Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2018
Елена Ленковская —
искусствовед, арт-критик, автор историко-приключенческих и познавательных книг
для детей. Лауреат национальной литературной премии «Рукопись года» (2011),
победитель Всероссийского конкурса на лучшее произведение для детей и юношества
«Книгуру» (2013). Член литсовета
Международной литературной премии им. В.П. Крапивина. Живёт в Екатеринбурге.
Балет — искусство волшебное
Н. Гольцер. Сказки балета. — СПб.: «Детгиз»,
2018.
Классика мирового балетного репертуара вполне годится для знакомства с нею уже в нежном возрасте. Мы водим своих детей на балеты Чайковского, берём на прокофьевскую «Золушку» или адановскую «Жизель». Мы знакомим детей с волшебным миром классического танца, предполагая, что каждый визит в театр — настоящий праздник, высокий и торжественный. Разумеется, для того, чтобы этот праздник в полной мере состоялся, маленького человека следует соответствующим образом готовить к восприятию балетного спектакля.
Труд выпустить книгу, которая этой подготовке должна в известной мере поспособствовать, взяло на себя издательство «Детгиз». Что такого рода книга вышла в старейшем издательстве Санкт-Петербурга, специализирующемся на книгах для детей, не удивительно. В городе с многовековой театральной традицией спрос на такую литературу есть и всегда будет. Впрочем, не только в Петербурге.
В книге собраны балеты, не сходящие с афиш российских музыкальных театров и составляющие золотой фонд мирового искусства: «Сильфида», «Жизель», «Коппелия», «Баядерка», «Фея кукол», «Лебединое озеро», «Спящая красавица», «Щелкунчик», «Раймонда», «Жар-птица», «Петрушка», «Золушка». Это, прямо скажем, заявка на масштабный художественный проект, ведь одно только количество художников, участвовавших в оформлении издания, впечатляет: двенадцать балетов проиллюстрированы двенадцатью (!) современными книжными графиками (по принципу «один балет — один художник»). Работали иллюстраторы в разных техниках и, что естественно, в разных манерах. Но об этом — чуть ниже.
Для начала — обложка. Однотонная, элегантная, по-петербургски сдержанная, обложка «Сказок…» подкупила меня сразу. Она «академична» в лучшем смысле этого слова: изящная каллиграфическая композиция из двух слов и птичье перо на синем фоне. А вот внутри книги, на мой вкус, дело обстоит… по-разному.
Заворожили звучностью красок картинки к «Фее кукол» — в смысле глубины и насыщенности цветовых сочетаний эти иллюстрации удались несомненно; привлёк нарядно стилизованный, насквозь орнаментальный Восток, его феерическое, сложное, но отнюдь не варварское разноцветие в картинках к «Баядерке». Хороши оригинальные композиционные решения для «Спящей красавицы», эмблематичность, геральдические мотивы, условность и плоскостность — пожалуй, стилистику иллюстраций к «Спящей» я отметила бы особо. Приглянулась пёстрая, густая, вибрирующая разноцветными мазками праздничность картинок к «Жар-птице»; удивил и слегка озадачил Петрушка — гротескным видом, огромным носом а-ля Пульчинелла, впрочем, и порадовал — акварельной свежестью и прозрачностью красок.
В целом — впечатление несколько пёстрое, но вполне благоприятное. Однако если присмотреться внимательнее, то системно, почти у всех иллюстраторов, обнаруживается недостаток «школы». Увы, этот недостаток практически узаконен в современной книжной графике под видом так называемой «авторской манеры», так что ничего удивительного. Хотя на мой взгляд, взгляд искусствоведа, это так же прискорбно, как если бы классические балеты танцевали исполнители, не уделившие достаточно времени и сил освоению азов классики у хореографического станка…
Огорчает невзыскательность художников к себе; эта заведомая, нарочитая небрежность как прикрытие слабостей; эта «ученическая» (вполне сознательная) «наивность», которая выдаётся (и принимается) за художественную свободу.
Подивилась я, к примеру, облику принца из «Золушки»: девчачьи пропорции, этакий мальчик а-ля Керубино (партия которого, как известно, предназначена для женского голоса). Однако в либретто прокофьевской «Золушки» принц вполне мужественен, и что здесь заставило художницу придать ему такой облик — не знаю, скорее всего, травестийные ноты вплелись неосознанно и стихийно… Опять эта пресловутая авторская манера?
