Сказка
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2019
Константин Арбенин — писатель, автор и исполнитель песен, актёр. Родился в 1968 году в Ленинграде. Автор нескольких книг прозы и стихов. Проза и стихи публиковались в журналах «Знамя», «Октябрь», «Аврора», «Мурзилка», «Чиж и Ёж», «Костёр» и др. Награждён медалью Н.В. Гоголя «За сказочную литературу» (2009). Член Союза писателей Санкт-Петербурга.
В одном скромном микрорайоне одного огромного мегаполиса жил мастер, и не просто мастер, а на все руки. Был он молод, но так талантлив в своём мастерстве, что люди обращались к нему на «вы». Если что починить надо — всегда звали его. Сломался проигрыватель, водопровод прорвало, не включается электричество, тормозит интернет — со всем этим мастер справится, всё отремонтирует и восстановит.
А секрет его мастерства был прост: не только руки у мастера были золотые, но и характер у него был необыкновенный, отзывчивый — он со всеми вещами и приборами, со всей бытовой техникой и аппаратурой мог договориться по-свойски, найти общий язык. И все вокруг отвечали ему взаимностью: вещи и приборы, услышав в свой адрес доброе, искреннее слово, тут же настраивались, чинились, возвращались в строй и становились пригодными к дальнейшей службе. Им просто неудобно было выглядеть сломанными и никудышными перед таким ласковым мастером.
Ну, а люди, владельцы и пользователи этих вещей и приборов, тоже были рады-радёшеньки, когда мастер возвращал к жизни их любимцев. В микрорайоне все уважали мастера, при встрече раскланивались и улыбались. И он в ответ всем улыбался.
И только вечером мастер мог себе позволить не улыбаться, отдохнуть душой. Потому что, честно говоря, за день он очень уставал. Закончив трудовой день, мастер поступал всегда одинаково: он приходил в местный лесопарк, покупал в ларьке свои любимые жареные орешки, забредал в самый дальний уголок, садился там на пустующую скамейку и переводил дух. В эти минуты ему было грустно. Несмотря на всё его мастерство, мастеру не хватало в жизни очень важного — он был совсем одинок. Глубоко вздохнув, мастер раскрывал пакетик с орешками и грыз их грустно-грустно. И никто его не видел в эти минуты. Разве что какая-нибудь птица пролетала мимо.
Но однажды, в тот вечер, когда началась наша история, нашлась такая птица, которая не пролетела мимо, а, заметив мастера, опустилась на скамейку. С виду это была самая обыкновенная сорока, и поэтому мастер сначала вовсе не удивился. Но минуту спустя ему всё-таки пришлось удивиться, потому что сорока вдруг заговорила на человеческом языке!
— Добрый вечер, — сказала она.
— Добрый вечер, — опешил мастер. — Вы что, сломались?
— В каком смысле? — не поняла сорока.
— Обычно мне удаётся находить общий язык с теми, кто сломался, — принялся объяснять мастер. — Как правило, это всякие приборы, бытовая техника. А вот разговаривать на одном языке с птицами мне ещё не доводилось…
Сорока отрицательно помотала головой.
— Нет, со мной всё в порядке, никаких поломок. Просто ваши орешки пахнут так заманчиво, что слова… они как-то сами собой нашлись.
Мастер аккуратно высыпал все орешки из кулька прямо на скамейку. Сорока благодарно поклонилась — для самой обыкновенной птицы у неё были отменные манеры.
— Благодарю вас, — сказала она. — Давайте поклюём вместе.
Некоторое время птица молча клевала орешки, а мастер так же молча смотрел на парковые деревья, и взгляд его по-прежнему был грустным и усталым. Даже сорока, увлечённая вкусной едой, не смогла не заметить, что мастера что-то печалит.
— Я вас знаю, — сказала она. — Вы — мастер. Если я не ошибаюсь, вы — единственный мастер в своём роде. Кажется, даже лучший мастер нашего микрорайона. Разве не так?
Мастер вздохнул, и столько тяжести было в этом вздохе, что теперь пришла пора удивиться сороке.
— В том-то и штука, что я — всего лишь мастер. Все знают и ценят меня исключительно как мастера.
— Разве этого мало? — ещё больше удивилась сорока.
— Для кого-то, может, и много. А для меня — недостаточно, — мастер снова вздохнул. — Никто не смотрит на меня с другой-то стороны.
— С другой стороны?
