Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2019
Инна Домрачева — родилась в Свердловске. Выпускница факультета журналистики УрГУ (ныне — УрФУ). Живёт в Екатеринбурге, занимается копирайтингом. Участник товарищества поэтов «Сибирский тракт». Публиковалась в журналах «Знамя», «Урал», «Волга», «Сибирские огни», «Плавучий мост», «День и ночь», «Новая реальность», «Белый ворон», в изданиях «Лучшие стихи 2011 года. Антология», «Антология современной уральской поэзии» (3,4 тт.), «Поэтический атлас России», в альманахе «Паровозъ». Автор книг «Обечайка» (2016) и «Лёгкие» (2016). Лауреат конкурса им. Н. Гумилёва «Заблудившийся трамвай» — 2018, дипломант Волошинского конкурса — 2018.
***
Над промзоной утро несло перо,
От пера Билибина — облака,
Притворилось оловом серебро
И упало в варежки дурака.
Просит, чтобы линию провели.
Повернись, котельная, к нам спиной!
И проснулась тварь, существо земли,
До ядра отравленной и больной.
У него в когтях и под шерстью — мрак,
Я такого на руки не возьму,
Что же ты рисуешь его, дурак?
Как его загоним назад во тьму?
Линией захвачен, не слышит он,
Время опрокинулось на ребро,
Дураку не писан иной закон,
Если Холод-птицы в руках перо.
***
Книга на траве и одеяло.
Я не сплю и буквы стерегу.
Сердце оборвалось и упало.
Вмятина темнеет на боку.
Скоро август. Небо нараспашку.
Слишком рано в погреб и на лёд.
Подбери и вытри о рубашку.
Съешь его, а то оно сгниёт.
***
Только что было понятно и просто,
«Ава» — и все остальные слова.
Что тебе снится, лобастый подросток,
Сороковой, метр семьдесят два?
Бьётся под веками, крутится, рыщет
В тающей памяти… Мам, не читай! —
В четверти тройка, вода, костровище,
Девочка Катя, Хабаровский край.
***
Птичка из книги раскрытой зерно
Истины — хвать.
Всех в этом доме волнует одно:
Как перестать?
Но до чего же ты ловкая дрянь,
Птичка чинарь!
Птичка, ой всё говорю, перестань,
Не начинай.
***
Я наигралась, довольно. Икон не рисую — не с кого.
В небо с бегущей строкой дыхания — ни вопроса я.
Но у меня на тебя обида такая детская.
Но у меня по тебе тоска нестерпимо взрослая.
Энтузиазм похоронен, а после распят и выпорот.
Слушая хриплую песню победы соичью,
Я захотела, чтобы, как в детском стишке, навыворот,
Переменить рокировкой досаду с горечью.
Прямо ходить отвыкая, в потёмках ползая,
До волдырей обожгла слова, торопясь согреться, я,
Чтобы обида взяла за горло больная, взрослая.
Вот и тоска по тебе пришла безнадёжно детская.
***
Вот слог, а вот порог, отметка невозврата,
Вскочил, ноотропил всухую зажевал,
Я бегаю по рок-н-ролльному квадрату,
Я с детства не любил священный твой овал.
Товарищ мой обмяк в сомнении тяжёлом
О пуделе хромом с данайцами внутри,
А я забрал коньяк и вышел за глаголом,
И мы пошли домой, бодая фонари.
Танцуем, пренебречь! Страна асфальт простёрла
Обильно, и едва теперь заговорю,
Но, как простуда, речь моё щекочет горло,
И я плюю слова под ноги ноябрю.
***
Лейся, песня, в пасть Ваала,
Не прольётся ни хрена,
Рифмовать кого попало
Посылает нас страна.
И хоть в рифме ничего нет,
Чует каждый рифмоплёт,
Что страна его догонит
И ещё разок пошлёт!
***
На каминг-аут, видимо, не потянет,
На повесть — вряд ли, максимум на сонет:
Святого ну ничегошеньки у меня нет,
Стыда у меня и совести тоже нет.
Казалось бы, тут живи и не беспокойся,
Танцуй от печки и слушай кимвалов медь,
Но как при таких роскошных душевных свойствах
Ума и денег вышло не заиметь?
***
Медный, ещё рыжее, огонь. Genug.
Жила дрожит на шее, проводит звук,
С той стороны аорты — разъём «тюльпан».