Возможно, я чересчур взыскательна, но как только приходит в голову сравнить эти работы с работами мастеров (сделала это, сопоставив иллюстрации к «Щелкунчику» из этой книги с иллюстрациями Гольц или Алфеевского) — становится грустно. И сразу заметны и вялость рисунка, и композиционная несобранность, и совсем иной уровень мастерства…
Теперь о тексте. Основу книги составляют балетные либретто, пересказанные в виде недлинных сказочных историй. Удачно адаптированные для детского восприятия, они хороши несомненно. А вот предисловие неприятно удивило. Некоторый налёт формальности я готова была простить издателю, однако безапелляционная, неоправданно самоуверенная риторика последних фраз поддала, что называется, жару: «если, собравшись в театр, вы прочтёте одну из глав этой книги, посвящённой балету, непонимания не возникнет. Уж будьте уверены, мы слов на ветер не бросаем». Откуда и зачем эта тональность? Тональность ярмарочного зазывалы, расхваливающего свой товар…
В дополнение к основному тексту в конце книги собраны краткие статьи со сведениями об упомянутых балетах. Дело хорошее. Однако подход к выборке исторических сведений здесь также показался мне несколько шаблонным. (Мне-то представлялось, что вместо цитат из всем ныне доступных энциклопедических статей и россыпи звёздных имён здесь стоило бы сообщить какие-то интересные для детей и вдохновляющие их факты из истории балета. Например: с самой первой постановки «Щелкунчика» в русском театре заведено, что рядом со взрослыми исполнителями танцуют дети — воспитанники хореографических училищ… и т.п.)
Именно в конце, кстати, я и обнаружила слова, брошенные на ветер: «Долгий путь от литературного первоисточника до спектакля породил некоторые расхождения: например, у Гофмана героиню зовут Марихен, у Дюма — Мари, а в либретто Петипа она именуется Кларой; в последующих постановках Клара превратилась в Машу — и это довольно странно, потому что действие балета происходит в Германии. Но «балет — искусство волшебное, в нём всякое может случиться» (курсив мой. — Е.Л.).
Здесь нужны пояснения. Путаница с именами главных героев действительно имела место в истории постановок этого балета. Но если имя Клара и впрямь возникло, скорее всего, случайно (Кларой звали любимую куклу Мари, однако кукла как персонаж была исключена из балета, а её имя перешло героине), то Машей Мари стала не случайно (по той же самой причине, по которой Петербург стал Петроградом в 1914 году). Трудно не согласиться, что в этом контексте фраза «балет — искусство волшебное» выглядит ничего не объясняющим штампом…
Вообще, у меня сложилось впечатление, что автор — профессионал в сфере художественного слова, но не в области балета. В целом ничего страшного, ибо, как я уже заметила, главное в книге — именно художественно изложенные либретто. Но от прекрасно зарекомендовавшего себя «Детгиза» я ждала всё-таки большего тщания и глубины в разработке и подаче столь знаковой для Петербурга темы. Тем не менее «Сказки балета» — книга красочная, написанная хорошим языком, её приятно держать в руках, к ней можно возвращаться как к справочнику, готовясь к походу в театр. Издание, безусловно, будет полезно родителям, стремящимся бережно и продуманно ввести своих детей в прекрасный и сложный мир классического балета. Это не всегда легко, но того стоит.
Ведь балет и правда — искусство волшебное!
Парадоксы Веры
Дарья Доцук. Поход к двум водопадам. — М.: «Детская литература»,
2017.
Повести молодой писательницы Дарьи Доцук все как одна на «трудные» темы. Главные героини её книг — девочки-подростки — то переживают развод родителей, то смерть отца, то оказываются в метро во время теракта, а после — страдают паническими атаками… Уже из короткой аннотации издателя можно понять, что повесть «Поход к двум водопадам» также «проблемная»: «Восьмой класс — это почти стая, мальчики и девочки — два соседствующих клана со своими вожаками. Вера хочет вырваться из этого омута, который затягивает и заставляет действовать по своим законам. Она прячется за музыкой и сказками, которые сочиняет…» Актуально? Ещё бы. Не случайно книга вышла в серии «Лауреаты Международного конкурса им. С. Михалкова» — среди его критериев нравственная сторона книг всегда в приоритете.