Сорока, не совсем понимая, о чём идёт речь, запрыгнула на спинку скамейки и, обойдя своего собеседника за спиной, посмотрела на него с другой стороны.
— Ну и как? — спросил мастер. — Не замечаете ничего особенного? Вот то-то и оно — ничего особенного!.. А я ведь — женщина!
От изумления сорока чуть не упала со скамейки — мастер действительно был женщиной, причём очень даже молодой и обаятельной, но почему-то это не бросалось в глаза! Это обстоятельство, такое явное и очевидное, не казалось заслуживающим внимания, когда речь шла о мастере на все руки. И дело было даже не в синем мастеровом комбинезоне, не в кепочке с козырьком, не в сумке с инструментами…
— Да, — грустно кивнула мастер, — я женщина. И зовут меня Катя. Только этого никто не замечает. Не хочет замечать. Даже не пробует. Никто не видит во мне Катю, все видят только мастера.
Сорока развела крыльями — ей было неловко за себя и обидно за новую знакомую. Она попыталась оправдаться:
— А ведь мне сразу так и показалось, но… Какое поразительное совпадение! Вы знаете, а ведь мы с вами товарищи по несчастью! Только с точностью до наоборот.
— Как это? — не поняла и не поверила Катя.
Птица снова запрыгнула на спинку скамейки и приблизилась к самому Катиному уху.
— Дело в том, что я — не совсем сорока, — сказала она торжественным шёпотом. — То есть сорока, но… Говоря человеческом языком, я — мужчина. Самец, если хотите. Самец сороки.
— Вы — мужчина? — опешила Катя.
Сорока и мастер не переставали удивлять друг друга.
— Представьте себе! Отец семейства, образцовый муж! Но этого никто не хочет во мне замечать! Люди даже не придумали для меня соответствующего слова мужского рода. Все видят во мне только сороку! И даже вы…
— Нет, нет, — поспешила вставить Катя, — мне сразу же показалось, что голос у вас совсем не женский, но…
— Вот именно что «но»! Вечно мешается под ногами это маленькое «но»!
Теперь, когда стало очевидным, что мастер — это она, а сорока — это он, давайте-ка чуть изменим представления о героях сказки. С этого момента я буду рассказывать о мастере — как о женщине по имени Катя, а о сороке — как о лице мужского пола. Пускай это будет первое чудо в нашей истории — ещё не самое волшебное, но уже кое-что преобразившее и обещающее дальнейшие чудеса.
— Как я вас понимаю, уважаемая… — сказала Катя и осеклась. — Простите, уважаемый мастер Сорока!
— Как вы меня назвали? Мастер Сорока?
Птице такое обращение понравилось, его никто и никогда не называл подобным образом. К его изысканным манерам слово «мастер» очень даже шло… Да, но ведь мастером просто так не называют, такое звание надо заслужить. Достоин ли его был наш сорока? Задумавшись об этом, сорока доклевал последние орешки, потом стряхнул крошки со своего чистенького оперения и внимательно поглядел на Катю.
— Знаете, уважаемый… — он тоже запнулся с непривычки на том же месте. — Знаете, уважаемая Катя, вы мне симпатичны. И я, пожалуй, сделаю вам подарок.
— Мне? За что? — не поняла Катя.
— Да хотя бы за эти чудесные орешки. И за то гордое имя, которым вы меня наградили, — мастер Сорока! Так вот. Я, между прочим, не обычный сорока, а волшебный. Удивлены?
Но на этот раз Катя не удивилась.
— Я всегда подозревала, что обычные сороки не умеют разговаривать по-человечески, — заметила она.
Сорока довольно рассмеялся, тоже совсем по-человечески. Затем он откашлялся и принял торжественную птичью позу: белая грудка вперёд, крылья сложены за спиной, клюв слегка вздёрнут.
— Так вот, драгоценная моя мастер Катя, — сказал сорока, — в некотором смысле мы с вами коллеги, я действительно кое в чём мастер. Не буду уточнять, в чём, — пусть это останется моей тайной. Но дело в том, что я могу исполнить три ваших заветных желания.
— Прямо сейчас? — растерялась Катя.
— Первое — прямо сейчас, — строго сказал мастер Сорока, давая понять, что другого такого счастливого шанса не будет. — Дело в том, что загадывать их надо по одному в день, после ужина. Мы ведь можем считать эти орешки ужином, верно? Тогда загадывайте первое. Только помните, мастер Катя, что формулировать желания совсем не просто, это не каждому по плечу.
