Александр Евсюков. Контур легенды: книга рассказов
Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2018
Александр Евсюков. Контур легенды: книга
рассказов — М. Центр Современной литературы «Русский Гулливер», 2017.
Творческая биография Александра Евсюкова началась давно: то ли в 2007 году, когда он окончил Литинститут им. Горького, то ли еще в 2006 году, когда его проза впервые попала в лонг-лист премии «Дебют». То ли ещё раньше, когда будущий писатель, подобно Максиму Горькому, активно проходил «свои университеты» охранником, грузчиком, журналистом, менеджером по продажам и т.д.
Но я с Евсюковым познакомилась прежде как с критиком, чем как с прозаиком. В 2014 году Александр Евсюков принял участие в семинаре критики Совещания молодых писателей при Союзе писателей Москвы и представил для обсуждения две рецензии. На сборник Александра Снегирева «Чувство вины» и на книгу Сергея Говорухина «Прозрачные леса под Люксембургом», объединившую под своей обложкой почти все литературное наследие автора: от повестей, которые легли в основу сценариев трех фильмов, до миниатюр. И если выбор Снегирева как объекта рецензирования легко было бы объяснить популярностью, даже «модностью» автора, то с Говорухиным все сложнее. К моменту написания рецензии Евсюковым Сергей Говорухин ушел из жизни, и ее тональность немного походила на некролог; но даже не факт смерти стимулировал одного писателя обратить такое пристальное внимание на книгу другого.
«Художественный мир Сергея Говорухина находит опору и воплощение в трёх аспектах: любовь, война, творчество. …Но не враги или препятствия, а только отказ от любви либо её потеря могут обернуться поражением», — писал Александр. Цитировал аннотацию, оперирующую расхожими формулировками: «о любви и сострадании, о нравственном выборе». И тут же возражал кому-то неназванному, кто бы решил, что эти понятия осмеяны и позабыты: «Но об этом — нужно сегодня. И об этом возможно всерьёз».
Вся эта преамбула к тому, что, прочитав книгу рассказов Евсюкова «Контур легенды», я вернулась мыслью к его критическим опытам и поняла, что на прозу этого автора можно смотреть через призму его критики, а критика может служить одним из ключей к пониманию рассказов. Александр Евсюков предпочитает как читать, так и писать жесткую, если не брутальную, заостренную на узнаваемых проблемах, предметах и явлениях, ставящую нравственные вопросы и четко форматированную прозу. «Любовь, война, творчество» — об этих категориях можно говорить и как об основах писательского мировоззрения Евсюкова. Но война у него не обязательно — батальное полотно. Ежедневная борьба за место под солнцем, настойчивость в достижении цели, вечная «битва» мужчины и женщины — все это тоже источник вдохновения для писателя.
Книгу составили рассказы (по большей части — короткие) и маленькая повесть «Черный орел», написанная такими же лаконичными, строгими, внутренне ритмичными фразами. Евсюков не замахивается — пока, по крайней мере — на большую форму. Зачем она ему, если в рассказе на две странички можно уместить сюжет целого романа? Таков «Контур легенды», по заголовку которого названа вся книга. То, что имя сборнику дал один из самых коротких рассказов, а не полномерная история «Черный орел» (легенда о героическом темнокожем лётчике Вашингтоне Линкольне грубо развеяна, но на земле остаются люди, верящие в его прекрасный образ), очень показательно. Как правило, писатели именуют составные книги «в честь» самой важной для них вещи.
Чем же так важен для Евсюкова «Контур легенды»? Он начинается эпически: «Ты слышал о нем. Он жил здесь дольше многих, но все вспоминали, что он — чужак», — но эта эпичность сразу повернута к слушателю точно самая настоящая сказка. Сказка поначалу добрая: чужак зловещего вида — бледно-смуглый, седой, с лицом, прорезанным морщинами, как траншеями, — дарит мальчику пригоршню черешен. Но его мама почему-то на эту доброту осуждающе качает головой. Она рассказывает ребенку, что сын этого дядьки «проигрался в карты и занял денег, плохо зная, с кем ведет дела. Отдать долг в срок оказалось нечем». Парень предложил, чтобы за него заплатил отец. Избитого картежника привезли к дому, и отец, увидевший «из окна чужую машину и то, как по краю пятна фонарного света вводят в подъезд сына», расстрелял его конвоиров из двустволки. Потом сын скрылся из дома, а отца «задержали, судили, но вскоре выпустили». Чтобы выжить, «он …торговал сигаретами и разной мелочью в центре городка неподалеку от автовокзала».
