчезай насовсем. Ваня ждать будет. (Смеется.) Исполнять, мать вашу в
спину!! Бегом!
3
Зеленый лес. В
ветвях деревьев запуталась кроваво-красная луна. Шум речного порога. Стук колес
телеги, тень лошади. Лай, похожий на собачий.
ГРИНЬКО. Темно,
как у черта в преисподней… Тпру, дохлятина… приехали… Сапогов, ты тут? Выходи,
сукин сын! Слышь?! Убил человека — отвечай по советскому закону! Или перетрухал
и в штаны наклал по новой? Сапогов! Выходи! Здесь я, майор госбезопасности
Гринько!
САПОГОВ. Гринько,
ты? Чтоб тебе ни дна ни покрышки! Не убивал я доктора, сам знаешь. Ошибочка
вышла! Сынок твой… из твоего пистолетика…
ГРИНЬКО. В нашей
конторе ошибок не бывает. Заактировали: ты, выходит, ты. Про сынка моего не
заикайся.
САПОГОВ. Стой,
гадина! Ты у меня на мушке. Не понял? Ни с места!!! Хальт! Хенде хох!
ГРИНЬКО. Гребаный
ты враг народа! Всю ночь начеку? Совесть замучила? Молодец. Старая закалка.
Только меня не пугай, я пуганый. Стрелять ты не станешь, не совсем дурак. У
тебя ж четыре дочки, об них подумал, придурок? Выстрелишь, им в лагерь одна
дорога, на подстилку конвою. Я за тобой приехал. Так что…
САПОГОВ.
Предупредительный в воздух. (Стреляет.) Стоять, твою мать, хальт! Хенде
хох! Чалдон шапку не ломает!
ГРИНЬКО. Ну,
стою, стою. Хорош хендехохать. Дохендехохаешься у меня. Напужал майора до самой
до этой… Дальше что? Тпру, дохлятина…
САПОГОВ. Как про
меня разведал? Моих девок пытал?
ГРИНЬКО. Никак не
разведал, никого не трогал. Бабы в бане судачили, кто и как тебе харчи таскает.
Моя Келя прослышала. Разведка бабами. Всего делов.
САПОГОВ. Врешь,
недорого берешь… если хоть одну мою дочку пальцем…
ГРИНЬКО. Не
трогал, слово офицера! Орденом Ленина клянусь, вот мое слово!
САПОГОВ. Кто
словом скор, тот в деле не спор.
ГРИНЬКО. Бросай
оружие, сдавайся. Не бросишь — сам займусь твоими дочками, лично, усек? Со всем
пристрастием и с удовольствием. Нема тебе варианта. Давай на спор, сделаю на
твоих глазах, и ты снова обсерешься.
САПОГОВ. Не
дождешься. Есть у меня вариантишка, сам знаешь. Молись богу, если можешь.
Только какой у тебя бог… Положу тебя, где стоишь, лошадь твою возьму, уйду за
реку и дале — за болото. На север подамся, в самую глухомань, в топи
непролазные, искать стойбище староверов. Молиться с ними стану, грех убийства
твоего замаливать… Труп твой брошу где стоишь. Тебя заместо зайца лисы сожрут,
нора где-то близко, с вечера тявкают парочкой, как две собаки. Ты в Сибири
чужак, а я свой, мне все тут родня. Не найду староверов-кержаков, схоронюсь на
дальних заимках, пережду лихое время. Мы с моей Христиной еще в те поганые
тридцатые года обжили эти места у Черного Камня. Сам я из бедноты вышел, а ее
семейство в кулаки определили, такие вот, как ты, чужаки понаехали на наши
головы. У отца Кристины было три коровы и пять добрых лошадей, хозяин был,
работать умел сам и других заставлял не сидеть сложа руки. Приказ ему вышел
всех коров и лошадей сдать в колхоз, в общее пользование. А у нас с Христиной
как раз любовь вышла. Отец ее Егор Митрич мне и говорит. не отдам, мол, коров,
не отдам в колхоз лошадок моих на верные муки и погибель, замучают их там чужие
людишки, неведомо кто… заморят. Отогнали мы тайком животину сюда, к Черному
камню, здесь у Егора Митрича еще пасека была тайная. Я остался с Христиной, он
домой подался обратно. Взяли там его с женой, избили прилюдно да и отправили
неведомо куда… так и пропали они навечно, сгинули где-то на чужой стороне, так
надо думать… Мы с Христиной цельный год хоронились у этого падуна, спали в
шалаше, я под скалой в омуте налимов ловил, жарили их. Упражнялись мы в
стрельбе лежа по мишеням, живыми решили не сдаваться. Как-то залегли мы с ней
на огневой позиции, она вдруг и говорит, мол, пошевелился кто-то в животе,
беременная я… Родила она здесь мальчишку, сам роды принимал у нее… Молоко у нее
пропало, видно, от веселой от жизни нашей… Схоронили его после под Черным
камнем… так что могилка его здеся, в десятке шагов… такое вот наше место
достопамятное, так выходит… счастье нам выпало, и горе большое выпало, все в
этом урочище нашем…
ГРИНЬКО. Лирику
разводишь… Зубы заговариваешь. Время тянешь. Давай вали дальше, я слушаю.
Только жалости не жди, не дождешься, не из того я теста.
САПОГОВ. От меня
тоже не жди, заяц ты трусливый! Никому не рассказывал про свое святое, про
могилку сынишки несчастного, такими, как ты, загубленного невинно, и тебе не
стоило. Да потянуло хоть кому-то рассказать, хоть одной живой твари поделиться,
хоть даже гадине какой… Эй! Я все вижу! Ты, майор, за лошадку не прячься, не
поможет. Это я тебе говорю, сержант Сапогов, кавалер двух медалей «За отвагу»!
Гранату бросать не буду, лошадку пожалею. Я тебя ножом достану. За подлянку
твою спину тебе сломаю. За сынка моего непожившего! Мне и моим дочуркам теперь
все один хрен, одна дорожка. Моя — все одно к стенке, им — лучше и не гадать…
ГРИНЬКО. В зайцы
меня определил? Себя, значит, в зубастого волчару? Ладно, как твой волчара
достанет моего зайца?! А часом — нет? Зайка тоже не лыком шит. Вот ускачу через
минуту да вернусь с твоими дочками да с группой захвата — по-другому запоешь…
Слушай мое условие. сдашься ты мне — слово майора Гринько, дадут тебе десятку
лагеря. Отбудешь пятерку, освободишься за хорошее поведение. Я за дочками
твоими присмотрю. Вернешься — и сына, глядишь, того, который в утробе еще у
твоей Христины, повидаешь да воспитаешь, мечту исполнишь, если, конечно…
САПОГОВ. Сволочь
ты, майор. Хохол хитрожопый. Давишь на больную язву… на сына давишь! Уходи!
Доложи по начальству, дескать, не нашел меня в лесах, не обнаружил. Информация
оказалась ложной. Бабы за так языки чесали…
ГРИНЬКО. Не могу.
Сынок мой Ваня там… с подполковником в шахматы играет.
САПОГОВ. Ты
скользкий змей, вывернешься. Понизят тебя в звании до капитана, поругают на
партактиве, после — по новой майором обернешься. Уходи! Не нашел ты сержанта
Сапогова, скрылся он где-то на дальних трясинах, куда ходу нет! Либо
сгинул-утонул, либо на стойбище кержацкое набрел и укрылся!
ГРИНЬКО. Ты,
сержант, — чалдон, тупой сибирский валенок. Не уйдешь ты в кержаки, к детям
потянет, сам знаешь. Нет у тебя вариантов! Последний раз говорю, бросай оружие,
выходи! Все исполню, как обещался. Слово советского офицера! Жену-дочек
спасешь! Сына будущего воспитаешь! Слушай мой приказ! Выходи! Сапоги скидай,
пойдешь босиком впереди лошади. Я — за тобой. Решай. Я тебе характеристику
напишу положительную, похлопочу по начальству.
САПОГОВ.
Характеристику? Ладно, твоя берет. Эхма! Помирать — день терять! (Поет на
крике.) По реке топор плывет из города Чугуева! Нету варианта. Деточки мои!
За-ради вас только… Ну и пусть себе плывет железяка …! Гляди, майор! Полундра!!