Катя это знала. Именно поэтому она немножко струсила — она была не готова вот так, с ходу довериться какому-то незнакомому волшебству и высказать вслух своё самое заветное желание.
— Сосредоточьтесь, — продолжал мастер Сорока, — прислушайтесь к своему внутреннему голосу и пожелайте именно то, чего вам прямо сейчас хочется больше всего на свете! Поняли? Больше всего!
— Я хочу… — осторожно начала Катя… А потом махнула рукой и бросилась в это волшебное приключение, как в воду: — Хочу, чтобы прямо завтра первый же мой клиент увидел во мне женщину!
Что-то звякнуло в воздухе — будто ударились друг о друга маленькие литавры.
— Ну что ж, — кивнул мастер Сорока, — желание принято. Начинает действовать волшебство.
На следующий день по первому адресу значилась сломавшаяся стиральная машина.
Катя долго звонила в дверь, прежде чем хозяин смог её открыть, — у него что-то не заладилось не только со стиральной машиной, но и с замком.
— Подожди, подожди, дорогой! — с кавказским акцентом кричал хозяин мастеру через дверь. — Не уходи! Дай с замком разобраться! Какой-то чёрный полоса, понимаешь! Жена ушла, очки потерялся, стиральная машина сломался, теперь ещё замок заел!
— Давайте я попробую открыть с этой стороны, — предложила Катя.
— Да как же ты откроешь, дорогой! — прокричал хозяин. — Ключей-то у тебя нэт!
Но Катя уже склонилась над замком и что-то шептала ему в скважину. Не прошло и минуты — замок сговорчиво щёлкнул, дверь отворилась.
— Вах! — хозяин не поверил своим кавказским глазам. — Открылся замок! Чудеса! — Он схватил мастера за рукав и втащил в прихожую. — Заходи, дорогой, раз замок открылся, то и всё остальное наладится, верно?
— Верно, — согласилась Катя и тут же заметила лежащие на трюмо очки. — Не ваши?
— Вах! — хозяин всплеснул руками. — Вот это мастер! Дверь открыл, очки нашёл! Как тебя благодарить, дорогой?
— Погодите благодарить, сначала покажите стиральную машину.
— Конечно, о чём рэчь! Проходи сюда, вот тут у меня машина живёт! Стирать отказывается! Жена ушла, инструкции не оставила! Что с неё возьмёшь — женщина!
— Вы про машину или про жену? — уточнила Катя, осматривая неисправный агрегат.
— Да я про весь их женский род! — ответил хозяин. В этот момент он водрузил на свой кавказский нос нашедшиеся очки и тотчас изменился в лице. — Погоди, дорогой… Да ты никак — тоже?!
Катя, которая в азарте работы забыла всё, что с ней произошло накануне, сначала не поняла, в чём дело.
И только, когда хозяин схватился за голову и несколько раз подряд произнёс своё раскатистое «вах!», она сообразила, что прямо в этот самый момент действует волшебство.
— Что такое? — возмущался хозяин, которому вдруг стало неловко, что он одет в старые спортивные штаны и пижамную рубашку. — В чём дело? Зачем девушка прислали? Я мастера вызывал!
— Что же, по-вашему, девушка не может быть мастером? — несколько оскорбилась Катя.
Хозяин бегал по квартире, пытаясь найти что-нибудь из более-менее приличной одежды.
— Откуда я знаю, — вещал он на ходу, — может, не может! Может, ты и мастер, только я такой девушка свой стиральный машина показывать не буду! Я, может, всякое своё мужское барахло в ту машина запихал, а ты… Вах!
Наконец он предстал перед мастером в накинутом поверх пижамы махровом халате и решительно схватил её за руку.
— Нэт! Хватит того, что я уже два дня сам вару, сам стирка закладываю, так мне ещё девушка машину чинить будет! Ни за что! Это меня задевает, понимаешь! Это прэтит моему мужскому самолюбию!
Катя хотела возразить, но хозяин настоятельно потащил её к выходу, продолжая брюзжать:
— Я не позволю, чтобы такой молодой симпатичный девушка с моей машиной договаривалась! А вдруг жена вернётся — что скажу? Как с ней-то договорусь? Вах, скажу, птичка моя, это такой женщина-мастер мне по хозяйству помогать пришёл! Кто поверит!
Возле самой двери Катя вырвалась из его рук.