Сказка закончится и вовсе жестоко: на той же улице, но в другой стране (подразумевается распад СССР) старика убьют, а его кончина войдет в предания городка, и о ней будут спорить до хрипоты — зарезали, застрелили или с высотки сбросили? А у мальчика в памяти навсегда останется горстка дареных черешен. История огромной страны, «местный колорит», человеческие слабости и ошибки, за которые приходится платить дорогой ценой, перестрелка точно из боевика, падение на дно жизни, романтический ореол старого разбойника, сохраненная в его душе доброта и внезапная, хотя и ожидаемая месть — вся эта панорама, достойная трилогии, умещается в лаконичном, сжатом, точно пружина, тексте. Впечатляет, да?..
«Брутальная проза» не значит «пацанская проза». Хотя некоторые рассказы Евсюкова в книге «повевают» порочной, но притягательной атрибутикой этого жанра. Скажем, «Звездный десант», где к молодому человеку «на постой» в съемную квартиру среди ночи вваливается его товарищ из города С., прозванный Десантником — за род войск и особенно за безбашенный характер, ввергнувший его в течение нескольких часов в две подряд драки, закончившиеся фингалом и ограблением. Пару дней, которые Десантник провел у покоряющего столицу офисного сотрудника, запомнятся тому навсегда. Не из-за свар с соседями, не из-за выброшенных с балкона бутылок, сломанного телевизора и порванных струн чужой гитары — а из-за того, что выручать Костю-Десантника примчалась «Аллочка из Австрии», респектабельная и красивая женщина, смотревшая на чудака из города С. как на настоящего мужчину.
Безудержное «пацанство» звучит как будто бы и в рассказе «Вплавь», где разболевшийся на южном отдыхе Влад решает поплыть к далекому буйку — лишь бы жена Марина не жалела его, не сидела вместе с ним в номере, подавая порошки и делая вид, будто ей не тоскливо. Они вместе плывут к буйку — «Вперед и вправо. Вправо и вперед», — и у достигнутой цели «он ощущает то, чего так боялся. Вода здесь… темная и бесконечно глубокая. …От такого дна никогда не оттолкнешься. …В страхе не осталось смысла». Супруги плывут обратно, чувствуя, что силы на исходе, доплывают благополучно, сидят на террасе, приходя в себя, «и ни о чем не думают».
Завлекательность сюжета для Евсюкова не самоцель, притом, что он умеет его выстраивать, и чаще всего его проза сюжетна, а не абстрактна и не сосредоточена на «потоке сознания», внутреннем мире и «метаниях» героев. Персонажи этого автора вообще предпочитают говорить или действовать, а не копаться в себе. Поэтому рассказы всегда полны действия так, что напоминают экшн — пусть и в миниатюре. В некоторых историях к реальным событиям и поступкам примешивается легкий мистический налет — и дело читателя, верить ли в волю Провидения, в случайные совпадения или в писательскую неудержимую фантазию. Таковы «Ведьма», «Дороги и обочины дорог», «Первая проба». Впрочем, в каждом подобном раскладе автора интересует не чудесная составляющая, а то, как реагируют на нее люди. Человеческая натура и человеческие дела — вот главный смысл прозы Евсюкова.
Характерен цикл «Поворот», состоящий из пяти автономных историй, тоже крошечных, в каждой из которых буквально нащупывается, точно узелок на ткани, некий поворот. За старушкой по прозвищу «Колючка» приходит смерть, бранчливая, точно старая соседка; мальчик Юлий в одночасье отучается слишком жалеть живые существа после того, как выпущенные им колорадские жуки пожрали кусты картошки, и колотит своего всегдашнего обидчика прямо на уроке физкультуры; мужчина, решившийся покончить с собой, «отменяет» задуманное, чтобы спасти собаку, утащившую у тетки палку колбасы — а то не ровен час тетка собаку забьет; а усомнившийся послушник, оставшийся один в скиту на затерянном во льдах острове, просит у Господа показать ему всего одну звезду — небо метельно и беззвездно, но в полынье, пробитой во льду неизвестно кем, покачивается крупная морская звезда. Психологизм, драматургия, раскрытие образов — все на месте, но все же «Поворот» кажется писательским упражнением, выполненным более ради формы, или бравадой: «Смотрите, как я умею!» Но, по-видимому, здесь Евсюков следует своему заявленному ранее принципу: «И об этом возможно всерьез» — о том, что уже тысячу раз сказано. Он всегда поразительно серьезен, даже в вещах с внешне комическим сюжетом, и того же требует от своих персонажей.
Блаженны в глазах создателя этих рассказов те действующие лица, которые делают единственно правильный выбор, находят верный выход из ситуации. Точно так же, как прозаик Евсюков сделал для себя верный выбор в пользу малой прозы, поднимающей большие вопросы.