Ясно, что гордый, видно же. По шипам,
В волосы, на затылке и у виска
Впутавшимся неслышно, исподтишка.
Раннее синее утро везёт тягач.
Струнами линии электропередач.
Родина вышла, кутая сон в платок.
В воздухе слышно, как раздаётся ток.
Грифы столбов, фаянсовые колки.
Колкая бровь скручена из строки.
***
В русской женщине, как в палате пионерлагеря,
Спит целый отряд лирических героинь.
Пробираясь ночью через палату,
Чтобы намазать зубной пастой царевну Будур,
Бойся разбудить по дороге
Анну Каренину,
Наташу Ростову,
Маргариту Николаевну, а главное —
Марфу Посадницу
И княгиню Ольгу.
***
Полночь плещется в воде бросовой рыбёшкой,
Сыро, холодно, страшней вечера в разы,
Ангел тянется к волхвам, спящим под рогожкой,
И, жалея разбудить, смотрит на часы.
По руке бегут века, стрелок не касаясь,
Рановато знать живым, даже не святым,
Мене, мене, упарсин, мене, текел, фарес,
Взвешено, разделено, найдено пустым.
Создаётся человек, а выходит Голем,
И кого уже теперь спросишь — почему?
Инженерное меню заперто паролем,
Силикатные века падают во тьму.
Значит, мальчику пора. Но такой опасный,
Горький век, немного в нём будет светлых дней…
Ничего не решено, ничего не ясно,
Лишь сверхновая звезда сделалась видней.
Воткинск
Продрогший Ленин около собора
Придерживает черное пальто,
Здесь раньше время было до упора
Заведено, теперь уже не то.
Бесцветный уксус шутит зло и едко,
Название не переведено,
И примеряет сидра этикетку
Молоденькое белое вино.
Краснознаменный спит немирный атом.
Держа с привычной легкостью пера
Заточенный смычок обратным хватом,
Мелодия свежует от ребра.
Упасть и замереть, но не ложится
Нетрезвый снег, вставая и ворча.
На постаменте школьник в драных джинсах
Сидит у ног другого Ильича.
***
И не в лад, и не в ад,
И не в рай ради прежних заслуг,
Но нельзя называть
Имена, и тем более — вслух.
Осторожно, не в лоб
Расскажи, и не мне, а при мне,
Про метровый сугроб,
Где в тягучем бессолнечном сне
Засыпают ключи,
Вледеневшие в грунт сизари.
Замолчи, замолчи!..
Говори, говори…
Говори!
***
Мир смешной. Созданья оного
Не дают остаться злой.
Вот, похожий на Платонова,
Побежал мужик с метлой.
Мама вслед ему ругается
За неважный аппетит,
Он тихонько разбегается
И, наверно, полетит.
***
как же это слушайте почему
это что же больше не обниму
дочитал считалку и вышел в снег
непростой был знаете человек
без руля плывущий и без ветрил
а меня он помнится так хвалил
всё ж нормально было нормально сплошь
помириться думал теперь-то что ж
всё хотела приехать да вот дела
в голове не укладывается не укла
***
Если тьма сгустилась рядом,
То поди останови,
Я боюсь того, что ядом
Растекается в крови.
В слове сумрачном, особом
Узнавая ворожбу,
Это я стою над гробом,
Это я лежу в гробу.
Это я топорщу злее
Крылья, жвалы и хвосты,
Это я не одолею
Нарисованной черты.
Это я погиб навеки,
И Псалтирь не сдюжит, нет,
Если мне поднимут веки,
Прежде чем вернётся свет.
Не уйти от Вия ока
За меловую межу…
Я прошу не так уж много,
Я немногого прошу.
Не очелье из колючек,
Не заслуженный покой —
Мне бы только света лучик,
Незначительный такой.
***
Равновесие во всём — доблесть выживших и сильных,
Но вмешается порой бог из ямы в гараже,
Я держусь за эту жизнь, как магнит за холодильник,
И смахнуть меня во тьму проще некуда уже.
В зауряднейших вещах не способны разобраться
Научившиеся петь через банку «Сулико»,
Перестань меня держать, видишь, я хочу в пространство,
Там без радости темно, там без воздуха легко.
А они уже ушли в зашнурованные берцы, —
Но сначала «Сулико» обязательно допой, —
Слово стыдное «душа» и ещё стыднее — «сердце»,
И оставили меня разговаривать с тобой.