Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2018
Мальчик
просыпается. Смотрит в окно. В доме темно, и он кажется огромным — изнутри,
почти бесконечным. Помещение деревенского жилища пока не имеет стен, пола и
потолка, — только окно — светлое, — светлое и долгое, как выход в иное
пространство, в другой дом, где другой мальчик просыпается и смотрит в твое
окно, но с другой стороны, с изнаночной, — и его окно, это окно, — тёмное. Твоё
окно светлое, его окно тёмное. Взгляды двух мальчиков сталкиваются, упираются
друг в друга, плющатся, ширятся и принимают форму окна / окон — тёмного и
светлого…
Филипп
Жакоте
Глаз:
изобильный
источник
Но откуда он
бьёт?
Из дали дальше
всякой дали
Из глуби глубже
всякой глуби
Я думаю что я выпил иного мира
(пер. О. Седаковой)
Мальчик проснулся — и теперь поднимается — лёжа, но уже как бы летя над
постелью — и плывёт вдоль дома, почти по диагонали, находясь одновременно в
нескольких мирах: в тёмном мире дома, в светлом проходном мире окна, в ином
мире мира заоконного, в мире внутреннем своём, в трёхцветном мире:
сине-голубом, бледно-зелёном и изумрудно-серебристо-золотом. Небо — деревья,
кусты, трава — земля в росе и свете солнечно-земном, нежном и вместе с тем
тяжёлом, тогда как верхняя часть мира и его середина — подвижны, легки и самоцветны. Мальчик в доме начинает чувствовать,
представлять и видеть миры мальчика иного, мальчика из мира заоконного,
неохватного, безграничного, как душа.
Мир мальчика
покрыт, плотно заклеен плёнкой зрения. Её невозможно сорвать, сдвинуть, проткнуть
(чем?!), процарапать насквозь (ресницами?!), растворить до дыр (слезами?!) или
— просто — сдунуть, зацепить, прикусить зубами — и содрать. Прикус глаз, очей,
зрения — бессилен посмотреть, прогрызть плёнку зрения насквозь. Зрение видит
себя. Глаза видят то, что состоит из зрения, из глаз, из зрачков, из глазных
яблок… Мальчик начинает думать, мыслить и сладко страдать, понимая, что всё это
не игра, а нечто большее, нечто самое настоящее, первородное, главное и
основное. Мальчик понимает, что всё, что сейчас происходит с ним и с его
мирами, — это событие. Со-бытие мальчика в доме,
мальчика заоконного и мальчиков в мальчике и в мальчиках, влипающих в
многослойную плёнку двойного, тройного, множественного зрения. Зрения тьмы и
света. Зрения тьмы, зрения света, зрения цвета и зрения пустоты. Мальчику
кажется, что если он сорвет с предмета (любого) плёнку зрения, то под ней
окажется пустота, но пустота не пространственная, а иная, та главная пустота,
которая способна сообщаться только с душой, которая сама завернута в плёнку
языка. Первородная пустота — это содержание мира, мироздания, Вселенной
(Вселенных, сколько бы их ни было) и вечности. Времени нет. Время — это плёнка
зрения в момент пробуждения и полёта / левитации в тёмном деревенском доме, где
светлеет прямоугольник в южной стене дома, отбрасывая светлую тень свою
прямоугольную на противоположную, северную стену дома…
Филипп Жакоте
Каждый цветок
только ночи
внушенье будто
она продвинулась ближе
Но туда откуда
запах его восходит
я не могу, не
надеюсь войти
потому он так
меня мучит
и держит как на
часах
перед этой
закрытой дверью
Всякий цвет,
всякая жизнь
рождается там где взгляд цепенеет
Этот мир не более
чем гребень
невидимого пожара
(пер. О. Седаковой)
«Большой взрыв»
жизни и вечности продолжается, не начинаясь и не заканчиваясь. Под кожицей
зрения всегда жар, зной, пекло познания и пустота. Вещество зрения распыляется
окрест, объединяя в себе соленую оптику глаз; шорох, пошевеливание
и умножение мира в головном мозге, в сознании, в безумии стремления знать и
создавать; и ускользание предмета, покрытого кожурой зрения. Надавишь пальцами
на глазные яблоки, на зрачки под сомкнутыми веками, сильно надавишь — и держишь
глаза в таком сдавленном состоянии долго, словно сдерживаешь крик, — и вдруг:
начинаешь видеть внутри себя изумрудно-синие, огненно-оранжевые и
звездно-голубые радужные круги, дуги, шарики, точки, вспышки, искры и острия
клинков, игл, стрел, копий — без игл, копий и клинков, — брызги подлинного
света, страшного, прекрасного, манящего, пугающего и неотвязного. Вот — изнанка
зрения, движущаяся и сверкающая — мерцающая толща зрения, не ставшего зрением,
но образовавшего оболочку того главного, что ты всегда силишься увидеть; того,
что хочет тебя сжечь — не ослепить, но уничтожить, — того, чего ты жаждешь,
плавая, летая, левитируя в семантике до-языка, пост-языка и пустоты. Ты жаждешь
сожжения — не зрением, не слухом, не осязанием, не обонянием и вкусом, но —
семантикой. Семантикой синтеза языка и пустоты.