— Я вообще-то не к вам пришла, а к вашей стиральной машине. Я уже наладила с ней контакт, мне осталось только…
— Слушай, девушка! — перебил хозяин, воздев руки к небу. — Звэря не буди во мне! Если ты сейчас отсюда не уйдёшь, я тебя в охапка возьму и прямо на руках на лестницу вынесу!
— Не надо, — сказала Катя и, поняв, что препирания бесполезны, сама вышла на лестничную площадку. — Не стоит. А то вдруг жена вернётся, а вы меня на руках несёте — что ей скажете?
— Вах! — хозяин опять схватился за голову. — Я же говору: чёрный полоса пошёл! Иди, иди отсюда, дорогой! Иди, девушка!
Катя загадывала чудо, а произошло какое-то недоразумение, и это, конечно, её сильно огорчило. От огорчения она чуть было не съела сама весь вечерний кулёк орешков, а ведь мастер Сорока очень надеялся на то, что они и сегодня «поклюют вместе».
— Ну что я могу сказать… — начал он, когда Катя всё-таки высыпала орешки на скамейку. — Ничего страшного. По опыту знаю — первое желание очень часто выходит комом. Не переживайте, уважаемая Катя, даже у мастеров случаются ошибки. У вас есть ещё два желания, так что унывать рано!
— А вдруг и со вторым не получится… — вздохнула Катя.
— А мы не будем спешить. Давайте сначала обдумаем всё, поужинаем.
Сорока принялся клевать орешки, а Катя так и сидела с хмурым видом. Ей было жалко и себя, и стиральную машину, оставшуюся без её помощи, и истраченное так нелепо заветное желание…
— Ну вот, — сказал мастер Сорока, доклевав все орешки дочиста, — на сытый желудок и соображается лучше! Мне кажется, уважаемая Катя, что вам надо учесть ошибки первого желания и тогда уже загадывать второе. Давайте подумаем, что и когда у вас пошло не так.
Катя пожала плечами. Слова умной птицы её немного подбодрили, и она стала размышлять.
— Наверное, я неправильно сделала, когда загадала, чтобы во мне разглядели женщину… То есть — просто разглядели.
— А надо было… — мастер Сорока чуть помог и направил размышления в нужное русло.
— А надо было… Надо, чтобы не просто разглядели, но и оценили!
— Совершенно верно! — закричал сорока. — Тогда скорее загадывайте второе желание!
Катя старалась не волноваться, но у неё это не очень получалось. Она даже поднялась со скамейки и произнесла громко, отчётливо и с выражением, будто отвечала школьный урок:
— Хочу, чтобы завтра первый же мой клиент не только разглядел во мне женщину, но и оценил это!
Снова в пространстве раздался еле слышный звоночек, и мастер Сорока подтвердил:
— Второе желание принято. Начинает действовать волшебство.
На следующий день мастер Катя пришла чинить электричество в квартиру чрезвычайно занятого мужчины. Он разговаривал с мастером, даже не отрываясь от текущих дел. В одной руке он держал папку с бумажной документацией, а в другой — планшет. Три мобильных телефона непрерывно вибрировали и позвякивали в его многочисленных карманах.
— Вы от кого? — спросил он, впуская мастера в квартиру. — От Люды? От Генриха Степаныча?
— Я по поводу электричества, — объяснила Катя.
— Ах, простите! — мужчина попытался быть вежливым и деликатным. — Я не знал, что электричеством у нас теперь заведуют женщины.
Катя внутренне возликовала — клиент с ходу разглядел её пол и даже сразу заговорил об этом! Такое в её практике произошло впервые, неожиданное начало обещало увлекательное продолжение. Катя включилась в диалог.
— Во-первых, я одна, — улыбнулась она. — А во-вторых, я электричеством не заведую, оно само по себе. Но починить могу.
— Какая вы строгая! — мужчина тоже улыбнулся и выудил из кармана застрекотавший телефон. — Вам это очень идёт. А если вы ещё и в электричестве сечёте, тогда я просто снимаю шляпу!
— Будет достаточно, если вы просто отключите на время связь, — сказала Катя, доставая из сумки отвёртку-пробник. — Тем более что шляпы на вас нет.
Мужчина оценил сказанное и демонстративно сбросил вызов.
— Мне нравится ваше чувство юмора! — улыбнулся он самой обворожительной из деловых улыбок. — И инструменты у вас — что надо!
Катя усмехнулась и стала возиться с электрическим щитком.