Чеку дергаю, гранату бросаю в реку! (Взрыв гранаты.) Нету гранаты.
Патроны расстреливаю в воздух (автоматные очереди в воздух), автомат
бросаю, выхожу (выходит, видимый в лучах летнего рассвета, поднимает руки).
Вот он я, гвардии сержант Сапогов, сдаюсь, как есть, с потрохами на милость
советской власти! Не садят у нас невинных! Не убивал же я доктора! Разберутся
там, воссияет правда-истина!
ГРИНЬКО. Сапожок,
а ты меня все же обставил! Вот так сибирский валенок!
САПОГОВ. Что? Что
такое?
ГРИНЬКО. Ты же не
один! С тобой сообщник! Кто там с тобой? Кто у тебя за спиной? Эй, кто там за
березой, стоять, стрелять буду!
САПОГОВ. Где?
Кто? (Оборачивается. Гринько стреляет ему в спину. Сапогов падает.)
Сука… хохол хитрожопый… Чтоб тебе ни дна ни покрышки… Будь ты трижды проклят!
Трижды… трижды проклят… Черным камнем… (Хрипит, дергается, умирает.)
ГРИНЬКО (закуривает).
Как ты думал, разведка? Ото ж, ты не обижайся, сержант. Военная хитрость.
Поколение победителей. Не на…ешь — не проживешь, сам знаешь… На фронте ясно: за
родину, за Сталина, стаканюгу водки налили, пальцем на врага показали… Иди
убей! Угробил его — тебе медальку повесят. А попробуй на моем месте в кабинете
начальника госбезопасности? Чтобы котелок варил, как надо, и задница чтобы
крутилась в ту сторону, куда идеологический ветер дует… Не у всякого получится!
Ништяк! У меня все путем, у тебя все путем… Все же немного тебе завидую: ты
точно теперь не сгниешь и не сдохнешь в бараке! Я — еще вопрос… Эх, малорослый
ты, а тяжелый, волчара!! Как говорят на исторической родине, наша звитяга да
перемога! Це дило треба обмыть! (Пьет водку из горлышка бутылки, укладывает
труп на телегу.) Но-о-о! Пошел, дохлятина! Пошел, доходяга! (Где-то
близко лают лисы. Гринько на телеге становится на четвереньки над трупом и
рычит, и лает в ответ.) Эй! Черный камень! Черный камень, я жив! Видишь
меня? Я жив! (В ответ раздается эхом. «Ты покойник, Гринько! Покойник!!»)
Что? Это я покойник? Ошибочка вышла, небесный начальник! Врет твоя канцелярия!
Это он покойник, а я — вот он! (Допивает бутылку, бросает ее в скалу, звон
стекла.) Получай, Черный камень! Я жив! (Достает вторую бутылку. Снова
эхо. «Покойник! Покойник!» Бьет мерина кнутом, лает, потом рычит и воет волком.)
4
Ваня и
подполковник сидят за шахматами. Офицер напевает.
Биля буйных лоз
та високих круч
На своий росли ми
земли.
Ой, Днипро,
Днипро, серед темних туч
Над тобою мчать
журавли…
ВАНЯ. Рокировка.
Что такое Днипро? Богатырь такой?
ПОДПОЛКОВНИК. Не
богатырь-человек, река-богатырь. По-другому — Днепр, а по-настоящему — Днипро,
батько наш. Как у вас в Сибири Обь или Енисей… По всему, копец тебе, мат в два
хода. Сдавайся, хлопчик…
ВАНЯ. Сдаюсь.
Четыре два в вашу пользу…
Заходит Келя,
несет на подносе чай-сахар, графинчик, рюмку. Ставит поднос на стол,
оборачивается к портретам вождей, падает на колени.
КЕЛЯ. Святой
Владимир, святой Лаврентий, поможьте-помогите, Христа ради! Владимир Ильич,
Лаврентий Павлович! (Бьется головой об пол, воет.)
ПОДПОЛКОВНИК. О
чем просишь вождей?
КЕЛЯ. Об нем, о
муже моем. Он у меня такой безрукий, недотепа, забываха голимый… Ты ж его на
злую смертушку послал! Ой, на смертушку на злючую! Кого он в лесу найдет, кого
заарестует!? Смех и грех, смех и грех голимый! Я тоби кажу який вин е… Поихалы
мы с ним о позапрошлом лете во степную сторону на птичью охоту. Там во полях
ковыль степной, та в ковылях эти бегають, головкамы дерьгають, как их, тех
степных кур, сроду путаю — драхва ли че ли, дудак чи деркач… Развелось их
богато в войну, когда охотников не стало… так стайками и бегають те куры, в
траве головками дергають… Степан ружье дробью зарядил, двустволку. Вот катим мы
во степу на коляске, там река Ишим течет, и бегуть наперерез эта парочка — гусь
да гагарочка! Степан — тпру!! Смаганул с коляски и давай за ними по степу
руками их ловить, да как барзнулся носом у бугорок, только пылищу поднял! Я
хохочу, кричу ему: ружье-то, ружье-то свое забыл, забываха! Пали с ружья! А он
носопырку свою расцарапал, злющий идет, на меня замахивается да матерится… Воин
с него, как з меня профессор! Ротозей как есть, чистый ротозей! (Воет,
крестится на портреты.) Ой, чую беду, ой чую!!
ПОДПОЛКОВНИК (наливает
водки). Не вой, Акулина, ты ж не волчица. Навоешь беду какую. Ты бы лучше
девку мне какую спроворила на ночь, девку бы в теле да сговорчивую. Без этого
дела не уснуть мне, водяра не помогает. Не помню, когда крепко спал. Такой тебе
приказ. Давай, одна нога здесь, другая там. Лады? Есть на примете подходящая?
Добром тебе отплачу и мужу твоему.
КЕЛЯ. Кажись,
есть подходящая, будь ты неладен, кобеляра срамной…
ПОДПОЛКОВНИК (мирно).
Сразу в бутылку, кобеляра срамной… Вмазать бы тебе по сопатке с левой… Тебя же,
дуреху, оставляю в целости, к тебе с уважением, так ты еще… Вперед! С песней!
Лети с приветом, жду с ответом! Твое здоровье! (Опрокидывает рюмку.)
КЕЛЯ. Ты на меня
позарился? Свят, свят, чур меня! Я тебе самому сопатку откушу, только сунься, с
меня станет!
ПОДПОЛКОВНИК.
Язык не распускай. От тебя коровой пахнет, навозом. Нужна ты мне… Пошла вон!
Даю полчаса. (Она уходит.) Пошто, Ванюша, примолк, почто, козаче,
зажурився? Не вешай нос, прорвемся! Как говорится, смело мы в бой пойдем за
власть Советов и, как один, умрем в борьбе за это!
ВАНЯ. Не так, все
вы спутали (напевает). Смело мы в бой пойдем за суп с картошкой и повара
убьем столовой ложкой…
ПОДПОЛКОВНИК.
Ха-ха! Драть тебя некому, а мне некогда! Добрый ты хлопец, я в тебе прямо души
не чаю, веришь? Время такое проклятое выпало нашему брату. Нигде покоя нету и не
будет уже, так я разумею… Калеки мы, понимаешь, сынок? Калеки… Нас бы кто
пожалел, да и пожалеть нас некому, кругом такие же, как мы… разве вот ты… разве
вот вам другая жизнь выпадет? Може, у вас получится весело засмеяться? Може, у
вас по ночам крепкий сон будет? Тоже не верю. От нас к вам перейдет наша
болезнь, а тебе и невдомек.
ВАНЯ. Может, и
вдомек. Я знаешь какой умный…
ПОДПОЛКОВНИК.