Итак, не кто иной, как восьмиклассница Вера сможет, по замыслу автора, переломить неприятную ситуацию в классе и, более того, увидеть в своём обидчике и грозе всей школы, отпетом хулигане Трофиме, — человека, нуждающегося в дружбе и внимании. В этом ей помогут новая учительница (неожиданная смерть которой станет для девочки мощным катализатором личностного роста) и, конечно, Верины литературно-музыкально-театральные увлечения и общая творческая неординарность.
Вот тут-то, в области роли искусства в жизни «одарённого» подростка, и коренится главная часть обнаруженных мною концептуальных несоответствий.
Про «увлечения» главной героини читается… без увлечения. Глава, знакомящая с любимой учительницей литературы и одновременно вводящая в круг творческих пристрастий Веры, сильно смахивает на беллетризированную программу литературного кружка. Автор устами девочки рассказывает, чем занималась с Верой учительница, развивая её талант, — однако впечатление, будто читателю дают практические советы, как надо работать с одарёнными детьми, не покидает. Советы, может, и не помешают, но подростковая повесть — это не методичка, жанр другой, и требует он другого языка, другой стилистики.
(Вообще, что касается стиля изложения — преобладает (особенно в начале) ровная, чуть приторная гладкопись. Удручили диалоги, подчас составленные из анемично-монотонных, маловыразительных фраз, к примеру, тональность и даже длина реплик учительницы и ученицы в одном из первых разговоров настолько схожи, что начинаешь подозревать, что над ними постарался гугл-переводчик.)
Итак, героиня живёт в поэтической реальности. Чем не доказательство: открыв книгу цветаевских стихотворений, девочка слышит «мелодию на фоне строк» и тут же садится за фортепиано «подбирать музыку»… Но боже мой, каким блёклым и маловыразительным языком нам об этом повествуют! Ни удивления, ни трепета, ни восторга — ничего, что могло бы тронуть, взбудоражить, что заставило бы уподобиться, уплыть вместе с героиней на волнах пресловутого вдохновения. Вместо этого вымученность и механически-ровный тон. Да и сама поэтическая реальность оказывается мутна и непредставима: «Сразу появилось это приятное ощущение, как будто ты немножко не в себе — уходишь в слова, в ритм, в какую-то призрачную реальность, куда попадают все актеры, писатели и музыканты. Но слова кончились, дымка рассеялась, и я вернулась на урок».
Возможно, всё дело в том, что для автора творчество предстаёт главным образом терапевтическим инструментом, методом отрешиться от жизненных неприятностей (опять веет методичкой или статьёй в психологическом журнале)?
К концу повести Вера, как и положено главному персонажу, меняется. Эти перемены, обусловленные серьёзным личностным ростом, затрагивают прежде всего её отношения с одноклассниками. Думаю, если бы и в понимании творчества у героини, «мечтающей стать писателем», наметились бы кардинальные сдвиги, — было бы замечательно. Тогда её первые неуверенные шаги в искусстве получили бы и развитие, и оправдание, а всё вместе уберегло бы повесть от схематизма, дало бы ей жизненную глубину и совсем иной масштаб.
Теперь об оформлении книги. Иллюстрировал «Два водопада…» очень хороший график Николай Клименко. Под обаяние этого художника попасть легко — он профессионально владеет рисунком, выверенность его графических композиций восхищает; умелая работа с контрастами, выразительность силуэтов, баланс деталей и целого — поистине этот художник умеет убеждать! И оттого иллюстрации к книге сами по себе притягательны, интересны, ими можно любоваться, смакуя лёгкий готический привкус (появившийся вполне оправданно — в повести, помимо прочего, речь идёт о постановке силами школьного драмкружка уайльдовского «Кентервильского привидения»). Но если вникнуть глубже, харизматичный образ главной героини, явленный нам художником, невероятно далёк от того портрета девочки Веры, что рисуется в повести.