— Да у вас просто пробки вырубило. Вы, наверное, включили много электрических приборов единовременно. Слишком большое напряжение…
— Да, напряжение у меня бывает большое, — мужчина, казалось, был даже рад, что его оторвали от дел. — Особенно когда я вижу хорошенькую женщину… Да нет, вы работайте, работайте… Это я так шучу… Я просто на вас полюбуюсь.
— Любуйтесь на здоровье, — разрешила Катя. — Только мне интересно: неужели вы пробки сами вкрутить не в состоянии?
У мужчины снова зазвонил телефон. Подумав секунду, он сбросил вызов — предпочёл продолжить беседу с дамой.
— Чего не могу, того не могу! Я слишком занят другими вещами. Я фонтанирую идеями. Это не образ, это моя работа — фонтанировать. А идеи мои таковы, что выбивают любые пробки. Вот и сейчас я чувствую, как в воздухе формируется великолепнейшая новая идея! И я должен её откупорить! Как шампанское! Вы любите шампанское? Да вы работайте, работайте… — Он отошёл в конец коридора и поводил перед глазами бумажными документами, то ли разгоняя видения, то ли, наоборот, рисуя в пространстве безудержные фантазии, видные ему одному. — Да, это она — новая идея! Ноу-хау! Строгая молодая женщина, ремонтирующая электричество! Это так свежо, так креативно! А вы только в электричестве разбираетесь?
— Нет, — ответила Катя, — я разбираюсь во многом.
— Поразительно! И в водопроводе? И в интернете? — он начал вынимать из карманов звенящие телефоны, сбрасывать звонки и швырять трубки в комнату, на диван. Глаза мужчины заискрили золотыми бликами. — Да вам же цены нет! Вы же сама золотая жила! Вы работайте, работайте… Если к вам приставить хорошего менеджера, этот бренд можно отлично продать!
— Какой бренд? — насторожилась Катя.
— Вы — и есть бренд! — фонтанировал мужчина. — Женщина, которая отремонтирует всё! Я представляю, как это можно раскрутить! Можно собрать целую бригаду женщин-ремонтниц, провести кастинг… Нет, нет, не волнуйтесь, вы будете вне конкуренции — как прародительница, как Ева! Ева евроремонта! А что, звучит! Вы будете бригадиром! Почётным бригадиром, лицом фирмы! И слоган примерно такой: «Самые красивые девушки отремонтируют вам что угодно!» А? Класс? И я буду вашим менеджером — это ведь моя идея! Мы заработаем столько денег!
На этом месте Кате стало скучно. Пробки она заменила, а полёт деловой фантазии стал ей надоедать. Она уже потеряла нить мысли, только поняла, что речь идёт о зарабатывании денег, и её, мастера Катю, предлагается использовать в качестве инструмента по добыванию этих самых денег. Честно признаться, она ожидала чего-то другого.
— Сколько? — с вызовом спросила Катя.
Мужчина, хоть и был не промах, немного растерялся. Он, видимо, тоже ожидал от мастера чего-то другого.
— Ну… сговоримся, мастер, — сказал он, спускаясь с облаков своих фантазий прямо на паркет коридора. — Не в моих правилах обижать женщин. Но, разумеется, я, как автор идеи, должен получать несколько больше, поскольку именно я откупорил этот фонтан!.. Кстати, сколько я вам должен за пробки?
— Нисколько, — проговорила Катя, собирая не понадобившиеся инструменты в сумку. — С ними даже договариваться не пришлось.
Она разочарованно посмотрела на клиента и сама открыла входную дверь.
— Нет, нет, не уходите! — закричал мужчина вслед. — Сейчас мы всё посчитаем! Я предлагаю вам менеджмент и хорошие проценты! Вы не можете отказаться от такого выгодного предложения! Куда же вы?!
Обычно женщинам предлагают руку и сердце, а нашему мастеру предложили… менеджмент и проценты! Катя отказалась без всякого сожаления. То есть сожаление было, но совсем по другому поводу. На этот раз она расстроилась ещё больше. В парке она даже прошла мимо ларька, не купила орешков, а, присев на скамейку, едва сдерживала слёзы.
— На вас нет лица! — сказал ей мастер Сорока и тут же поинтересовался: — А где орешки?
— Простите, я про них забыла, — призналась Катя. — Мне не до орешков. И не до лица.
— Стоит ли так расстраиваться! — сказал сорока, сам весьма расстроенный отсутствием лакомства. — Отрицательный опыт — тоже опыт.
