Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2018
Людмила Цедилкина — родилась и живет в Кушве. Училась в Екатеринбургском государственном
театральном институте на отделении «Литературное творчество». Автор двух
поэтических книг. Стихи публиковались в журнале «Урал».
***
И темень, и мороз, и одинокость —
твоих примет
не заметает времени жестокость,
и нет,
земля моя, проталина Урала,
другой своей.
И время Благодатью называло
клочок на ней.
***
Буква за буквой пишется жизнь —
строгостью гласных, согласных сомненьем…
Крохотка точечка в небе дрожит
и пропадает от слабости зренья.
Кем-то читаем в холодных мирах
текст незаконченный, несовершенный.
Где-то кончается маленький страх
и начинается ужас вселенной…
***
Одни из нас на почве сорной
растут под северным теплом:
лишь смене дней они покорны
и безучастны в остальном.
Согбенно, тихо и безвестно
они бредут своей тропой,
но прочно занимают место
в картине жизни городской.
В их клетчатой потертой ткани
все ветры плачут и поют,
и пустота сквозит в кармане:
где жизнь, где паперть —
не поймут.
О чем просить? —
Не попрошайки
простая нищая семья.
Они подобны птичьей стайке
на черном поле бытия.
***
Вместе проводим лето.
Тропка пустым-пуста.
В теплый изгиб рассвета
ляжет ладонь листа.
Это сентябрь. И белым
мажут печные трубы.
Яблоком спелым-спелым
осень целует в губы.
***
Памяти отца
Снова хочу услышать,
как ты в ответ молчишь…
И по сутулой крыше
грустно дождем стучишь,
облаком мягким белым
смотришь в глаза мои,
птахой вспорхнешь несмелой,
горстью сырой земли
тихо руки коснешься —
вздрогну от ласки той…
Солнышком улыбнешься, —
не уходи. Постой…
***
Со временем — все только краше:
простой неструганый забор,
веранда, дом с тяжелой чашей
своих надежд, и — птичий хор
под окнами, и ангел света —
хороший мир житья-бытья,
заласканный пером поэта,
раскинутый — до бытия,
где лица — лики не святые,
где я сказаться не боюсь,
где все слова мои — простые…
Так я, наверное, молюсь.
***
Шум поезда и вдох еловой лапки,
прорвавшей долгий сон, и крупный майский гром,
подросшей жимолости детские охапки —
объятья вечера. О, сколько ласки в том…
Вот дарит пес хозяину прогулку,
тот — поводок сжимает в кулаке;
семейство птичье шумно делит булку,
и держит мир Господь в своей руке.
И длится жизнь, и тяжелеет колос,
темнеет небо завтрашним дождем…
И нужен Богу человечий голос,
чтоб слышать благодарный отклик в нем.
***
Ничтожна жертва, и тонка тетрадь,
а жизнь песочной ниточкой сочится…
Когда наступит время умирать,
поплачь, что не сумел ей научиться.
А если повезет, что не во сне,
а в разуме приблизишься к пределу,
почти уже над сиротливым телом,
с неведомым иным наедине —
пусть времени достанет осознать
последнее и подлинное чувство.
Лишь раз — навеки! — надо умирать.
Великое и страшное искусство.
***
Ночь сочинила ночью сон…
В нем ускользал набросок счастья.
Прозрачен и незавершен,
он был недостающей частью
невидимого полотна,
что ширилось, звучало, пело.
Там все сошлось, и все летело —
волшебно, по законам сна.
Из рук ее лилась вода,
и рук его она касалась.
И ледяному «никогда»
ни пятнышка не оставалось.
***
С такою медленной зимой
нельзя вступить в противоречье…
И сон, холодный сон земной,
тебя коснется теплой печью,
каминным выдохом, зевком
трубы кирпичной прямо в небо,
чтобы соединиться в нем
с теплом звезды. Скажи мне, где бы
еще ты мог в единстве быть
с самим собой, как не в деревне,
и так по-пушкински любить
ее покой, большой и древний?..
***
…мы из породы безутешных тех
далеких птиц с полуденною кровью,
что не роняют бирюзовый смех,
но лишь одной питаются любовью —
росой покрытых полумраком трав,
куда не долетает птичье зренье…
Мы умираем, не меняя нрав,
в одно мгновенье.
***
Дети, Родина есть. Там живут кузнецы, и герои,
и монахи красивые с ясным и тонким лицом.
Умереть за нее — это честь. Только, знаете, втрое
тяжелее с ней жить. Но каким бы терновым венцом
ни увенчан ты был, она даст тебе силы
претерпеть, понимать, не отчаяться и — создавать.
И любить ее землю. Ее небеса. И могилы.
И когда-нибудь новым родившимся детям сказать:
— Дети, Родина есть…