Кстати, что касается её литературного портрета, то со свойственной детским писателям новой волны удручающим к нему небрежением автор сообщит нам только, что, по словам Вериной подруги, лицо у той, когда глубоко задумается, «злое». Сама Вера мысленно соотнесёт это с портретом тёзки — детской писательницы, весьма угрюмой и по-женски не слишком привлекательной, утешаясь пониманием, что «внутри у неё творилось гораздо более интересного, чем снаружи». Получается, что образ девочки в тексте характеризуется не описанием внешности, но стилистикой её внутренней речи. А в ней подспудно преобладают зажатость, скованность и даже блёклость.
Вера же художника Клименко — яркая, дерзкая красавица с роскошными тяжёлыми локонами. Зрелость и уверенность, пристальный взгляд в упор, полнокровная цельность, ещё чуть-чуть, и перед нами — женщина-вамп! Вот и выходит, что героине повести Доцук также пока далеко до образа, созданного художником Клименко, как далеко до «художественной отточенности и психологической зрелости» (отзывами о которой награждают повесть иные рецензенты) её стилистически неровному тексту…
И ведь есть же в этой книге стóящие фрагменты, когда мумия стандартной сюжетной схемы вдруг подаёт признаки жизни! Истории про «чесы», про зубную пластинку, словно бы мимоходом включённые в текст, тронули меня гораздо больше, чем «хирургически» спланированная автором операция «смерть учительницы» или астматический приступ у одноклассника… В этих историях и Вера словно «оживает», а главное — отчасти проглядывает та самая Доцук, что написала «Домик над водопадом».
Живые, невыдуманные, очень личные; ведь именно таких историй и ждёт читатель…
Полцарства за коня
Майя Лазаренская. Конкур в ритме солнца. — М.: «Аквилегия-М»,
2017.
На обложке этой книги — фото: опустивший голову конь и девчонка-подросток, лбом доверчиво уткнувшаяся в его морду, оба счастливые и настоящие.
Повесть Майи Лазаренской «Конкур в ритме солнца» выпущена в свет в 2017 году издательством «Аквилегия-М» в серии «Современная проза». Относительно новое дизайнерское решение для серии, в которой вышел уже не один десяток книг, хочется отметить особо. Оформление не предполагает иллюстраций внутри, но это даже к лучшему: подростковой книге присутствие иллюстраций зачастую только вредит, особенно если художник «не тянет». Зато обложки действительно очень хороши, все до одной выглядят лаконично, современно, стильно и многообещающе, и «Конкур в ритме солнца» — не исключение.
Для тех, кто совсем не в курсе, сразу поясню: конкур — это вид спортивных конных состязаний, где всадники преодолевают препятствия разной высоты на специально оборудованном поле. Вот и героиня повести так же будет преодолевать препятствия — не только в спорте, но и в жизни. Повесть Майи Лазаренской — это история девочки с непростой судьбой, нашедшей себя и своё счастье в конном клубе.
Лерка — «щуплая, невысокая, в вечных джинсах и бейсболке, сразу и не поймёшь, мальчик или девочка…», считает себя дурнушкой, «невзрачной мышью» (разумеется, напрасно), страдает от непонимания, «заброшенности» и одиночества. Мать отселила Лерку от себя — то ли в силу жизненных обстоятельств, а скорее от равнодушия и неумения любить; исправно выделяя деньги на жизнь, дочерью она интересуется мало, навещает редко. Неожиданная встреча в самом начале книги перевернёт Леркину жизнь, и дальше будет многое — будни и трудности, новые настоящие друзья, первые успехи в верховой езде, самоотверженное геройство во время пожара на конюшне, надежды и разочарования, конфликты со сверстниками и взрослыми, первая — и взаимная! — любовь…
Сама идея написать повесть для подростков на основе реалий современного конного клуба — прекрасна и достойна всяческого одобрения. Общение с животными и сотрудничество с ними — априори богатейший и плодотворный материал для писателя. Вот только станет ли этот жизненный материал органичной частью повествования, или же конный клуб выступит лишь в виде привлекательной, «незаезженной» в нашей литературе декорации, на фоне которой автор демонстрирует вполне традиционный подростковый сюжет?
Увы, в процессе чтения пошатнулась моя первоначальная убеждённость в том, что автор по-настоящему дока в «лошадиной» теме. Это, впрочем, полбеды. Ведь достоинства художественного текста не на сто процентов определяются погружённостью автора в материал (как и отменное знание предмета ещё не делает писателя писателем). Ляпы может делать кто угодно, их не избегал и Лев Толстой. Но когда речь пойдёт о литературно-художественных достоинствах повести — тут мои претензии как критика и читателя будут серьёзнее.