Убьем, говоришь, повара столовой ложкой? Ну-ну… Кое-кто уже пытался, царство
небесное… Раз такой умный, послушай дядю. Расскажу тебе, как я покалечился, и
видно, навсегда. Одному тебе поведаю, как есть. Я сам про это даже вспоминать
боюсь, больно. Боюсь во сне увидеть. Началось все с десанта. Когда мы отбили
фашиста от Москвы и от Волги, задумали наши стратеги наступление на Киевщину, в
сердце Украйны, на берега Днепра. Сформировали так называемый днепровский
десант, тысяч десять отборных вояк, парней с опытом и один другого крепче…
Пулеметами вооружили, противотанковыми ружьями. (Ваня роняет голову и крепко
засыпает.) Сбросили нас с парашютами в тыл немецкой группировки темной
ночью двадцать четвертого сентября… Немцы, видно, раньше прознали план
операции, кто-то у нас среди штабных предал или проболтался. Фашист
приготовился всех нас положить еще в воздухе, установил прожектора, зенитки
аккурат в тех полях, куда мы по плану приземлялись. Полетел я вниз, раскрыл
парашют, тут меня пулями полоснуло по ногам… Уронил я пулемет, рухнул мешком на
землю, в какие-то заросли, отрезал парашют, уполз в мокрую балку, долго полз,
слышал взрывы, автоматные очереди и крики на русском и немецком. Потом только
на немецком. Они добивали наших штыками, достреливали контрольными в голову.
Меня не нашли. Пролежал я весь следующий день то в сознанке, то без. Следующей
ночью пополз наугад, ни разу не подняв головы, не оглядевшись. Дополз до
плетня, до сарая, навалилась серая тьма, забылся. Очнулся не знаю через сколько
часов или суток, в сарае на соломе, выходила меня одинокая баба средних лет,
сама помиравшая с голоду. Твоя мама на нее чем-то смахивает… Нечем ей было меня
кормить, так она придумала ходить в райцентр, где немецкая комендатура
располагалась. Ходила она к фашистам отдаваться за хлеб, за банку консервов…
Тело имела что надо. Ну, они ее имели в очередь…
ВАНЯ. Как это —
имели в очередь?
ПОДПОЛКОВНИК. Как
имели? Как хотели, так и имели. Усек? Тело она имела на загляденье, а те
фашисты имели ее, то есть его… Что толковать? Мал ты еще.
ВАНЯ. Вот и не
мал. Я на твоем месте дополз бы до комендатуры да тех фашистов бы порешил,
покуда они еще без штанов стояли…
ПОДПОЛКОВНИК. Ты
герой. А я — так себе, не то что ты. Я болел. Приносила она хлеб и консервы
ихние, я ел, не брезговал. Как смог вставать, стал работать: копать, носить,
собирать хворост в печку… выживать надо было и ей, и мне. Вместе работали,
вместе спали. Она на меня только что не молилась. Шрамы мои целовала и все
такое… Только любить ее по-настоящему я не смог, любить ее… вот любить ее…
брезговал. Жратвой ее — не брезговал, а ею — брезговал, не получалось… Плохим
другом оказался, вот что… Геройская попалась мне женщина, век не забуду. (Выпивает
рюмку, на минуту умолкает.) Взяли ее потом наши, десять лет за
сотрудничество с оккупантами… Надо было ей в эвакуацию…. Она почему-то в
оккупированной зоне осталась… десятку и припаяли бабе ни за что ни про что…
Выжила ли в нашем аду после ада у фашистов? Не ведаю. Доброго здоровья тебе,
Глафира Ананьевна… эх, жизнь! Разве она такая — жизнь? Короче, ушел я от нее,
ушел втихаря. Дальше, Ванятка, попал я в партизаны… Наши наступали, линия фронта
пошла на запад, мы пятились на запад вместе с ней. Допятились так почти до
польских земель… Осмелели, стали открыто заходить в поселки, бить полицаев,
поставленных немцами старост и всех, кто сотрудничал с поганым фашистом. Таких
много было, работы нам хватало. Поймали одного бандеровца, а патронов его
расстрелять не было, кончились. Завалил я его головой на пень да прикладом
черепушку ему размозжил. Веселый я был, здоровый, придумал такую забаву: ловить
бандеровцев, отрезать им яйца и развешивать на деревьях у дороги. Как у двоих
отрезали, враз вся бандера из округи испарилась! (Опрокидывает рюмку, поет.)
Враг напал на
нас, мы с Днепра ушли.
Смертный бой
гремел, как гроза.
Ой, Днипро,
Днипро, ты течешь вдали,
И волна твоя, как
слеза.
Ти дививсь на
бий, мов прибий рики.
Ми в атаку йшли в
перегин…
Схватили мы,
Ванюшка, офицера-фрица. Мне поручение: отвести в сторонку и закопать. А я
сообразил: он — может, мое светлое будущее. Привязал его к дереву, с правой
руки его снял кожу как перчатку, точно с барана. Так он стал и жив, и
безопасен. Пошли мы с ним к линии соприкосновения, чудом перешли, живые оба…
Вот и спас он меня от лагеря за то, что выжил я на немецкой территории… а то бы
пошел за Глафирой моей… уже и не калека тогда стал бы, а чистый зверь!
КЕЛЯ (заглядывает
в дверь). Привела! Девка гарна! Танькой зовут. Танька Сапогова. (Вталкивает
в комнату высокую девушку в ситцевом платье в горошек, в платочке, босую.)
Дывись, кобеляра чертов! Дывись та подавысь! Его старшенькая. Сапожок в ней
души не чает. Она его младшим — за вторую мамку…
ДЕВУШКА. Тетя
Келя, ты не врешь? Он по правде настоящий подполковник?
КЕЛЯ. Ты думала,
чертяка с рогами?
ДЕВУШКА. Я в
энтих погонах ни бум-бум. Он симпотный старпер. Прямо генерал…
ПОДПОЛКОВНИК.
Выпьешь со мной, Татьяна Сапогова? Келя, ты вали отсюда, давай-давай… Матрас
тащи, белье там…
ТАТЬЯНА. Выпью.
Это вы пели так душевно? Мы с улицы слышали. Я упиралась, не хотела заходить,
страшно! Услыхала ваше пение, легче стало, зашла.
ПОДПОЛКОВНИК.
Угадаю, сколько тебе лет. Шестнадцать, семнадцатый.
ТАТЬЯНА.
Пятнадцать. У нас папка маломерок, а я вся в мамку, вымахала уже сто семьдесят
четыре! И нога — сороковой, как у папы! Где наш папа? Мне дома наказали все
делать… вам… из-за папы. Ублажать.
ПОДПОЛКОВНИК. Пей
вот. Будет тебе папа… утром, наверное. Келя! Где постелила?
КЕЛЯ (несет
постель). В КПЗ постелю, на топчане, где еще?
ТАТЬЯНА. КПЗ —
это тюрьма? Там я бояться буду!
КЕЛЯ. Тут не
будешь бояться? Тебе разница? Морда бесстыжая…
ТАТЬЯНА. Ноги
ватные, совсем подкашиваются…
ПОДПОЛКОВНИК. Дай
поддержу. Какая ты мягкая! Как… свежая ватрушка! Давно не едал я ватрушек,
настоящих, с морковным пюре, а то с картофельным, а в нем еще маку добавлено да
все сметаной обмазано, а сметана — корочкой! Эх, полакомиться! Как говорится,
гребаться — не работать!
ТАТЬЯНА. Поесть
ты не дурак… тебе бы только дорваться… Как тебя зовут, товарищ офицер?
ПОДПОЛКОВНИК.
Петя. Бриль Петр Иванович. Бриль по-украински будет шляпа. Петей зови. Мы с
тобой просто Петька с Танькой, согласна? Ты — сучонка, я — кобеляка. Лады?
ТАТЬЯНА. Говорят,
я красивая. Возьми меня с собой в город. Хочу сбежать отсюда куда подальше.
Нам, сельским, паспорта не выдают, чтобы в колхозе ишачили всю жизнь. Без
паспорта — куда побежишь?
Келя выходит из
КПЗ, берет на руки спящего мальчика и уходит, что-то недоброе ворча себе под
нос. Дверь за ней захлопывается. Подполковник задирает на девушке платье, она
снимает его через голову, сбрасывает платок.
ПОДПОЛКОВНИК.
Разденешь меня? Чувствуешь вот там? Оголодал я, озверел вконец… Пожалей ты
меня…
ТАТЬЯНА. У тебя
глаза… молочно-голубые, как недозрелая голубика. Я вся мокрая от страха! Это
ничего? Ты утром меня не бросишь? Не скажешь, что не понравилась? Дай расстегну
пуговицы… не получается… тугие… Ты мне стихи скажи про любовь, про романтику.
Не скажешь — не дамся тебе!
ПОДПОЛКОВНИК.
Стихи? Вот тебе стихи: твоя попка как орех, так и просится на грех! Романтика!