Филипп
Жакоте
Я иду
в саду из свежих
углей
под лиственным их
укрытием
горячая зола на
губах.
(пер. О. Седаковой)
Зола зрения — на
губах: так пой, мальчишка; кричи; плачь; вой; вопи; или — просто говори. Говори
так, как никто не говорил и ничто не говорило. Говори себя — тем, что сожжено зрением;
тем — что было, есть и будет под истлевшей плёнкой зрения.
Ты давишь
кулачками на глаза свои — и видишь сад свечений, вспышек пламени и тьмы,
подвижных радужек, прыгающих и растущих в себя, сужающихся, сжимающихся
кристаллов, искрящихся и растущих из себя, как правещество,
как праматерия, как пра-зрение,
всегда чреватое прозрением, если ты овладеешь тем состоянием и процессами,
предшествующими зрению.
Сад — это
воздушный шар, воздушная колба, воздушная чаша с прозрачной, как плацента,
оболочкой. Сад всегда образует вокруг себя сферу, толщу, слой, влагоподобное образование, работающее как увеличительное
стекло, как лупа: откуда ни смотри — все кажется отдельным, выпуклым и
настоящим: и небо, и земля, и растения, и птицы, и зверьки, и насекомые, и особенно
бабочки, потёртые давлением высоты, притяжением земли и нашими взглядами.
Филипп Жакоте
Листья или искры
моря
времени
сверкающие врассыпную
Эти огни эти воды
в ущелье
и висящие в
воздухе горы
сердце вдруг
сжимается, как
на слишком
большой высоте
(пер. О. Седаковой)
Божественная,
божья верста высоты, необозримо-представимая вертикаль держит твою душу — в
саду — на одной точке двух высот, двух расстояний: до земли, до недр её и до
неба, до бездн его. Ты способен — в саду — жить тремя зрениями: земным,
небесным и душевным. О, как далеко, высоко до земли! О, как далеко, высоко до
неба! О, как высоко — и как близко от земли! О, как высоко — и как близко от
неба! В саду всё — вблизи неба и земли. В саду всё — в земле и в небе. Два
мальчика смотрят в незримую линзу сада: один из земной темноты, тесноты и
тепла, другой — из небесной воли, тёмной и светлой тьмы, из просторной и сжатой
до чёрной белизны, полной неведомого значения пустоты. Два мальчика видят одно
и то же стекло, но с разных сторон — прозрачно-светлой и призрачно-тёмной. Они
знают одно и то же — то, что объединяет эти миры, — боль.
Филипп Жакоте
Весь день убогие
голоса
невидимых птиц
час отбитый в
травах по золотому листу
Самое обширное
небо
(пер. О. Седаковой)
Чем меньше, чем замкнутее шар земли и сада, — тем обширнее небо. Земля,
наполненная временем, существует, бытует, живёт в разомкнуто-замкнутой,
откровенно-сокровенной, гибельно-воскресительной и чуждо-родной вечности неба.