И тут Катя не удержалась и заплакала. До этого момента всё, что говорил сорока, казалось ей умным и справедливым, а теперь вдруг показалось, что сорока — пустобрёх и несёт какие-то глупости.
— У меня ничего не получается! — всхлипывала она, размазывая слёзы по щекам. — Я совершенно не умею формулировать желания!
Сорока занервничал и замахал крыльями. Он очень не любил, когда женщины плачут.
— Ну я же предупреждал, что это нелегко, — принялся он успокаивать. — Если бы формулировать желания было просто, то все люди уже давно были бы счастливы.
Увещевания не помогали, Катя продолжала плакать.
— Да… — задумался мастер Сорока и решился на нарушение волшебной инструкции. — Ну что же делать, без ужина, конечно, колдовать неправильно, но… Давайте попробуем ещё раз.
Катя перестала плакать, достала платок и принялась вытирать размазанные по лицу слёзы.
— Нет, — решительно заявила она, — не будем нарушать правила. Я больше не буду ничего загадывать. Я ничего больше не хочу.
Она встала, будто собираясь уйти.
— Это несерьёзно, Екатерина! — сорока замахал крыльями, решительно протестуя.
— Нет, как раз — очень серьёзно, — ответила Катя. — Я очень вам благодарна за помощь, мастер Сорока, но затея эта совершенно напрасная. Не стоит тратить на меня волшебство.
— Как это не стоит, Катя! — не сдавался сорока. — У вас осталось ещё целое желание!
— Нет. Я всё равно не сумею им воспользоваться как надо. Опять выйдет какая-нибудь ерунда. Я сегодня чётко поняла: нельзя вот так взять и сразу стать счастливой!
Катя уже отошла от скамейки и направилась к дорожке, ведущей к выходу из парка. Сорока так разволновался, что неспособен был взлететь — только размахивал крыльями и бежал за Катей по дорожке.
— Как же нельзя! — кричал он. — Очень даже можно! Волшебство ведь для этого и существует, чтобы всё самое несбыточное сбылось вот так сразу, в один момент, без очереди и безо всяких усилий! Уж поверьте, Катя, я знаю в этом толк!
Катя остановилась и наклонилась к птице.
— А я не хочу без усилий, я не могу без очереди, не умею — в один момент. Такая уж я… непрактичная!
— Зачем вы на себя наговариваете! — нахохлился сорока.
— Не надо меня успокаивать, — отрезала Катя. — Я уже всё про себя поняла.
Она пошла к выходу, не оглядываясь больше на своего пернатого друга. Но уже возле парковых ворот мастер Сорока вдруг нагнал её — с лёта появился прямо возле Катиного лица, часто махая крыльями и не давая пройти.
— Желание! — сказал он строгим, почти официальным тоном. — Раз уж я пообещал, что исполнятся три желания, то я не могу одно, самое последнее, вот так взять и отменить, выкинуть! Это не игрушки, а волшебство! Третье желание просто обязано исполниться!
— Хорошо, — согласилась Катя. — Раз так, то пускай оно исполнится. Только не у меня, а у того, кому это сейчас нужнее всего.
Мастер Сорока хотел что-то возразить, но в этот момент в воздухе раздался волшебный звоночек, и оба собеседника поняли, что продолжать разговор не имеет смысла.
— Третье желание принято, — растерянно сообщил сорока. — Волшебство начинает действовать.
Это, конечно, было не совсем то, что обычно желают в сказках, и совсем не то, чего ожидал мастер Сорока от своей подопечной, но… Но тем не менее желание было произнесено, а мастер Сорока привык отвечать за своё колдовство. Он сделал три круга вокруг Кати и, набирая высоту, полетел на поиски того, для кого в данную минуту исполнение его желания было нужнее всего на свете.
А мастер Катя, засунув руки в карманы комбинезона, вышла из лесопарка и побрела домой. Майский вечер казался ей глубокой ночью, ей чудилось, будто она куда-то опоздала, а куда — непонятно. Катя больше не плакала, но теперь все предметы вокруг виделись ей в негативном свете — они плакали, печалились, грустили. Понурили головы длинношеие фонари, рыдала на полном ходу поливальная машина, светофор от отчаяния то краснел, то зеленел, а то вовсе заливался жёлтым… Даже припаркованные в родном дворе автомобили не махали приветливо дворниками, а наоборот — прятали от неё свои уставшие за день фары…
Уныло зашла Катя в свою квартиру, безнадёжно заперла дверь, небрежно бросила сумку с инструментами в угол, машинально переоделась в домашнее короткое платье… Что-то сломалось в нашем мастере, и починить было некому. Катя даже подумала, не позвонить ли куда-нибудь, не вызвать ли какого-нибудь специалиста, чтобы он занялся её поломкой. Но ведь она не была вещью или прибором, она была живым человеком, а никто ещё не придумал такую мастерскую, которая бы чинила испорченное настроение, восстанавливала сломанную судьбу, находила потерявшуюся веру в себя… Да и какие там мастерские, если Кате даже волшебство не помогло! Даже волшебство оказалось бессильно — это было обиднее всего.