Пушкин, в натуре!
ТАТЬЯНА. Кто про
что, а мужики — про попку. Что вы в женских попках находите? Лучше скажи, что
любишь. За зад не хватайся, а любишь — признайся!
ПОДПОЛКОВНИК. Ну,
люблю, люблю! Пошли на матрас…
ТАТЬЯНА. Фу!! Вот
как не дамся тебе, узнаешь романтику! Товарищ, верь, взойдет она, звезда
пленительного счастья!
ПОДПОЛКОВНИК.
Тело у тебя тугое! Красиво сказано: звезда пленительного счастья!
ТАТЬЯНА. Не
дамся, и не мечтай!
Мужчина гасит
свет.
5
ГОЛОС ТАТЬЯНЫ ВО
МРАКЕ. Ты укусил меня в нижнюю губу. Завтра заметно будет. Ты спишь? Че так
быстро? Говорил, гребаться — не работать…
ГОЛОС МУЖЧИНЫ.
Сплю. Молчи… Не мог выспаться не знаю сколько… Сейчас как провалился… дай
покой…
ГОЛОС ТАТЬЯНЫ.
Тряслась от страха, а теперь хорошо, легко! Хочется встать и танцевать! (Пауза.
Нет ответа. Он мерно сопит, что-то бормочет во сне нечленораздельной
скороговоркой.) У тебя волосики везде-везде — на ногах, на животе, на
груди. Такие славные, мягкие, не колются… Только сейчас их почувствовала. На
щеке — щетина жесткая, как конский скребок! (Смеется.) Буду еще об тебя
тереться, так и знай! Небось пуп не сотрется! Ты мой сопатик-волосатик! Эй, я
тута, твоя Марфута! Не отвечаешь, обленился… Ну, так я сама с тобой поиграю, а
ты спи, спи! Проснешься — не рассердишься? Нет, ты не рассердишься, тебе тоже
приятно… Ты будто сам по себе, а твой хренок-малышок — сам… Вот он какой
ладный! Фу, да он соленый! Маленький мой… петушок-гребешок… ку-ка-ре-ку! (Стоны,
шорохи, смех, тишина. Пауза.) Вижу большую-большую широкую реку и над ней —
клин журавлей! И еще — много солнца, южного солнца и тепла! Я плыву на спине!
Водичка струится ласковая… Ой, Днипро, Днипро… Эй! Петр Иванович!… (Пауза.
Топот копыт в тишине. Лошадиное ржание.) Серко ржет! Майор папу привез!
Петр Иванович, очнись! Да очнись же ты! Там Серко заржал, встретить просит!
ПЕТР ИВАНОВИЧ.
Ну, все, слезай… Скоро ты на мне освоилась… Из тебя хорошая б… получится.
ТАТЬЯНА. Сам ты
б… Пошто материшься, пошто осрамил?
ПЕТР ИВАНОВИЧ. Не
осрамил. Сказал: хорошая.
ТАТЬЯНА. Ладно.
Какой ты… то сам давай гребаться, а то — сразу — я б… у него… Не б…, а теперь
невеста твоя! При невесте не матюгайся. Я девушка нежная. Серко на улице
заржал.
ПЕТР ИВАНОВИЧ.
Какой еще Серко? Дай спать, еще совсем темно, ночь глухая…
ТАТЬЯНА. Светает.
Серко заржал. Майор папу привез. Одевайся же!
Снова кабинет с
портретами вождей. Келя на коленях молится на портрет Ленина, бьет поклоны в
пол.
КЕЛЯ. Отче наш!
Ти що еси на небесах, нехай святится имъя твое, нехай прийде царствие твое,
нехай буде воля твоя, як на неби, так и на земли. Хлиб наш насущний дай нам
сьегодни и прости нам провини наши, як и мы прощаемо винуватцям нашим, и не
введи нас у спокусу, але визволи нас вид лукавого. Бо твое е царство, и сила, и
слава на вики вичные… Аминь… Батюшка святой Владимир Ильич, така, знать, доля
твоя… Скажу тебе по-русски, как ты русский есть святой князь: взялся за гуж, не
говори, что не дюж! Помогай в тяжку годину! Ось я, раба Господня Акулина, прошу
и кланяюсь тебе, батюшка наш… Аминь…
Из КПЗ входит
заспанный подполковник. Из жилого помещения вбегает лейтенант.
ЛЕЙТЕНАНТ.
Товарищ подполковник, вы здесь? Разрешите доложить!? У нас ЧП!
ПЕТР ИВАНОВИЧ. У
нас в органах всегда ЧП. Что там? Докладывай.
ЛЕЙТЕНАНТ. Мерин,
на котором уехал в лес майор Гринько… Он… лошак этот… Видно, сам пришел… В
телеге майор спит, пьян мертвецки. Рядом труп сержанта Сапогова, с огнестрелом.
Лошак умный, сам добрел, куда надо…
КЕЛЯ. Рятуйте,
люди добры! Огнестрел! Вбили, вбили, как есть! Товарищу Ленин, отче наш… як же
ж!? Хто же вбил людыну?
Келя выбегает. За
ней выбегает лейтенант. Входит Татьяна. Келя и лейтенант вносят — лейтенант за
плечи, Келя за ноги — тело пьяного Гринько, укладывают на пол. Гринько мычит,
машет руками. Келя и Лейтенант выходят и возвращаются с трупом Сапогова,
опускают его рядом с Гринько.
ГРИНЬКО. Гостинец
вам… гостинец… из темного лесу… от зайчика… (Мычит, снова засыпает.)
Татьяна падает на
колени, ползет к трупу отца, обнимает его голову, тихо завывает. Гринько вдруг
заливается лаем.
ПОДПОЛКОВНИК (поднимает
Татьяну, отводит в сторону). А ну, дайте взглянуть! (Переворачивает тело
Сапогова.) Остыл уже. Дырка в спине. На груди гимнастерка не пробита. Пуля
не вышла. Похоже на то, что… Фельдшера — срочно! Нужен протокол медосмотра!
Лейтенант!
КЕЛЯ (портрету
Ленина). Смотрит он! Вылупился на горе людское, злыдень! Тьфу на тебя,
ирод! А еще Владимир! Никакой ты не Владимир! Ты не святой! Ты, говорят, жидок,
вот ты кто! (Плюет на портрет. Лейтенант сзади бьет ее по голове, она
падает.)
ПОДПОЛКОВНИК.
Лейтенант, отставить!
ЛЕЙТЕНАНТ. Есть
отставить… Сука деревенская! Она — вождя нашего, великого Владимира Ильича… К
стенке! К стенке ее!
ПОДПОЛКОВНИК.
Фельдшера сюда! Выполнять приказ!
ЛЕЙТЕНАНТ. Есть
фельдшера сюда… (Уходит.)
ТАТЬЯНА. Тетя
Келя… тетя Келя… Папка! Папка мой! Папка родимый! На кого ты нас покинул!?
Мамка ждет с животом. Что я мамке скажу?
Подполковник и
Келя застывают в молчании. Татьяна гладит голову отца, всхлипывает, затихает.
Пауза. Гринько всхрапывает и смеется во сне. Топот сапог. Вбегает лейтенант, за
ним — фельдшер.
ФЕЛЬДШЕР.
Сапожок, друг фронтовой! Кто тебя так? Войну прошел цел-невредим… Лилипутик
наш, разведчик лихой! Сына ждал… Погоди, едрена корень, руки трясутся… (Достает
флакон одеколона, отпивает, корчится, шумно выдыхает, опускается на колени,
осматривает тело.) Едрена корень, жизнь проклятая… Не думал, что доживу…
Промеж лопаток вошла…
КЕЛЯ (портрету
Ленина). Отродье Иродово! Ось! Ось! (Лейтенанту.) Собашня червона!
Коммуняки красножопые! Ось! Ось, рогатый! (Корчит рожи, показывает рога.)
ЛЕЙТЕНАНТ (хватает
Келю за волосы, тащит к двери КПЗ). Молчать, сука, овчарка фашистская!
Показала истинное лицо врага народа! Товарищ подполковник, прикажите! Я ее
лично… Сами видели…
ПОДПОЛКОВНИК. Все
правильно, лейтенант… Запри пока в КПЗ. Разберемся. Не до нее сейчас. С ней —
успеем. Займитесь трупом сержанта. Погрузите на телегу, доставьте в медсанчасть.
