Загадки повести и кинофильма «А зори здесь тихие…»
Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2018
Леонид Павлов — родился в Свердловске, окончил
Свердловский институт народного хозяйства. Работал на оборонном заводе, затем —
начальником отдела снабжения в крупной проектно-строительной организации. В
настоящее время предприниматель. Историей предвоенного периода серьезно
занимается в течение многих лет. Печатается в журналах «Новый мир» и «Урал».
Живет в Екатеринбурге.
Повесть Бориса Васильева «А зори здесь тихие…» впервые была опубликована в журнале «Юность» в августе 1969 года. Мне тогда только-только исполнилось 11 лет. Родители журнал выписывали, но на них повесть впечатления не произвела, во всяком случае, мне о ней они ничего не сказали. Сам я читал много, очень любил и до сих пор люблю стихи Константина Симонова, Александра Твардовского и других поэтов-фронтовиков. «А зори здесь тихие…» прочитал, но меня они, как сейчас принято говорить, не зацепили, несмотря на «правильное» патриотическое октябрятско-пионерское воспитание в духе идеалов коммунизма и уважения к славной Победе. Для детского восприятия «картинки» явно недоставало.
Со школьным классом мне повезло: наш 3-й «Б» тоже был весьма любознательный и начитанный, и после каникул обсуждали не столько то, кто и где и как отдыхал — в Сочи, в Крыму или в деревне у бабушки, сколько кто что прочитал и посмотрел в кино. Да и политические события в стране и в мире мимо нас не проходили: скажем, случившийся за год до этого ввод советских войск в Чехословакию обсуждался очень бурно, понятно, что по-детски наивно и с существовавших тогда позиций. Переворот же в Чили, убийство президента Альенде и поэта Виктора Хары, которые произошли спустя четыре года, вообще вызвали бурю в детских душах и, сколь бы смешно сейчас это ни выглядело, вполне осознанное требование ввести в эту страну войска ООН и вернуть к власти законно избранное народное правительство.
Однако и в школе разговоров про «А зори здесь тихие…» не было совершенно, хотя вряд ли мои одноклассники повесть не прочитали — «Юность» выписывали очень многие, понравившимися журналами обменивались не только взрослые, но и дети, да и читали тогда все подряд, и журналы, поскольку в продаже было мало хороших книг, зачитывали до дыр. Видимо, возраст не созрел, возможно, не пришли в себя после каникул.
Фильм Станислава Ростоцкого, соавтором сценария которого был Борис Васильев, вышел на экраны через три года, в 1972-м. У моих родителей после похода в кино едва ли не истерика случилась: мама плакала, отец был чернее тучи, сжимал кулаки и скрипел зубами. На фронте они, понятное дело, в силу возраста не были, а войну со всеми ее горестями и тяготами пережили примерно в том же возрасте, в каком я был в 1972-м, отец — в эвакуации в Казахстане, где умерла одна моя бабушка, мама с другой бабушкой — в оккупации на Украине. Дед мой погиб под Сталинградом. Так что война для моих родителей была не просто образом в кино.
Я посмотрел «А зори здесь тихие…» позднее вместе с одноклассниками — в те годы самочинные культпоходы в кино были весьма популярны: ребята собирали по гривеннику или по двугривенному и отряжали кого-нибудь за билетами в ближайший кинотеатр.
Сказать, что картина меня ошеломила, — значит, простите за избитый штамп, не сказать ничего. Ребенком я был очень впечатлительным, и фильм меня буквально опустошил, выжал, как губку. На некоторое время я попросту выпал из повседневной жизни, утратив способность слушать родителей и учителей и делать домашнее задание. Словно, потеряв близких людей, ни о чем другом, кроме Лизы Бричкиной, тонущей в болоте, последнего крика Сони Гурвич, обезумевшей от страха Гали Четвертак, невероятно красивой Жени Комельковой, отбрасывающей в сторону уже бесполезный пустой шмайссер, и мертвых глаз Риты Осяниной, я думать не мог. По ночам снились целые куски фильма, я просыпался и потом долго не мог заснуть. С ужасом представлял, как в этом злосчастном лесу, на Синюхиной гряде, на Легонт-озере оказывается моя мама или девчонки-одноклассницы. И до сих пор не могу представить, как бы я повел себя на месте старшины.