На душе было так тяжко, что хотелось что-нибудь открыть, куда-нибудь выйти, но не было не только маршрута и направления, не было даже той дверцы, того окна или хотя бы форточки, которую можно было бы открыть… Нечего было открывать, некуда было выходить. Катя почувствовала, что положение её совсем приблизилось к безвыходному.
Bдруг раздался звонок. Он был резкий и громкий, совсем не похожий на тот невесомый звук, которым сопровождалось каждое загаданное желание, но Кате почему-то показалось, что этот звонок тоже имеет отношение к творящемуся с ней волшебству. На мгновение надежда будто окатила её с головы до ног из своего невидимого шланга, но сразу после этого Катя вспомнила, что всего час назад сама, по своей собственной доброй воле отказалась от причитавшегося ей чуда в пользу кого-то другого.
Уже безо всякой надежды она подошла к дверям и спросила:
— Кто там?
— Это я, — прозвучало в ответ.
Голос был незнакомый. Во всяком случае, так казалось из-за закрытых дверей.
— Кто «я»? — строго уточнила Катя.
— Ну… я! — незнакомец замешкался. — Разве вы не узнаёте мой голос?
Странно, но голос на этот раз действительно показался Кате знакомым. Она приотворила дверь и тут же услышала запах — вот он-то точно был ей хорошо знаком!
В дверях стоял молодой человек приблизительно одного с Катей возраста. Одет он был несколько эксцентрично: поверх брюк повязан белый фартук, на руках — белые нарукавники, на боку висела белая спортивная сумка. Не хватало только белой поварской шапочки. Отчасти он походил на курьера, разносящего пиццы, но только чуть солиднее и взрослее; отчасти — на пекаря, но спортивного и подтянутого.
— Ваш запах мне что-то напоминает, — с удивлением сказала Катя. — Хотя я, кажется, впервые вас вижу.
— Ничего удивительного, — сказал незнакомец, стеснительно переминаясь с ноги на ногу. — Окошко в ларьке маленькое, и внутри всегда темно, поэтому вы никогда меня не видели. Зато я всегда прекрасно видел вас. Каждый день. Точнее, каждый вечер. Не припоминаете?
— Постойте… — догадка уже мелькнула в Катиной голове. — Этот запах! От вас пахнет жареными орешками!
Незнакомец кивнул и благодарно улыбнулся.
— Совершенно верно. Ведь я сам их и обжариваю.
— Так вы — продавец орешков?! — воскликнула Катя. Это открытие вдруг чрезвычайно её развеселило, и она звонко рассмеялась, вмиг забыв свои давешние расстройства и огорчения.
Но гость не смеялся. Он чуть улыбнулся и, перебарывая робость, сказал:
— Вы сегодня не заглянули ко мне в ларёк. А я вас так ждал.
Да, он был робок — это было видно невооружённым глазом. Но робость — не трусость, размышляла Катя, это две совсем разные вещи. Робость — признак уважения и воспитанности. Так? В сложных обстоятельствах робкие люди куда как решительнее и отважнее самоуверенных проходимцев. Катя знала это по себе и хорошо видела, чего стоило её гостю прийти сюда вот так, без приглашения, позвонить в незнакомую дверь, вступить в разговор… Катя никак не могла определить, хорошо это или плохо? Она призналась себе, что сама никогда не решилась бы на такое, — она привыкла спешить на помощь другим, являться, когда вызывали, но чтобы вот так, в нерабочее время, когда никто тебя не звал… Впрочем, не она ли несколько минут назад мечтала о том, чтобы кто-то пришёл ей на помощь, починил её испорченное настроение?
— Вы? Меня? Ждали? — спросила Катя, с каждым словом поднимаясь на новую ступеньку удивления.
