Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2019
Евгений Степанов (1964) — поэт, прозаик, публицист, издатель. Родился в Москве. Окончил факультет иностранных языков Тамбовского педагогического института и аспирантуру МГУ. Кандидат филологических наук. Печатался в журналах «Урал», «Нева», «Звезда», «Дружба народов», «Знамя», «Наш современник», «Арион», «Интерпоэзия», «Юность», «Волга» и во многих других изданиях. Автор нескольких книг стихов и прозы. Главный редактор журнала «Дети Ра» и портала «Читальный зал». Лауреат премии имени А. Дельвига («Литературная газета») и премии журнала «Нева». Живет в Москве и поселке Быково (Московская область).
Путь
Так мужик западает на запах и движется к цели —
К этой узенькой щели, которая сводит, как герыч, с ума.
Так язык добывает сахар из леденца-карамели,
Так барсук волочит колосья в барсучьи свои закрома.
Так бежит, точно стайер, в тонюсеньком теле берёзы
Не берёзовый сок — венценосно-друидная кровь.
Так Христос-человечество, не убоявшись угрозы
Князя тьмы, — улыбается, строит добротный кров.
Так становятся плотью идея и ткань неживая,
Оживает, что было утраченным и неживым.
Так душа, повзрослев и ничего-ничего не желая,
Все-таки хочет общенья, и общенья желательно с Ним.
И все еще наладится
Жизнь ранит остро-режуще,
Калечит хуже сечи.
Я попрошу убежище
В нирване русской речи.
Как просто окочуриться,
Когда душа раздета.
Я попрошу сочувствия
У Тютчева и Фета.
И кончится сумятица,
Мозг одолеет дрему.
И все еще наладится —
А как же по-другому!
Жизнь-зима
Г.К.
Невыразима жизнь-зима,
И падают снежинки с неба.
А мне дается задарма
Восторг быть родственником снега.
Не дремлют сосны и дубы
И ждут весны неутомимо.
И рвутся ввысь стремглав клубы
Печного чувственного дыма.
И долбит дятел: тук-тук-тук,
Коты болтают по смартфонам.
А я смотрю, смотрю вокруг
И чувствую себя влюбленным.
Влюбленным в эту круговерть,
Которой не бывать иною.
А жизнь и смерть, а жизнь и смерть
Целуются, как муж с женою.
Зеркало
Порох и прах в почерневшей отчизне.
Сердце — на-sos ускользающей жизни.
Не застрахует меня Росгосстрах.
В файлах отчизны — порох и прах.
Страх? Он ушел семенящей походкой.
Жизнь оказалась не слишком короткой.
Жизнь обтесала меня, как фреза.
Кроткие в зеркале вижу глаза.
Между строк
Судьба — тик-так — известна.
Пою: чирик-чик-чик.
Я выпорхнул из века
Двадцатого — на миг.
Я верю: в ноосфере
Не оседает грязь.
Я верю, что потери
Переживу — молясь.
Смирясь, скажу: «Спасибо!»
Смеясь, скажу: «Я смог!»
И уплыву, как рыба,
В пространство между строк.
Молчанье
Не говори, что жизни нет,
Окстись, не ври как сивый мерин.
Не говори, что смерти нет,
Не говори — в чем не уверен.
Возьми себе в поводыри
Себя и чуткое молчанье.
И лишнего не говори,
Не омрачай поход речами.
Разговор
— Иные манят горизонты,
Иным дорожу калачом.
— О чем ты, скажи мне, о чем ты?
— Да так, ни о чем.
— Иду — так шагают солдаты,
Когда наступает беда.
— Куда ты, скажи мне, куда ты?
— Да так, никуда.
— Живу, записавшись в аскеты,
Не радуясь магарычу.
— А с кем ты, скажи мне, а с кем ты?
— О том промолчу.
Я иду
Я иду по планете Земля.
Позади чужедальные мили.
Так, наверно, уже говорили:
Круг сужается, точно петля.
Ниоткуда иду в никуда,
В никуда-никуда ниоткуда.
И жую сладкий пончик фастфуда,
И течет между пальцев вода.
По вертикали
Осень, ливни зарядили,
Воздух влажен и промозгл.
Дрозд-рябинник на рябине
Пригорюнился, промок.
Резво, по горизонтали
Дни летят, как мотыльки.
