Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2018
Александр Кушнер (1936) —
родился в Ленинграде в семье военно-морского инженера. 10 лет преподавал
русскую словесность в школе. Автор более тридцати книг стихотворений и
филологической прозы. Лауреат Государственной премии РФ и многих других
литературных премий и наград. Главный редактор «Библиотеки поэта» (с 1992) и
«Новой библиотеки поэта» (с 1995). Живет и работает в Петербурге.
Тростник
Потому ль, что назвал его мыслящим живший до нас,
Этот чуткий тростник, о, как дышит он в сумрачный час
Рядом с морем, клонясь близ его неумолчных зыбей,
О, какой он живет заколдованной жизнью своей
И каким он живым представляется нам и, живой,
С постоянством сухим своей перистой машет листвой…
И пока мы идем, в башмаки загребая песок,
Он как будто ладонь хочет нам положить на висок,
Потому ли, что в нас ощущает он родственный ум?
О, какой это чудный, разумный, задумчивый шум!
Так подумать о нем — не на муку ль его осудить?
И мне страшно, мне страшно во тьме сквозь него проходить.
Ренуар
Наверное, множество автопортретов
Свидетельствует о неблагополучии.
Зато Ренуару не свойственно это,
Он жил, не терзая себя и не мучая.
В сравнении с кем? Да с Рембрандтом хотя бы
И рыжеволосым несчастным Ван Гогом.
Ему не нужны перепады, этапы,
Крушенья, он Бога не просит о многом.
Мерцал бы бинокль, танцевала бы парочка,
Сидела бы с девочкой мать на террасе.
Купальщицы, девушка в платье, как бабочка,
И полосы, полосы, как на матрасе.
Зато не знаком ни с какими неврозами,
И жизнь перед ним, как цветок, расцветает
Телесно-чудесный, не слишком ли розовый?
Чего-то мне все-таки в нем не хватает!
***
В могиле сны не снятся, будь спокоен.
Какое счастье, Гамлет, быть никем!
Не овцевод, не пахарь ты, не воин,
Не принц, берет тебе не нужен, шлем.
Для мертвых нет ни черепа, ни праха,
Ни славы, ни позора, ни стыда.
А главное, что никакого страха!
Спроси: уверен ли я в этом? — Да!
Уверен. И в трагедии недаром
Роль призрака сыграть всего трудней
С ее загробным холодом и жаром.
Любой актер недостоверен в ней.
***
«Боже мой! Боже мой!
Для чего ты меня оставил?» —
Это он воскликнул, еще живой,
И ни слова к тому не добавил.
Эта боль, эта мука во тьме, —
Неужели еще и цитата?
Царь Давид в двадцать первом псалме
Так уже восклицал когда-то.
Отзывалась та боль в струне,
Что рука его теребила.
Мы напрасно о новизне
Так печёмся в стихах. Всё было.
***
Посмотри, философии нет никакой,
И Платон удивляется: как это так?
Аристотель вздыхает и машет рукой,
Проводив ясноглазую гостью во мрак.
А была же, была… Мне-то что, я могу
Обойтись без нее, и поэзия в ней
Не нуждается, чтобы поправить строку,
Сделать ярче ее, заодно и точней.
Вообще философской поэзии нет,
Это выдумка тех, кто далек от стихов.
Шопенгауэр — да, и читал его Фет,
Но важнее для Фета толпа облаков.
И луна, и любовь, и раскрытый рояль,
Но, быть может, гостей проводив до крыльца,
Он сказал бы себе: Философии жаль,
Неужели осмыслена жизнь до конца?
***
Дребезжанье строки неприлично.
Посмотри, как лоснится трава,
Как преследует цель энергично
Бильярдист, засучив рукава!
Он играет один, без партнера,
Сам с собой, подгоняемый тьмой.
Он надеется выиграть скоро
У себя и у жизни самой.
А когда он проигрывать станет
И поймет: не таких провела! —
Он проверит, себе в оправданье,
Не хромает ли ножка стола?
Не хромает. Не надо печали.
Сколько было их… Говор и смех…
Как они высоко залетали!
В пух и прах разгромила их всех.
***
А в следующем перевоплощенье
Ты кем бы стать хотел? —
У друга я спросил, когда из помещенья
На воздух вышли мы, где белый снег летел.
— Избави Бог, — сказал. Снежок лепился к урнам,
Обхаживал кусты, облизывал фасад.
— Ну разве что, — сказал, — вот тем архитектурным
Ансамблем, но, боюсь, то красят, то скоблят.
Озвученная тень
Я к музыке прижмусь, что мне на все года
Отпущена была однажды — и бессрочно.
Вот с кем не может быть размолвки никогда,
Не может ссоры быть, вот кто нас любит, точно.
Я даже и включать ее не стану, мне
Достаточно о ней подумать, чтобы сразу
Заполнила меня, запела в тишине,
Варьируя свою пронзительную фразу.
А имени того, кто выманил ее
Из сумрака на свет бесстрашно, наудачу,
Не стану называть, — спасение мое!
Из страха за нее поглубже имя спрячу.
Ведь если назову, то, значит, и предам,
Как будто оглянусь при выходе из мрака.
Озвученная тень, за мною по пятам
Иди, средь бурь и бед, по осыпи оврага.