Повесть потом я перечитывал много раз, еще больше пересматривал фильм и несмотря на то, что выучил его покадрово наизусть, знал, кто, когда что скажет и сделает, куда пойдет, чем все закончится, продолжал и продолжаю смотреть, каждый раз испытывая почти те же эмоции, что и в далеком детстве. И даже откровенно нарочитая, а оттого и фальшивая сцена в конце фильма, когда такая же молоденькая, как героини фильма, модно и ярко одетая туристка становится на колени перед только что установленной Васковым и Игорем — сыном Риты Осяниной, — мемориальной доской, уже не так режет глаз. (Недавно в одной телепередаче исполнительница роли Жени Комельковой, замечательная Ольга Остроумова рассказала, что Ростоцкий прекрасно понимал, что сцена очень плохая, но снял ее в угоду тогдашним киноначальникам, от которых зависело, сколько метров пленки вырежут из картины, выйдет ли она на экран и какую категорию получит.)
Но как известно, многие знания — многие печали: чем больше я занимался военной историей, чем больше читал книг по этой тематике, тем больше несоответствий видел. С учетом же личности писателя и режиссера кинофильма эти несоответствия и нестыковки становились совсем уж непонятными: мне казалось, что оба они, имевшие боевой опыт, а Борис Васильев — еще и академическое военное образование, не могли допустить такие, совсем уж детские ошибки, тем более что повесть была написана и фильм снят тогда, когда были живы и почти молоды очень многие участники войны, и лгать им фронтовики не могли.
Да и писателей, прошедших фронт, тогда было достаточно много. Причем делились они, если так можно выразиться, на две категории: те, кто сначала попал в окоп, а потом уже стал писателем или поэтом, — Григорий Бакланов, Булат Окуджава, Даниил Гранин, Александр Межиров, Владимир Карпов, Владимир Дудинцев, Анатолий Рыбаков и многие другие. Александр Солженицын, Давид Самойлов, Юрий Левитанский — некоторое время учились в знаменитом ИФЛИ — Институте философии, литературы и истории, затем пошли на фронт, а уже потом стали писателями и поэтами. Они, попав на войну, были очень молоды, жизненного опыта имели мало, но быстро повзрослели и опыт, приобретенный в окопах и блиндажах, перенесли на страницы своих книг.
Другая категория — это те, кто сначала стали писателями, и даже известными, маститыми, перед войной получили воинские звания, а уже потом попали на фронт, и, как правило, не в окопы, а в офицерские блиндажи, штабы фронтов и соединений, редакции центральных, дивизионных и армейских газет. Юрий Герман, Алексей Сурков, Александр Твардовский, Борис Слуцкий, Василий Гроссман, Валентин Катаев и многие другие — военный опыт переосмысливали через опыт жизненный и литературный. Военный корреспондент «Красной звезды» Константин Симонов, чьи строки я вынес в заголовок, считал, что если реже рискуешь — меньше видишь, хуже пишешь, и старался не ездить туда, где тихо. Поэтому и верить ему можно, поэтому он и написал лучший, на мой взгляд, роман о Великой Отечественной войне, кем-либо и когда-либо написанный, — «Живые и мертвые». Потому он и писал стихи, которые даже теперь, по прошествии восьмидесяти лет, выворачивают душу наизнанку не только тем, кто воевал или родился вскоре после войны, но и верящему только Гарри Поттеру поколению некст.
К сожалению, не вернулись с войны и не смогли рассказать нам об увиденном и пережитом Аркадий Гайдар, брат Валентина Катаева, один из «родителей» Остапа Бендера Евгений Петров, на смерть которого Симонов написал пронзительное стихотворение «Неправда, друг не умирает…»; автор ставшей гимном «шестидесятников» «Бригантины» Павел Коган.
Борис Львович Васильев относился к «первой категории». Он родился в 1924 году в небогатой дворянской семье в Смоленске, вобравшем в себя культуру русского, польского, литовского, еврейского народов, что, конечно же, отразилось на личности будущего писателя и гражданина. Отец его был офицером сначала царской, а потом Красной Армии. В большие чины он не вышел, зато понятия совести, чести, достоинства и благородства сыну привил основательно, о чем неопровержимо свидетельствует все творчество Бориса Васильева, его гражданская позиция. После окончания школы Васильев ушел на фронт добровольцем, правда, долго ему воевать не пришлось — во время десантирования в тыл противника он был ранен и, находясь на излечении в госпитале, поступил в Академию бронетанковых войск. По семейной традиции до высокого звания не дослужился и уволился из армии в звании капитана в 1954 году. Находясь в кадровой армии, некоторое время служил испытателем военной техники в Свердловске, на Уралмашзаводе. В том же году была напечатана его первая пьеса — «Танкисты», в 1971 году всю страну потряс фильм «Офицеры», одним из соавторов сценария которого был также и Борис Васильев.