Проследите за вскрытием. Фельдшер! Как тебя там? Пулю извлечешь, не потеряй,
мне ее сразу…
ФЕЛЬДШЕР (плачет,
глотает одеколон). Слушаюсь. Не впервой… мы свою работу знаем…
Лейтенант
вталкивает Келю в КПЗ, толкает железную задвижку. Вдвоем с фельдшером уносят
тело Сапогова. Пауза.
ТАТЬЯНА. Петр
Иванович, товарищ подполковник…
ПОДПОЛКОВНИК.
Помолчи пока… Дай сообразить…
ТАТЬЯНА. За что
его, моего папку? Вы приказали?
ПОДПОЛКОВНИК. Я
приказал доставить сюда живым. На очную ставку.
ТАТЬЯНА. Это он
убил моего папку? Гринько?
ПОДПОЛКОВНИК.
Больше некому. При попытке к бегству.
ТАТЬЯНА. Папка —
не трус, не верю в такое…
ПОДПОЛКОВНИК. Сам
не верю. Но дело темное… Свидетелей не было. Закон — тайга, прокурор — медведь.
ТАТЬЯНА. Дело
ясное. Сама отомщу. Не мешай. Лучше — уйди отсюда совсем. (Вынимает пистолет
из кобуры Гринько. Он заливается счастливым смехом, визгливо лает. Девушка
прицеливается ему в голову.)
ПОДПОЛКОВНИК.
Нет. Не так. Вложи пистолет ему в ладонь.
ГРИНЬКО. Я жив!
Черный камень, я жив! А он…
ТАТЬЯНА. Ты
покойник. Петр Иваныч, не мешайте. А то я и вас…
ПОДПОЛКОВНИК.
Соплячка… (Отбирает у нее оружие, вкладывает в ладонь пьяного майора.)
Нажимай! Он может проснуться! Быстро нажимай!
ТАТЬЯНА. Не могу…
не получается…
ПОДПОЛКОВНИК.
Соплячка гребаная… Давай вместе… Поближе к виску, вот так… (Выстрел, облачко
дыма.) На тебя кровь брызнула… стереть не забудь… Уходим!
Уходят. Гаснет
электричество. Келя барабанит в дверь, кричит, пытаясь вырваться из КПЗ.
6
То же помещение.
На полу — труп Гринько с пистолетом в руке. Входит Ваня, щелкает выключателем.
Келя стучит из КПЗ, что-то говорит за запертой дверью. Ваня отодвигает
задвижку, открывает дверь.
ВАНЯ. Мам, это
ты? Ты почему в КПЗ? Пьяный папка запер? Выходи. Я спал. Уже утро. Папка
дрыхнет на полу, гляди… во, нализался водки, пока ты не видела… Встанет — снова
драться станет…
КЕЛЯ. Степан…
Степа… Степан Пантелеевич! Иван, ступай в дом. (Выводит сына за дверь, в
квартиру.) Иди, поспи еще. Рано тебе. (Закрывает дверь. Становится на
колени перед трупом.) Степа… Степа… Степа… Все водяра проклятущая… все бы
водяру в ротяру… (Укладывает его на спину, выпрямляет ноги, поправляет
мундир, руки складывает на груди, пистолет кладет на грудь у подбородка.)
Закрыл ясны очи, помер нехристем… На кого ж ты нас покинул, душегубец!? Куда ж
мы теперь? Не дождался, пока Ваня твой подрастет… Коммуняка чертов… Степа, куда
ж ты ушел!?
ВАНЯ (заглядывает).
Мам, ты кричала? Не ругай его. Дай ему спать, а то он…
КЕЛЯ. Иван,
слухай мать. Ступай у курятник, там куры…
ВАНЯ. Мам, они
спят… там темно…
КЕЛЯ. Они спять
лагидно, смирно… Ты бери ту крупную, пеструю, она не ворохнеться… найди топор у
конюшни, поклади ту куру на чурку, отруби ей голову.
ВАНЯ. Мам, ты че?
Я лучше спать…
КЕЛЯ. Ступай без
разговору. Отруби да неси ко мне. Я тут подожду. Топор у конюшни, где чурбак.
ВАНЯ. Пусть папка
зарубит, я не буду, я боюсь…
КЕЛЯ. Ступай,
горе мое… это тебе приказ! Выполняй.
Ваня уходит. Келя
на коленях раскачивается над телом мужа, кланяется ему, что-то то ли поет, то
ли бормочет. Пауза. Топот ног. Дверь из квартиры распахивается. Влетает Ваня с
курицей в руках. Голова у курицы отрублена.
ВАНЯ. Мам, она не
умерла! Она без головы задергалась и от меня побежала, такая сильная, я не
удержал, кровь — во все стороны… Она меня забрызгала, смотри! Я ее поймал!
КЕЛЯ. Она уже
сдохла. Положи сюда. Иди с богом. Иди. Поспи еще. Я ее ощипаю. Ступай, горе
мое…
Ваня уходит.
Женщина встает, подбирает курицу, садится у стены под портретами вождей и
начинает ощипывать птицу. Она продолжает раскачиваться и что-то как будто
напевать. Перед ней — кучка куриных перьев. Входит лейтенант. Он вынимает из
офицерской полевой сумки флакон одеколона, наливает немного на ладонь, брызгает
вокруг.
ЛЕЙТЕНАНТ. Везде
воняет. То коровником, то курятником. Сплошное дерьмо.
КЕЛЯ. Вот,
лейтенант, что он у меня натворил, мой Степа Гринько. Допился до чертиков да
застрелился. Курицу ему сварю…
ЛЕЙТЕНАНТ. Ты
спятила, дура? Зачем ему курица? Не морочь мне голову. Почему открыта КПЗ? Кто
тебя выпустил?
КЕЛЯ. Бульон
куриный… ему… на поминки. Ты утром сбегай в продмаг, скажи, на поминки изюму
надо хоть немного… Они кажуть — нет, а ты — на своем… тебе отпустят… есть у них
под прилавком… Я кутью справлю… Какая кутья без изюма… И могилку ему —
распорядись. Он тут начальником работал, страх наводил. Вот ему страх и выпал —
коммуняка несчастный…
ЛЕЙТЕНАНТ.
Встать. Ты арестована. Говоришь — коммуняка несчастный? Ты кому это говоришь,
ты — враг советской власти? Офицеру госбезопасности говоришь. Встать.
КЕЛЯ. Дай
похоронить моего человека. Майор госбезопасности Гринько его звали. Гринько
Степан Пантелеевич, начальник райотдела. Побойся бога, лейтенант. У тебя тоже
родня есть.
ЛЕЙТЕНАНТ.
Побоюсь твоего бога. Где он, покажи? Только нету его нигде. Издох он при виде
товарища Сталина и товарища Берии. И тебя, стервы, нету. Я тебя оформлю по
ускоренной процедуре. Как особо опасную. Я тебя на мыло отправлю вместе с
бродячими собаками.
КЕЛЯ. Поминки вот
справим, тогда и на мыло… Изюму достань, дитя неразумное…
ЛЕЙТЕНАНТ (вынимает
из кобуры пистолет). Брось свою курицу, подъем! Убью стерву на месте!
КЕЛЯ. Ему плюй в
глаза, он — божья роса! Изюму достань по утрянке…
ЛЕЙТЕНАНТ.
Достану. Вот тебе изюм! (Бьет ее по голове рукоятью пистолета. Тащит за ноги
в сторону КПЗ. Платье на ней задирается. Он смотрит на ее тело. Бросает ноги,
достает флакон одеколона, брызжет на них. Убирает одеколон. Тащит тело в КПЗ.)
Проклятое мясо! Проклятое бабье мясо! Помни, Ашкенази, инструкция запрещает его
употреблять, а инструкция для офицера госбезопасности — это святое… И кто их
выдумывает, такие инструкции, кто, я спрашиваю? (Пауза. Лейтенант выходит из
КПЗ, запирает задвижку, оправляет мундир. Он тяжело дышит, снова достает
флакон, выпивает одеколон. На столе звонит телефон. Помедлив, он снимает
трубку.) Райотдел слушает! Нет, не Степан Пантелеевич…
Дверь из квартиры
открывается, входит Ваня, смотрит на брошенную курицу и горку перьев.