…На участке под зонтами —
Белые, моховики.
Осень, ливни задолбали.
Впрочем, нет больших невзгод.
Я живу по вертикали:
Почва — чувства — небосвод.
Посередине
На шее крест нательный.
В душе — опять — надлом.
А слева дом модельный.
Молельный — справа — дом.
Стою посередине,
Жую печаль-тоску.
Года посеребрили
Беспутную башку.
Я знаю, что со мною
Случится опосля…
А подо мной юлою
Вращается земля.
Бабочка Бредбери
И превращается в мурло
Лицо — бессовестно и шустро.
— Вранье-предательство-бабло, —
Сказал бы нынче Заратустра.
И зреет взрыв, и млеет тля,
Не обделенная клыками.
И возмущается земля
На фене пламенных цунами.
На фоне каменных палат
Растет сорняк неимоверный.
А бабочка порхает над
Добром и скверной.
Распитие напитков с другом в Рождество 2018 года
А. Тимофеевскому
Порой на шарике пылающем
Важна нечаянная малость.
Когда мы выпивали с Палычем,
Душа моя отогревалась.
Он не талдычил про мучения,
Дитя блокады Ленинграда,
Но мне подкладывал печенья, и
Сухариков, и винограда.
Он мне рассказывал о Галиче,
Про Бродского и Пастернака;
Во временах легко играючи,
Он выводил меня из мрака.
И наши отношенья братские
Нам были лучшими дарами.
А переулочки арбатские
Пересекались за дверями.
Достояние
Знаю: нетути дара великого —
В эмпиреях витай, не витай.
И на фоне писателя Быкова
Я последний ничтожный лентяй.
Ни медальки не жду и ни ордена,
Это все дребедень-ерунда.
А подохну — коханая Родина
Позабудет меня навсегда.
Ну и что! И какая мне разница,
Что там будет (не будет?) потом.
Я же счастлив, девчонка-красавица
На плече засыпает моем.
У нее столько ласковой силушки
И глаза горизонтом полны.
И лопатки торчат, точно крылышки,
Из нездешней прозрачной спины.
Я же счастлив, мое достояние,
Что однажды сумел обрести, —
Эта леди, которой желаннее
Я не встречу уже на пути.
Веранда
Вооруженный зреньем узких ос…
О. Мандельштам
Москва не прочь меня снасильничать,
Я прячусь на скрипичной даче.
И в строчках Осипа Эмильича
Я прячусь — радостный — тем паче.
Москва не прочь меня со рвением
Порвать ментами да ворами.
…Вооруженный нотным зрением,
Смотрю в окошко на веранде,
Которая волхвует скрипочкой,
Щекочет ноздри райской мельбой.
…В Москве терзаюсь, точно в пыточной,
А здесь лечусь сосной целебной.
Я так хотел с тобою быть
Любовь растет, как летом — сныть,
вперегонки с разрыв-травою.
Я так хотел с тобою быть,
что стал, пройдя века, тобою.
Ты рада — счастливы глаза
мои; хандришь — хандрю, рыдая.
Ты зажигательная, за-
граничная, а все ж родная.
Иные зонги
Скрипичный путч, иные зонги,
Я выхожу из касты зомби,
Я прихожу, смеясь, к тому,
Что лепет — лепший друг уму.
Я должен наконец в итоге
Найти в империи дороги
Свою Полину Виардо.
И выйти в космос по удо.
Не плачу в мире слуг и баев.
Лечу. Со мной летят Ширяев,
Андрей Ширяев и Айги.
А за окном — ни зги, ни зги.
Старик
Идет сам к себе и пытает судьбу,
Не зная тепла и почета,
Невзрачный старик. И бубнит: «бу-бу-бу…»,
Невнятное, странное что-то.
А может, он шепчет святые слова,
Которые нынче не слышат?
А ветры гудят, и скрипят жернова
Времен, и булыжники дышат.
Пять строк
На вечность? Нет, на полчаса —
Разлука. Острая коса —
Навроде пилорамы…
Меня зароют в небеса —
Глаза увижу мамы.
Диалог
— Ты должен быть сильнее страха,
Сумев изжить животный страх.
Ты должен быть сильнее праха,
Сумев ожить в иных мирах.
Ты должен жить светло, красиво
И каждым мигом дорожить.
Ты должен жить, не зная срыва.
— Я должен жить.