В вышедшей в 2003 году книге «Век необычайный» Борис Васильев так обозначил свое творческое кредо: собственная биография нужна писателю всего лишь как канва для вышивания причудливых цветов, диковинных зверей и детски наивных орнаментов. Писатель считал, что между ложью и сочинительством такая же разница, какая существует между убийством с заранее обдуманным намерением и праздничным маскарадом.
Режиссер фильма «А зори здесь тихие…» Станислав Иосифович Ростоцкий был старше Бориса Васильева на два года. На фронт сначала не попал из-за болезни позвоночника, но в 1942-м, когда стала ощущаться острая нехватка личного состава, призвали и его, правда, не в действующую армию — он служил в запасной стрелковой бригаде где-то в Марийской АССР. В 1943 году будущий великий режиссер сбежал на фронт, прошел со своим кавалерийским корпусом от Смоленска — родного города Бориса Васильева — до Ровно. Там же, на Западной Украине, в районе Дубно, где в первые дни войны прошло первое танковое сражение Красной Армии и панцерваффе, получил тяжелое ранение, ему ампутировали ногу, но он об этом в публичных интервью не говорил, и о том, что Станислав Ростоцкий всю оставшуюся жизнь ходил на протезе, знали немногие. Я, например, всегда интересовался советским кино и людьми, которые это кино делали, но узнал про увечье Ростоцкого только после его смерти.
Так что оба создателя фильма люди бывалые, много пережившие и повидавшие, и о войне они знали не понаслышке. Это про их поколение говорят, что живыми с фронта вернулись только трое из сотни, ушедших воевать. И все, что они писали и снимали после войны, случайным не было, а отражало их мировоззрение.
Напомню читателям те скупые биографические данные, которыми Борис Васильев снабдил главного героя своей повести.
Старшина Федот Евграфович Васков — тридцати двух лет от роду, хотя выглядит он значительно старше и солиднее, малограмотный, образование — неполные четыре класса и полковая школа младшего командного состава. В кадровой армии служит больше десяти лет, имеет серьезный по тем временам боевой опыт — финская война и несколько месяцев Великой Отечественной, причем, пока не получил ранение плеча, не на продскладе подъедался, а воевал в самом пекле — в разведке. (Кстати, артист Андрей Мартынов, замечательно сыгравший старшину Васкова, к моменту начала съемок был младше своего героя на 6 лет.) Из армии старшину не комиссовали, но должность для него придумали не пыльную — комендант 171-го железнодорожного разъезда, затерявшегося где-то на северо-западе между ближним и глубоким тылом, судя по географии и топонимике, Карельского фронта. Одним словом, курорт, как назвал эту службу сам Борис Васильев, не вложив в слово это ни капли иронии.
На личном фронте у Васкова большие проблемы: перед финской войной он женился, но жена была дамой веселой и ветреной и даже после рождения сына на месте не усидела. Пока Федот Евграфович защищал Ленинград от коварных белофиннов, напавших на мирный Советский Союз и мечтавших о Великой Финляндии, пустилась во все тяжкие с полковым ветеринаром. Сына Васков отбил по суду, но его мать, к которой старшина отвез пацана, мальчонку не уберегла, и остался старшина без жены, без детей, без братьев и сестер, только мать-старушка где-то в далекой деревне.
Для нашего повествования эти детали имеют немаловажное значение.
Чтобы усилить эмоциональное воздействие на читателя, Васильев помимо Васкова главными героинями повести сделал пятерых молодых девчонок, которым на войне не место, а Ростоцкий все довоенные и послевоенные сцены снял на цветную пленку, а военные — на черно-белую, тем самым просто и гениально объяснив зрителю, что все, что было до и после войны, — это одна жизнь, а все, что во время войны, — другая.