ЛЕЙТЕНАНТ. Нет,
не Петр Иванович… Эй, ты, малый, как тебя, покинь помещение! Это я не вам…
Здесь сплошное безобразие, ходят посторонние, не райотдел госбезопасности, а …
Я — лейтенант Ашкенази, опергруппа подполковника Бриль… Есть доложить!
Докладываю…
Ваня бросается к
двери КПЗ, выдвигает задвижку и распахивает дверь.
ВАНЯ. Здесь моя
мама! Дядя офицер, моя мама! Это моя мама! Моя мама там вся в крови! Папка,
папка, вставай, хватит спать! (Бросается к отцу, трясет его голову. Пистолет
из руки отца падает на пол.) Папка, ты уже совсем неживой? Почему у тебя
эти черные капли?! Он застрелил тебя прямо в голову? Почему ты так долго спал?
Почему не отстреливался? (Берет с пола пистолет отца, наводит на лейтенанта.)
Кровь за кровь! Вот я тебя, окаянный ты враг народа! (Лейтенант прячется под
стол. Грохот выстрелов, помещение застилает дым. Ваня подбегает к телефону,
кричит в трубку.) Это Кремль? Это товарищ Берия? Это товарищ Сталин?!
Докладывает Ваня, то есть Иван Степанович Гринько! Я — за отца, как Мальчиш-Кибальчиш,
запишите в партакол…
Из КПЗ выходит
Келя, вытирает с лица кровь. Лейтенант вылезает из-под стола, ползет к выходу.
Келя лупит его мертвой курицей по спине и по голове.
КЕЛЯ. На! На
тебе, собашня! Импотента красножопая! Червяка слюнявая! Бабу покрыть — и то оно
не может! (Садится на него верхом.) Но, лошак, трогай, но, пошел! Не
лошак ты, а мерин! Пошел швидче, швидче! Галопом, эгей, оп, оп, оп!
ЛЕЙТЕНАНТ. Нельзя
меня по голове! Может быть сотрясение мозга! Невежество! Варвары! Убивают,
спасите! Я больше не буду…
КЕЛЯ. Так не
будешь? Не будешь? Не будешь пакостить? Вот тебе по мозгам…
ВАНЯ. Фу, фу,
вонища пошла! (Берет телефонную трубку.) Товарищ Сталин! Вы не товарищ
Сталин? Товарищ Берия? Кто-кто! Ваня Гринько докладывает! Новая Заимка на
проводе. Приказываю: приезжайте немедленно! Мой папа лежит совсем уже мертвый.
А враг народа лейтенант Ашкенази обкакался! Теперь он от нас не уйдет!
КЕЛЯ. Ах ты,
дристун паршивый! А еще Ашкенази, фамиль така ненашенская! Ползи отседова!
Геть! Геть!
Лейтенант уползает.
Келя замирает, смотрит на мертвое тело мужа, садится на прежнее место у стены и
продолжает ощипывать курицу.
7
Кладбище. Три
могилы, три кучи глины. Три памятника с фанерными красными звездами. Памятники
представляют собой деревянные столбики, обтесанные топором и немного суженные
кверху. На вершинках в дерево врезаны фотографии покойников. Келя выравнивает
лопатой могилу мужа, поправляет покривившийся столбик. Татьяна кладет полевые
цветы на могилу отца, подкрашивает звезду. Подполковник Бриль разливает водку в
стаканы на свежеоструганном дощатом столике. На столике — тарелка с огурцами,
банки с консервами, бутылки. Ваня сидит на траве, листает книжку.
Келя (гладит
фотографию с лицом мужа). Пробили очи твои блакитны, Степушка… прострелили
варнаки твои глазыньки, чтобы руки у них поотсыхали, чтоб у самих зенки поганые
полопались… И на погосте нема тебе покою, Степан Пантелеевич…
ПОДПОЛКОВНИК. Из
мелкокалиберной винтовки упражнялись, как тут говорят, из малопульки… Охотник
или фронтовой снайпер. В самый зрачок попадал…
ТАТЬЯНА. В Сибири
живем. Мужик у нас сердитый. Говорят, еще при царе прислали к нам в Новую
Заимку чиновника-инспектора наказать мужиков за порубку леса и торговлю
срубами. С чиновником прислали офицера-жандарма. Так наши мужики отвели обоих в
тайгу, раздели и привязали веревками к деревьям — на корм гнусу, выходит,
оставили… Сами ушли.
ПОДПОЛКОВНИК. Что
же, погибли они? Такого врагу не пожелаешь. Лучше уж к стенке и в расход.
ТАТЬЯНА. На селе
слухи ходили, погибли, мол, одни обглоданные скелеты нашли потом. Другие баяли,
удалось одному развязаться на третьи сутки, убежали живые… Только больше
никакие инспекторы к нам носу не совали. Как торговали мужики лесом без налогов
и без спросу, так и торговали… Жить-то надо было всем… Теперь кто пришел с
фронта живой, тому совсем не перечь — психи все. Чуть не по нем — он сразу за
топор или за малопульку хватается: убью! Я кровь за родину пролил, право имею!
Его не трожь. Фронтовики — они все заодно, за своих стеной…
КЕЛЯ. И ты с ними
заодно, шалава новозаимская. Тоже, поди, палила по Степану. Палите, палите,
звери, он ужа вам не ответит, не отомстит… В могиле он лежит в холодной, в
глине в этой сибирской стынут его косточки…
ТАТЬЯНА. Может,
мы тут и звери лесные или самих зверей злее… да не мы к вам в Хохляндию
понаехали свои порядки наводить. Вы к нам приперлись наших мужиков изводить на
мыло.
КЕЛЯ. Ишь,
заговорила она. Соплячка ученая. Разве мы по своей воле? Партия большевиков
постановила и направила. Коммуняки поганые, черти с рогами. Куда от них
денешься, ты подумала? Что лучше — в Сибирь эшелоном по этапу с врагами народа
подыхать на лесозаготовках или на руководящую работу по направлению партии? Ты
бы что выбрала, сучонка драная, возгря зеленая?
ПОДПОЛКОВНИК (мирно).
Эй, баба, язык поганый придержи.
КЕЛЯ. Что, хоть
возгрява, да кохана?
ПОДПОЛКОВНИК.
Ага. Кохана. И не возгрява. Акулина Марковна, не опрокинуть ли нам с тобой по
стопке водки? По-дружески, а?
КЕЛЯ. Будешь друг,
да не вдруг. Друзяка тоже нашелся.
ПОДПОЛКОВНИК. Не
боишься меня. Уважаю. Мужу твоему земля пухом, а тебе — здоровья да терпения. (Выпивает.)
ТАТЬЯНА. Ваня, а
Ваня!
ВАНЯ. Что тебе?
ТАТЬЯНА. Там на
столике вкусный морс на красной смородине. Сама делала. Попей.
ВАНЯ. Я попью.
Потом.
ТАТЬЯНА. Что ты
читаешь. Почитал бы нам.
ВАНЯ. Ты
девчонка. Тебе неинтересно.
ТАТЬЯНА. Может,
интересно.
ВАНЯ. Песни про
товарища Сталина. Написано «песня», а как петь — я не пойму. Одни слова. На
крыльях победы, на крыльях свободы лети, наша песня, в Кремлевский дворец, пой
здравицу лучшему сыну народа, пой Сталину славу от наших сердец!
ТАТЬЯНА. Красиво.
Мы в школе каждый день учим стихи о Сталине, даже надоедает. Всем и без того
известно, какой он великий отец всех народов и лучший друг всех детей и
физкультурников. Недавно на общешкольном комсомольском собрании сказали, что
товарищу Сталину понадобилось лечение, и какие-то враги в обличье врачей
замышляли его отравить. А врачи эти — все евреи. Они отравили Максима Горького
и до смерти залечивали вождей. Только они просчитались. Одна русская, простая
медсестра, вывела их на чистую воду. Она — героиня наших дней. В жизни всегда
есть место подвигу, даже когда нет войны, как сейчас.
ВАНЯ. Спорнем на
щелчок по носу, что этих врагов народа поставят к стенке, и эта медсестра сама
их расстреляет. Вот так: пиу, пиу, пиу… Как я дядю Сережу Гаскина из папиного
пистолета.