Мальчик просыпается и видит себя — смутного, смуглого и призрачного — под потолком
деревенского дома, вознесённого туда силой своего внутреннего взгляда, своего
внутреннего незрения, своего внутреннего до-зрения,
после-зрения и прозрения.
Филипп
Жакоте
Земля
окончательно видимая
измеримая
полная времени
подвешенная к перу которое поднимается
сверкая жарче и
жарче
(пер. О. Седаковой)
Плёнка зрения —
редко, очень редко, но способна облечь собой и в себя (заглотить предмет):
живопись и кинематограф только утолщают слой зрения (это как несколько слоев в
изображении ликов на иконах); всё визуальное и визуализированное — есть
палимпсест, то бишь верхний (зримый) слой палимпсестных
изображений. (Только Леонардо да Винчи, Михаил Александрович Врубель и Андрей
Арсеньевич Тарковский [так думал мальчик, который проснулся, через 40 лет], минуя
вре́менное и временно́е,
восстанавливали множественный [и всё-таки единственный, уникальный] лик мира.).
Визуальное, видимое — отвлекает: красота внешняя, как правило, чревата
внутренней и — затем — всеобъемлющей жестокостью.
Снег, лёд, туман
— визуальны и ложно материальны. Истинно существует только вода: её
прозрачность не позволяет веществу воды пожирать землю, камни, рыбу, растения и
русалок… Поэзия — прозрачна. Сквозь неё (не — сквозь стихотворение, но сквозь
Поэзию!) проглядывают кусты, горы, звёзды и пустота мироздания.
Мальчик
проснулся.
Филипп
Жакоте
Мне больно
отказаться от образов
Нужно чтобы лемех
меня рассёк
зеркало старости
зеркало зимы
Нужно чтобы время
меня засеяло
(пер. О. Седаковой)
Время засеяло
мальчика — в вечность. И зеркало времени, зеркало зрения утратило способность
отражать то, что не-зеркало. Мальчик — незеркало.
Мальчик — невремя. Мальчик — незрение.
Мальчик — часть вечности. Душа и язык (тень языка и его единицы — смыслы) вырвали
его из зрения и времени. Светлое окно — научило мальчика летать в темноте.
Тёмное окно научит мальчика не умирать, зависая в ином измерении мира сего.
Филипп
Жакоте
Вес камней, вес
мыслей
Сновидения и горы
не приведены в
равновесие
Мы живём ещё не в
этом мире
может быть в
интервале
(пер. О. Седаковой)
Местоположение
мальчика определят поэзия. Местоположение мальчика определяет музыка. Музыка и
поэзия определяют друг друга, как сад определяет мироздание — и Млечный Мост
засевает твой взгляд с Юга на Север — и звёзды восходят, проходят фотонами тьму
пустоты и пустоту густую тьмы.
Я стою босиком на
ледяной траве. Холодная весна. Холодное начало лета. Шестое июня. День рождения
Александра Сергеевича. Он смотрит на меня сквозь прозрачную толщу сада. Знаю,
что он всегда где-то рядом. Его отсутствие всегда с тобой, и это делает его,
поэта, существующим. Существующим всегда. В тебе и окрест тебя. Особенно — выше
тебя. И ты смотришь сквозь сад, облака и небо на него, смотришь, запрокинув
лицо, чтобы слёзы оставались в глазах — на месте своём.
Ольга
Седакова
Нина, во сне ли,
в уме ли, какой-то старинной дорогой
шли мы однажды,
как мне показалось, вдоль многих
белых сглаженных
плит.
— Не Аппиева, так другая, —
ты мне сказала, —
это неважно. У их городов
мало ли было
дорог,
которые к гробу
от гроба
переходили.
— Здравствуй! —
слышали мы. —
Здравствуй! (Мы
знаем, это любимое слово прощанья.).
Здравствуй! как
ясно ты смотришь на милую землю.
Остановись: я
гляжу глазами огромней земли.
Только отсутствие
смотрит. Только невидимый видит.
Так скорее иди: я
обгоняю тебя.
И слёзы остались
на месте своём.