В повести Рита Осянина, будучи еще на фронте, подбила аэростат и
расстреляла в воздухе корректировщика, который выпрыгнул на парашюте из горящей
корзины. Режиссеру этого, очевидно, показалось мало, и он или самостоятельно,
или вместе со сценаристом ввел в фильм сцену с истребителями «мессерами» и самолетом-разведчиком «Фокке-Вульф–189»,
который в народе называли «рамой» (он состоял из двух фюзеляжей). Сцена это
только добавила абсурда. Но абсурд этот, как мне представляется, не от незнания
или от небрежности — думаю, авторы осмысленно и намеренно так поступили, дав
нам пищу для размышления.
Дело, как известно, происходило в темное время суток — крепко спящий зенитный расчет подняли по тревоге, — однако никому не пришло в голову спросить: а что наблюдатель «рамы» мог увидеть ночью, в кромешной тьме да еще с высоты два-три километра? И это при том, что мероприятия по светомаскировке проводились даже в таком глубоком тылу, как Свердловск, — в Государственном архиве Свердловской области сохранились документы о налаживании светомаскировки на Уралхиммаше — только что эвакуированном из Киева заводе «Большевик». Что уж говорить о прифронтовой полосе, находящейся в зоне досягаемости вражеской авиации. Никаких ориентиров на земле не видно, с высоты никаких тайных троп в лесу даже белым днем увидеть просто невозможно. Недаром же, даже после изобретения разведывательных самолетов, войска перед наступлением всегда стараются спрятать в лесу. А те цели диверсантов, которые позднее назовет Васков, — Беломорканал и Кировская железная дорога, — нанесены на любой карте, да и, как следует из той же повести, немцы ожесточенно бомбили и дорогу, и канал, то есть прекрасно знали, где что находится. Да и на карте, которую привез Васков, сплавав к месту падения самолета, все эти объекты были подробно обозначены. Были на карте и дорога вокруг Легонт-озера, и болото, якобы непроходимое. Но с самолета тропу через болото, тем более ночью, тем более в лесу, точно не разглядишь — это вам любой летчик скажет.
Рита расстреляла в воздухе одного из членов экипажа «рамы», а ее за то, что она уничтожила важный источник информации, едва ли не к награде хотели представить. Останься немецкий летчик живым, он мог бы рассказать о тех целях, которые разведывал экипаж, и советское командование определило бы маршрут диверсантов и организовало встречу, не прибегая к услугам «пятерых девчат».
Есть много рассказов о том, что фронтовых разведчиков за то, что не уберегли «языка», отдавали под трибунал и отправляли в штрафбат, а тут — такой либерализм? Впрочем, штрафбатов в мае 1942 года официально еще не существовало — они появятся спустя два месяца, летом того же года, после знаменитого приказа № 227.
Возвращаясь из города от сына, Рита видит двух людей в немецкой форме. Казалось бы, — эка невидаль — два вражеских солдата во вражеской же форме в ближнем тылу Красной Армии? Однако, как писали после войны, еще до 22 июня 1941 года немецкое командование буквально наводнило советский тыл провокаторами и диверсантами, переодетыми в форму красноармейцев и офицеров НКВД и НКГБ, которые сеяли панику, нарушали проводную связь, совершали теракты против высоких военных чинов и партийных бонз. Этим во многом и оправдывалось то, что в первые месяцы войны управление войсками было практически потеряно, что, в свою очередь, и стало одной из главных причин беспорядочного отступления, если не сказать, стремительного бегства Красной Армии, причиной того, что миллионы солдат и офицеров попали в плен, причиной того, что десятки миллионов советских людей были отданы на поругание захватчикам, а огромная территория — на разграбление.
За несколько месяцев до вторжения вермахта в страны Западной Европы по инициативе руководителя германской военной разведки — абвера — адмирала Вильгельма Канариса был сформирован батальон, а затем полк специального назначения «Бранденбург-800», в задачи которого входили диверсии в ближнем тылу противника. Солдаты «Бранденбурга» были хорошо подготовлены, многие из них были выходцами из стран, где им предстояло действовать, и, разумеется, владели языком, одевались в форму врага, имели прекрасно изготовленные документы, досконально продуманные легенды, вооружены первоклассным, в том числе и специальным оружием и обеспечены мобильными радиостанциями. В Бельгии, Голландии, Греции, Дании, Люксембурге, Норвегии, Франции и Югославии солдаты «Бранденбурга» приобрели гигантский боевой опыт, который они потом успешно использовали в Советском Союзе при захвате Львова, мостов через Двину и Березину и в других операциях, имевших важное оперативно-стратегическое значение.