ТАТЬЯНА. Не ври.
ВАНЯ. Чесслово.
ТАТЬЯНА. Честное
слово врать готово. Молчи в тряпочку, убийца ты наш. Не выдумывай, а то
получишь.
ВАНЯ. Дядя Сережа
был врачом-вредителем. И еще он был еврей, он мне сам говорил. Он тоже хотел
поехать в Кремль и отравить товарища Сталина.
ТАТЬЯНА. Врешь и
не краснеешь.
ВАНЯ. Про
отравить не говорил, скрывал, конспирация. А что еврей — говорил, чесслово.
Говорил, что бывают евреи, а бывают — жиды, а сам он — не жид, а настоящий
еврей. Я подумал, все евреи — враги народа, а жиды, наверное, — не все, есть
хорошие. Только у меня нет знакомых жидов. Евреев я всех стану убивать, ставить
их к стенке и петь «Да здравствует вождь, отец дорогой! Да здравствует…»
ЖЕНЩИНА НА
КОСТЫЛЯХ (подхватывает). Да здравствует Сталин родной!
ВАНЯ. Тетенька,
ты кто?
ЖЕНЩИНА. Ты меня
не знаешь, а я тебя знаю. Ты — Иван, сын героически погибшего майора Гринько. А
я — Регина Моисеевна Гаскина. Меня арестовали… из-за Сергея Ароновича… по
ошибке. Он же не безродный космополит, правда? Его все уважали. Меня даже били
и покалечили… эти из милиции… их ввели в заблуждение, я не обижаюсь, лес рубят,
щепки летят… сегодня утром отпустили и даже подарили вот … настоящие костыли…
остались от какого-то ликвидированного врага народа…
ВАНЯ. Тетенька,
ты еврейка или жидовка?
ГАСКИНА. Мальчик,
почему ты задаешь такой странный вопрос. Мальчик, кто тебя научил
антисемитизму? Мальчик, не слушай того плохого человека. Его идеологическая
позиция — свидетельство полной политической незрелости. Послушай меня, мальчик
Ваня, меня, добрую тетю, пострадавшую за народ. Той тете уже все-все без
разницы… Я — большевичка, у меня нет национальности. Ох, что я вижу, люди
добрые! То ж могила моего Ароныча!! (Падает на колени.) Серый мой, мой
Арончик! Это я, я пришла к тебе наконец, твоя королева, твоя верная
Регина-Рябина… Пришла я на костылях, не пришла, Арончик, а приползла. Из-за
тебя, Арончик, и пострадала. Один лейтенант МГБ, такой милый молодой человек,
во время допроса пнул мне в лодыжку сапогом и сломал мне там какую-то косточку…
он, я уверена, не хотел меня покалечить. Такой симпатичный, такой ухоженный
офицер, похоже, из порядочной еврейской семьи… он пожалел, искренне раскаялся,
и мне на выходе подарили вот эти костыли… без них я не пришла бы к тебе и не
знала бы, где твоя могилка. Скажи спасибо этим добрым людям, они тебя зарыли в
земельку, пока меня допрашивали… памятник тебе поставили с нашей путеводной
красной звездой… Спасибо вам, люди, от меня лично и от моего Арончика! Девушка,
помоги мне встать, мне очень больно!! Ты, наверное, Татьяна Сапогова, я
угадала?
ТАТЬЯНА (помогает
ей). Угадали. Я тоже вас помню. Вы — редактор нашей районной газетки «Заря
коммунизма», разоблачаете всяких вредителей, особенно евреев, разъясняете линию
партии и комсомола. Вы проводили у нас политинформацию и устроили истерику
классной руководительнице.
ГАСКИНА. Ваша
руководительница — политически незрелая особа. Привела меня в класс, где стоит
скелет, и говорит. это кости нашего колхозника, который, чтобы выполнить план
по заготовкам продуктов, честно сдал советской власти свою шерсть, мясо и яйца.
Она нашла во мне единомышленника! Она ждала от меня одесского чувства юмора.
Так я ей врезала по-партийному прямо в глаза: вы не классный руководитель, вы —
классовый враг. Я ее раскусила. Я — ровесница Великой Октябрьской революции и
член партии товарища Сталина с тысяча девятьсот тридцать седьмого года! Меня на
мякине не проведешь! Интеллигентская мягкотелость мне ненавистна. Карать,
карать и еще раз карать всех мягкотелых гуманистов и уклонистов!
ПОДПОЛКОВНИК.
Анекдот про уклонистов. Колхозного бригадира на партсобрании спрашивают: ты с
какой стороны заваливаешься на жену, с левой или с правой? Потеха, да?
КЕЛЯ. Выпил,
распустил язычару… при детях… и с какой он, тот бригадир… заваливался на бабу?
ПОДПОЛКОВНИК.
Бригадир про себя думает: скажу — с левой заваливаюсь — левый уклон припаяют, с
правой — правый уклон. Десять лет без права переписки! Хрен редьки не слаще.
Дудки! Отвечает. товарищи, я совсем на жену не заваливаюсь, я делаю себе в
кулак! Собрание постановило: отправить в лагерь на десять лет как врага народа
за связь с кулаком плюс на пять лет — за растрату семенного фонда! Ха-ха!
ТАТЬЯНА. Петр
Иванович, вы дурак! Не смешно. В кулак! Че, так делают? Че, мужики такие
долбо…? (Заливается смехом.)
КЕЛЯ. Это вы его
на пятнадцать лет посадили?
ПОДПОЛКОВНИК.
Может, и я. Столько садил — все и всё в голове перепутались, в одно слились.
Только я свое отсадил. Шабаш. Надо полагать, меня в розыск объявили. За связь с
дочерью врага народа. Чикаться не станут.
ГАСКИНА. Я этого
антисоветского анекдота не слышала. Потому что если бы я его слышала… а я его
слышала… при свидетелях… от запятнавшего себя…
КЕЛЯ. Мало тебе
костей поломали, стукачка поганая…
ГАСКИНА. Били по
ошибке! Попытка — это еще не пытка! Одну какую-то косточку сломал мне тот
симпатичный лейтенант… Не ошибается тот, кто ничего не делает. Я не стукачка, а
бдительная гражданка. Но что получается? Вы все слышали, что я слышала анекдот,
содержащий издевательство над советским правосудием. Если будет заведено дело,
вы покажете, что слышали, что я слышала… Так вы решили скопом меня подловить!
Провокаторы, фигу вам на постном масле! Не на ту напали! Я сейчас же, слышите,
сейчас же заявлю лейтенанту Ашкенази… про вашу антисоветскую кладбищенскую
группировку!
ВАНЯ. Тетенька
Гаскина, ваш лейтенант — засранец! Я сам видел… нет, сам слышал… нет, сам… Он
сделал такой звук… И полные штаны навалил, когда мама била его курицей…
ГАСКИНА. Что ты
мелешь, мальчик? Ты — политически зеленый ребенок, попавший под тлетворное
влияние идеологических калек. Слушай только меня, добрую тетю Гаскину, которая
никому не расскажет про твою попытку унизить и опорочить офицера МВД! Так
победим! Кто-нибудь, помогите добраться до райотдела. Татьяна Сапогова, ты мне
поможешь преодолеть соответствующее расстояние… А я, я помогу тебе оформить
смягчающие обстоятельства… условный срок…
ТАТЬЯНА.
Спасибочки. Уж как я вам благодарна, как благодарна, век вашей доброты не
забуду, Регина Моисеевна…
ГАСКИНА. Не ты
смеешься надо мной, Сапогова. Моя доброта надо мной смеется, моя вечная слепота
наивная… Сергей Аронович! Арончик мой! Я ухожу сейчас, чтобы поступить так, как
велит мне моя партийная закалка. Я вернусь к тебе с чистой совестью. (Уходит.)
Антисоветская кладбищенская группировка во главе с оборотнем в погонах… Анонс
на первой полосе… Так победим… (Оглашает кладбище болезненными стонами.)
ПОДПОЛКОВНИК. Безродные
космополиты… Доходят сигналы, что врачей-отравителей и их пособников скоро
будут публично вешать на площадях. Потом всех безродных депортируют на Дальний
Восток. А еще потом… сварят суп с котом.
