Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2018
Талантливый русский поэт Арсений
Конецкий скончался в возрасте 47 лет в Москве. Но
рождением, ранней юностью и творческим становлением навсегда связан с Уралом. В
Екатеринбурге (Свердловске) Арсений окончил среднюю школу. Отслужив в
артиллерийских войсках, поступил на дневное отделение Литературного института
им. А.М. Горького и остался в Москве. Стал самым юным участником IX, последнего
Всесоюзного совещания молодых писателей. В 1993 году был принят в члены Союза
писателей России. Арсений Конецкий — лауреат
нескольких литературных премий, в том числе первый лауреат Всероссийской
Есенинской премии (1996). Автор поэтических книг: «Вторжение», «Чужое время»,
«Тризна», «Имя», «Серебряный свет», «Семена вещей» и др. Его стихи печатались в
журналах «Октябрь», «Молодая гвардия», «Урал», газетах «Книжное обозрение»,
«Литературная Россия», «Российский писатель… Имя поэта вошло во многие
справочники и энциклопедии.
В 90-е годы поэт был полон творческих идей. Являлся создателем и
руководителем поэтического центра «Композиция» в ЦДРИ, вел «Клуб одного стихотворения»
в ЦДЛ. Хорошо зная не только мировую поэзию, но историю, философию и мифологию,
Арсений Конецкий сумел создать в поэзии собственный,
узнаваемый, трагический мир, названный критикой «квазимистическим
реализмом».
В 2000-е годы Арсений Конецкий стал ещё и
профессиональным сценаристом. Участвовал в создании десятков фильмов и
сериалов, среди которых «Зона», «Простые истины», «Бумеранг из прошлого»,
«Автономка», «Молодые и злые», «Все к лучшему», «Врачебные тайны», «Чужое
гнездо» и др. Сценарная работа давала заработок, но отнимала много времени, сил
и здоровья. После многолетних бессонных перегрузок необходим был отдых… Арсений
Конецкий безвременно скончался в мае 2016 года, не
успев сложить итоговую поэтическую книгу. 24 июня этого года ему исполнилось бы
50 лет.
Недавно при разборе архива Арсения Конецкого
была обнаружена «Чёрная записная книжка» со стихами периода 1995–1996
годов. Видимо, поэт забыл о ней, поскольку большая часть стихотворений осталась
неопубликованной. Но стихи эти не утратили живой пульсации мыслей и чувств, они
полны горьких философских прозрений, связующих времена…
Любовь
Ладейщикова
Екклесиаст, XIII
Кислотный дождь разъял меня на части,
Нейтронный пепел пересыпал трон…
Зачем, скажи, я избегаю страсти,
Добра и зла исследуя закон?
Но сколько бы ни гневался Создатель
Магнитных бурь и радуги в траве, —
Я по своей природе — созерцатель
С бесстрашным сейсмописцем в голове.
И рад бы я продлить томленье дрожью,
Звать суетой погрешность бытия,
Но смертному вернуться невозможно
В объятья страсти — из небытия.
Но Дух ещё способен к состраданью,
Хоть видит смысл лишь в распорядке слов,
И я слагаю гимны и рыданья,
К затменьям и прозрениям готов.
Стекает время бесноватой лавой,
Неудержимой лавой по траве…
Жизнь не стреножить ни мечом, ни славой —
Лишь только сейсмописцем в голове.
06.06.1996
Памяти поэта
У живого поэта нет отчества,
Нет пристанища, нет друзей, —
Только тлеющий дар пророчества,
Только тягота вещих дней…
Вот умрешь, и — очертят отчество
Черной рамочкой в полкреста,
И продолжится одиночество,
И ключиц не найдут уста.
Вот умрешь, и — не хватит паперти
Размозжить вердикт о гранит,
И в утробе народной памяти
Черт-те что молва сохранит.
Вот умрешь, и — вручат отечество
Домотканым стягом в ногах,
И угрюмое человечество
По нему пройдёт в сапогах…
7.05.1996
Разбег
Тем и вечен оскал золотого огня,
Проходящего сферы любви,
Что мгновенья считаем с зачатия дня,
Наводящего ужас в крови.
Есть в пульсациях жизни животная связь,
Тронный Хронос и ток хромосом,
Уводящие нас в безвременную вязь,
Где ременный разбег — невесом.
Невесёлая участь гончарной Земли —
Сдвинуть стрелки на круги своя,
Чтоб пришли на сквозняк маяка корабли
И прошла сквозь иголку швея,
Чтобы намертво сшитые наши тела
Затянуть в жернова шестерён,
Но живою любовь всё ж остаться смогла
В погребальной купели времён…
19.10.1995
Реквием для бронированной флейты
1
Когда отгуляет февраль, я прожитого не верну:
Тринадцатый месяц — печаль от нас отделяет весну.
Тринадцатый месяц — печаль высмеивает календарь,
И вкопана в сумерки даль, и клен не бормочет тропарь.
Мне словом дарована власть заклясть тебя музыкой вновь,
Увидеть, коснуться, украсть и страстью упрочить любовь.
За там, за полоской ничто, за черной порочной чертой
Проточные тени авто текут по столице пустой.
Постой, непочивший лихач, четыре квартала в покой
Промчи, перенянчи, проплачь меня полуночной Москвой!
Меня полуночной страной, подвешенной вниз головой,
Смешай с беспризорной листвой, смешай с проржавевшей травой!
2
В углу проходного кафе, шальной колесницы вблизи,
Восславит аутодафе фонарь на костре жалюзи.
И — будет октябрь на двоих, и берег, и прорезь моста,
И вздрогнет в объятьях моих сгустившаяся пустота.
Как страшно поверить живым, за этой полоской ничто,
Что выбритым и молодым ты сел здесь когда-то в авто,
За там, за седьмою водой калинового киселя,
За черной увядшей грядой малинового кремля,
Где время расстреляно вспять пятнистою сворой огней,
Где в камни уложено спать безбожное братство теней.
Меня полуночной страной четыре эпохи проплачь —
Лубянкою и Моховой, лихач мой, стукач мой, палач!
Любовь моя, ты вдоль штыка всходила по небо в крови.
Но малая прядь у виска — ничто для вселенской любви,
Когда бронированный ад встает в изголовье Кремля
И в ужасе прячется сад за тлеющие тополя.
3
Мне словом дарована власть заклясть тебя музыкой вновь,
Увидеть, коснуться, украсть и страстью упрочить любовь.
В углу проходного кафе — с собакою, спящей в ногах,
С бессмыслицей в пятой графе и душами на берегах.
Но здесь, на другом берегу, уже невозможно не сметь
С груди молодую иргу губами в ознобе стереть!
И если дарующий свет не станет ворчать в небесах,
Я вечный исправлю сюжет, тебя вынося на руках.
10.02.1995