— Да, — признался гость, — я всегда вас жду. Я подумал: вдруг что-нибудь случилось? Вдруг вам нужна моя помощь? В конце концов, как же вы без орешков!
Он достал из сумки два кулька и протянул их Кате.
— Спасибо, — ответила она, охотно забирая один. — Но как вы узнали мой адрес?
— Я могу вам рассказать… — гость снова замялся. — Только вы вряд ли поверите…
Некоторое время они молча смотрели друг на друга, оставаясь по разные стороны порога. Потом Катя сделала шаг назад, как бы приглашая гостя войти. Тот подумал — и вошёл.
Он снял нарукавники и сумку, развязал фартук, повесил обмундирование на вешалку и после этого совсем перестал быть похожим на пекаря или разносчика пиццы. Он стал похож на самого себя, то есть — сделался не похожим ни на кого другого.
— Меня зовут Федя, — представился гость и добавил: — Как же вам идёт это платье!
Платье, строго говоря, было выцветшим и застиранным — Катя носила его только дома, вместо халата, когда была одна. Навряд ли оно стоило даже такого простенького комплимента. Но сейчас Катя глянула в зеркало, и ей показалось, что выцветшие якорьки и корабельные канаты налились новым цветом, засверкали свежими красками.
Катя улыбнулась и пригласила нового знакомого на кухню.
Кофе заедали орешками — больше ничего в доме не нашлось. Но это было совершенно не важно. Как-то просто, безо всякого напряжения, Катя и Федя разговорились и говорили долго-долго.
И вот что выяснилось из этого разговора. Федя был не просто продавец, а в первую очередь — очень талантливый кулинар. На Катю он глядел из своего ларёчного окошка и о том, что она — мастер, даже не догадывался. Она была ему интересна совсем не этим. Она просто ему нравилась. А руки у Феди были под стать Катиным. Он сам строил свой ларёк, сам мастерил кухонные принадлежности и, если у него что-нибудь ломалось, никогда не вызывал мастера, всё чинил сам. В этом заключался парадокс судьбы: если бы не лесопарк, не обжаренные орешки, Катя и Федя могли бы вообще никогда не встретиться!
Потом они стояли у окна и уже не разговаривали вслух — их общение перешло на новый этап, мысленный. За окном темнело, и город, на который они смотрели, погружался в романтические краски волшебного преображения. Нет, на самом деле ничего волшебного в этом не было, это был самый обычный поздний весенний вечер, но Кате и Феде казалось, что они наблюдают самое настоящее волшебство. Они будто бы видели всё это впервые. Вероятно, это происходило оттого, что они первый раз смотрели на всё вместе. Мир стал для них шире, объёмнее, ярче, он приобрёл новый смысл, скрытый для тех, кто смотрит на него в одиночку.
— И всё-таки откуда вы узнали мой адрес? — спросила Катя.
Федя улыбнулся и вздохнул.
— Как же это сказать, чтобы вы не сочли меня сумасшедшим… — Он немного помолчал, а потом решился на чистосердечное признание: — Понимаете, как только я подумал, что больше всего на свете мне нужно сейчас оказаться рядом с вами, адрес как-то сам очутился у меня в руках, совершенно чудесным образом. — Он посмотрел на Катю. — Мне принесла его на хвосте одна сорока! Верите?
Катя тоже улыбнулась, совсем не удивившись.
— Верю, — кивнула она. — Только не «принесла», а «принёс». Эта сорока — он, самец, понимаете? Отец семейства и образцовый муж. И к тому же… Я этого не знаю доподлинно, но мне кажется, что он к тому же ещё и волшебник!
— Так бывает у сорок? — спросил Федя.
— Так бывает у кого угодно, — ответила Катя. — Даже у людей.
Да, эти двое могли бы никогда не встретиться, но… Но встретились, — судьба оказалась мудрее и изобретательнее всякого волшебства. Или, может быть, судьба и волшебство были в этом деле заодно? Не знаю. Главное, что с того самого вечера, с того самого волшебства, Катя и Федя больше не были одиноки.
Они стояли у окна, смотрели то в него, то друг на друга, а в сумерках среди высоких деревьев летал мастер Сорока и на чистейшем человеческом языке тараторил:
— Волшебство свершилось! Чудо произошло!
И это было последнее чудо в нашей сказке. Но далеко не последнее в жизни её героев Кати и Феди, которым предстояло — уже вместе — испытать ещё множество чудес и съесть не один фунт орешков — солёных, обжаренных, очень вкусных.