КЕЛЯ. И шо за
люди таки евреи? Травили, травили грузинского быка, да не дотравили… Не вышло в
них. Така иде беспощадна боротьба за поганого Сталина и против. Це боротьба не
на життя, а на смерть.
ПОДПОЛКОВНИК. Не
на життя, а на смерть. Да, ребята, и не видать конца той борьбе. Крутимся мы в
кровавом колесе.
ТАТЬЯНА. Эта
Гаскина из кожи вылезет, заложит всех нас, чтобы ее саму не депортировали как
безродную космополитку. Сейчас настрочит телегу. Я не хочу в тюрьму, я хочу в
город. Я в Москву хочу уехать, учиться хочу! Знаете, кем я хочу стать? Не
смейтесь, пожалуйста… Я хочу стать мастером женского белья, вот! У нас в
раймаге трусики и лифчики редко на прилавок выбрасывают, а если и привозят
перед праздниками или выборами, то белье такое грубое, некрасивое и неудобное…
Я видела в журнале настоящие купальники, в нашей Заимке про них только слышали,
их в Москве продают, в ГУМе и в ЦУМе… Я бы выучилась на мастера-модельера
белья, открыла бы фабрику, и все женщины покупали бы мои трусики, и лифчики, и
купальники и благодарили бы меня… Для настоящей женщины белье — это самое-самое
важное, почти как любовь…
ВАНЯ. Подумаешь,
трусы… Я вырасту и выучусь на лесника и охотоведа. В лесу всегда так хорошо
пахнет. Деревья шелестят… можно грибы-ягоды собирать, шишки там… Я бы косулям и
лосям кормушки устраивал, соль им привозил… я с белками подружусь, они будут у
меня с рук орешки брать…
ТАТЬЯНА. Я вся
дрожу от страха. Я жить хочу. Если за тобой идут, то и за всеми нами… Петр
Иванович, скажи слово, спаси нас всех! Ты же сильный, ты опытный…
ВАНЯ. Тетя Таня,
никакой он не сильный и не опытный. Он — калека, инвалид войны. У него мозги
повернуты. Не смотрите, что у него руки-ноги целы… Мой папа тоже был калека.
ТАТЬЯНА. Нет!
Петя, скажи нам «нет»! Ты не калека, правда же? Ты — герой, самый сильный
герой! Скажи, а то я заплачу! Что ты молчишь!?
ПОДПОЛКОВНИК.
Калека… калека… Пацан — умный. Он меня знает. Сейчас — не про то. За нами
придут. Уже скоро. Я им не дамся. Я застрелюсь. Мне себя не жалко. Изошел я на
дерьмо… А вы…
КЕЛЯ. А мы… а
нас… на сыр переведут… или на мыло… как собашню шелудивую… Ваню моего, Ваню им…
нет, нет!
ТАТЬЯНА. Он
застрелится! Ему легко. А нас — в кровавое колесо? Ты подлец, подлец!! (Бьет
его по лицу.) Говори, что нам делать! Говори, как нам выжить? Я — жена
твоя, я уже совсем беременная…
КЕЛЯ. Свят, свят!
ТАТЬЯНА. Уже
целые сутки беременности! Может, у меня там двойняшки, целых два пацана?
Красавчики, все в тебя.
ВАНЯ. Мне дядя
Сапожок про стойбище кержаков рассказывал. Если пробиваться на север от Черного
камня, по броду, за туман, за болото… Он говорил, если что, если станет совсем
невтерпеж на службе — к ним подамся с семьей, у них там чисто, у них нету
войны… те кержаки не курят и водку не пьют, у них иконы и книги церковные,
старые, с непонятными буквами… иконы придется целовать. А че, говорил, жить
захочешь, и поцелуешь иконы ихние.
ТАТЬЯНА. Папа
дома показывал на карте стойбище староверов, но только приблизительно,
километров сто туда-сюда. Говорил, сможет найти. Мама его остужала: помрем с
голоду в болотах, пойдем волкам на корм. А он — свое: мол, рыбы там в протоках
— лови не хочу, научимся вязать из прутьев корзины такие для рыбной ловли,
верши, морды, в них щука сама заходит…
КЕЛЯ. Вмирати вид
голоду нам не привыкати. Голодували мы по всей Украине. Спогатку вмирали
чоловики. Потим дити. Жинки вмирали останними.
ТАТЬЯНА. Тетя
Акулина, что вы как ворона… раскаркались… Умирали, умирали… Вы вон какая
крепкая, на вас еще мужчина какой найдется.
КЕЛЯ. Такой нам
выпал сталинский рай. Доля наша. голадувати да вмирати… Нема мне життя, нема
доли. Ване вот долю шукать…
ТАТЬЯНА. Найдем
твою долю. Сталин болеет. Классная сказала, профессора-евреи — самые лучшие в
мире врачи, и если уж они помочь ему не могут… видно, долго не протянет… Пусть
он умирает, а мы хотим жить, жить! Правда, Ваня? Чалдон в тайге родился. Чалдон
тайгу любит, а тайга — его. Не пропадем. Покержачим до лучшего времени. На
самый север уйдем, в тундру, к вогулам! Нам бы только за одежонкой по домам
зайтить! Фуфайки взять, сапоги, топоры. Без них нам кирдык.
Раскаты грома.
Приближается гроза. Резкий порыв ветра поднимает в воздух кладбищенскую листву.
ВАНЯ. Гром
гремит, земля трясется, поп на курице несется.
ПОДПОЛКОВНИК. Меня
с собой возьмешь, партизанка Сапогова? Я по вашей тайге не хаживал, северов не
нюхал. Я с этой минуты — дезертир. Не за вами погоню пустили, за мной. Смерть
моя пойдет и за вами.
ТАТЬЯНА. Не
смерть пойдет за нами, жизнь. Слышишь меня, смерть? Иди за усатым в Кремль!
Петя, куда я от тебя. Куда ты от меня. Командуй, калека… Заделал мне, думай
теперь про свою ответственность.
Из поселка
доносится вой сирены.
КЕЛЯ. То по наши
души черт засранный собрался.
ПОДПОЛКОВНИК.
Принимаем коллективное решение. Голосуем.
ВАНЯ. Завершаем
наше собрание по партаколу за родину против Сталина. Уходим в лес за Черный
камень. Грибы-ягоды будем собирать, рыбу ловить. Кто за? Единогладко.
Секлетарем — я, Иван Степанович Гринько, уполножо… нет, уполнодроченный, нет…
ПОДПОЛКОВНИК.
Построились. Разговорчики в строю! Рядовой Гринько Иван!
ВАНЯ. Я!
ПОДПОЛКОВНИК.
Запевай!
ВАНЯ (поет).
Вихри волшебные веют над нами… нет, не волшебные, вражебные, нет… Темные силы
нас злобно гнетут! В бой роковой мы вступили с врагами….
КЕЛЯ (поет на
тот же мотив). Шалійте, шалійте скажені кати. Годуйте шпійонів будуйте
тюрми. До бою сто тисяч побірників стане. Пірвем, пірвем, пірвем всі кайдани.
ВСЕ. Нам
ненавистны тиранов короны! Цепи народа-страдальца мы чтим…
ПОДПОЛКОВНИК.
Разведчик Сапогова Татьяна!
ТАТЬЯНА. Я!
ПОДПОЛКОВНИК.
Санинструктор и повариха Гринько Акулина!
КЕЛЯ. Я!
ПОДПОЛКОВНИК.
Дело в шляпе. Я, офицер победоносной Красной Армии Бриль Петр Иванович,
принимаю командование нашим сводным украинско-сибирским отрядом. Наша
стратегическая цель — просочиться сквозь расположение врага, утратившего
высокий политико-моральный дух, на территорию бескрайней тайги и достичь
боевого политико-морального состояния…
ВАНЯ. Боевого
полиморсоса!
ПОДПОЛКОВНИК.
Боевого полиморсоса. Мы еще вернемся и… разберемся!
ТАТЬЯНА. Мы — не
навоз! Нас не прикопают! Чалдоны шапки не ломают!
ВАНЯ. Мы — не
навоз! За наш колхоз и за полиморсос!
ПОДПОЛКОВНИК.
Правое плечо вперед! Ура, товарищи!
Все. Марш, марш
вперед, рабочий народ! Ура! Ура! Ура!
Автоматные
очереди. Лай сторожевых собак.
Финал