Взять персонажей. «Живых» мало. Пожалуй, одна только Саша — живая и тёплая, за нею сразу чувствуется реальный прототип, интересный и полнокровный. Ветеринар по образованию, случайно встреченная в самом начале и ставшая старшей подругой и помощницей, Саша — самая яркая и привлекательная во всей этой истории. Саша да вот ещё Леркин тренер, несмотря на то, что они — герои второстепенные.
Именно Саша притащит Лерку в клуб, где девочка встретит своего Кирилла. Леркина любовь с первого взгляда, старшеклассник Кирилл, увы, ненастоящий. Вплоть до самого финала мы так и не узнаем толком, что он за человек. Ни что чувствует, ни как выглядит — притчей во языцех скоро станет эта редуцированная до одной-двух черт портретная характеристика героя в современных подростковых книжках! А уж речевая его характеристика настолько убога, что диву даёшься. (В том, что взрослый парень волею автора злоупотребляет словом «печалька», сквозит если не отсутствие вкуса, то недостаток языкового чутья и выраженная психологическая недостоверность.)
Ещё об одном второстепенном персонаже хотелось упомянуть особо. Антагонистка и соперница Леры по имени Мишель — просто сплошной, гипертрофированный минус. Эта девица доставит Лерке и окружающим немало неприятностей, но главным её грехом станет кража, ведь от подозрений в воровстве сильно пострадает другая, ни в чём не повинная девочка. Впрочем, всё выяснится, девочку оправдают, у влюблённых Лерки и Кирилла отношения наладятся, а клептоманку Мишель писательница просто удалит из сюжета: свою роль «препятствия» на пути к Леркиному счастью она уже выполнила…
Позвольте, что же получается? Выходит, расстройства человеческого организма и психики могут быть «чистыми» и «нечистыми»? «Солнечный ребёнок» Ванечка (страдает синдромом Дауна, приезжает в клуб на иппотерапию, в самом конце неожиданно для Лерки (и читателя) окажется младшим братом Кирилла) — достоин сочувствия и принятия. А вредная соперница с диагнозом «клептомания» — недостойна. Она изгнана из клуба, из жизни главных героев и со страниц книги без каких-либо намёков на разрешение своей — тоже ох какой непростой! — ситуации. Её словно ластиком стёрли. Хороший же урок получает читатель-подросток…
Теперь о названии, которое, признаться, с самого начала несколько озадачило. «Конкур в ритме солнца» — звучит прекрасно, приподнято и глубокомысленно. Но зримо представить себе «конкур в ритме солнца» я так и не смогла. В процессе чтения образ так и не прояснился, метафорический туман не рассеялся. Вообще неточность, приблизительность и речи, и образов удручают: «Прыжки. Вся её жизнь состояла из прыжков. Стремление выпрыгнуть из болота, готового затянуть любого, кто слабее или не имеет поддержки». Из болота сложно выпрыгнуть, из него можно выбраться, вылезти, выкарабкаться, выползти наконец.
Прыжок. Большинство глав в этой книге начинаются с этого слова. Этот простой и в то же время броский композиционный приём мог бы стать выигрышным, не будь он использован так внешне, поверхностно, механистически. Отчего читателю, заведомо получившему вместе с этим словом вброс адреналина, далее каждый раз предлагается размеренный и неторопливый флэшбек? Что-то подобное, полагаю, испытывает лошадь, которую послали шенкелями вперёд, не отпустив при этом повода…
И хотя читается повесть легко, переживания героини понятны и близки многим подросткам, тема конного клуба интересна и познавательна, а счастливый конец оптимистически утверждает важные жизненные ценности, оплошностей в ней довольно много. Впрочем, вынуждена констатировать: большинство упомянутых недостатков настолько стали общим местом в текстах современных детских писателей, что впору их легитимизировать — как характерные особенности литературного подросткового мэйнстрима.
И ещё. Сложилось впечатление, что эту повесть с равной долей вероятности могли написать и те, и другие, и третьи из действующих ныне авторов. А ведь наличие собственной авторской интонации — главное достоинство, за которое прощается многое. Без неё далеко не ускачешь.
Это тот самый конь, за которого дают полцарства…