И вдруг на втором году войны немцы забрасывают в ближний тыл Красной Армии группу, одетую в полевую форму диверсантов, да еще и открыто говорящих по-немецки? Пусть идти им предстояло по глухим карельским лесам и болотам, но свои диверсии они должны были совершать на коммуникациях — железной дороге и канале, которые хорошо охранялись. Взять с боем эти объекты для того, чтобы заложить взрывчатку, вряд ли бы удалось, да и солдаты «Бранденбурга» методам и тактике открытого боя не обучались, а группа в 16 человек — два отделения, к тому же не имеющая тяжелого вооружения (у них не было даже пулемета), мало что могла противопоставить батальонам и ротам охраны, ДОТам, ДЗОТам и укреплениям из мешков с песком, которые были сооружены вокруг всех важнейших узлов и вдоль транспортных коммуникаций даже вдали от фронта.
В таком случае открытый и, если так можно выразиться, легальный контакт диверсантов с охраной, с предъявлением безупречно изготовленных документов, был куда более разумен и куда более вероятен, а для этого очень бы пригодилась советская форма. И вряд ли немцы несли ее, наглаженную, в портпледах, в переносном полевом гардеробе. Да и случайная встреча с гражданским населением, коего в деревне и на железнодорожном разъезде проживало не так уж и мало — на пристань провожать проштрафившихся мужиков-зенитчиков пришло человек тридцать женщин и десяток ребятишек, вовсе не исключалась. Вспомним, что Рита наткнулась на диверсантов совсем недалеко от разъезда и деревни, о существовании которых немцы не могли не знать. Мало ли по каким надобностям аборигенам нужно было ни свет ни заря заглянуть в лес. И это был далеко не единственный населенный пункт, который мог оказаться на пути диверсантов.
Если бы Рита увидела двух военнослужащих в форме НКВД или НКГБ, учитывая, что встретила она их, будучи, по сути дела, в самоволке, а в условиях военного времени это — как дело повернуть — могло тянуть на дезертирство и трибунал, она бы молчала как рыба, и не было бы никакой повести, не было бы одного из самых пронзительных фильмов о войне, снятых не только в нашей стране, но и в мире. Куда там до него «Рядовому Райану»!
Прибежав из леса, Рита доложила коменданту Васкову, что видела двух мужиков, одетых в форму немецких диверсантов, с автоматами, которые несли какой-то тяжелый груз. Но опытный, воевавший в разведке старшина не мог не знать, что диверсионные группы — что наши, что немецкие, что финские, появление которых в карельских лесах было бы куда более вероятным, чем немецких, — состоят как минимум из трех человек: командир, радист и взрывник. Однако Рита радиста не видела — рацию носят на спине, и по внешнему виду рюкзак с ней не спутаешь. Но где же радист? Можно, конечно, предположить, что он разбился при приземлении, но умный командир никогда не будет в этом уверен, пока не увидит труп, а значит, и не станет докладывать начальству непроверенную и вызывающую сомнение информацию, поскольку за обман или неточность придется отвечать — когда перед трибуналом, а когда и перед Богом. Старшина же, уже мысленно просверлив на гимнастерке дырочку для ордена, начальству соврал, что диверсантов двое, и гарнизон вверенного ему разъезда справится с их розыском и уничтожением сам, а начальство и радо-радешенько: сам так сам, зачем нам чужие хлопоты и чужая ответственность — свои награды и звания мы, и не выходя из кабинетов, получим. Все это не лучшим образом характеризует уже тех, кто стоял над Васковым.
Соотношение же трое против шестерых или двое против шестерых, — это, с учетом уровня подготовки, качества экипировки и вооружения немецких «коммандос», не только большая количественная, но качественная разница.
Васков, призвав на
помощь весь свой многолетний боевой и жизненный опыт, решил, что идут
диверсанты на Беломоро-Балтийский канал имени
товарища Сталина, и погода не располагает к тому, чтобы там загорать и
купаться, хотя там и курорт. На то они и диверсанты, чтобы что-то взорвать, и
значит, у них должна быть взрывчатка, много взрывчатки: шлюз и плотина —
сооружение крепкое и громоздкое, пятью — десятью килограммами тола или тротила
тут не обойдешься. Значит, взрывчатку от места приземления до места назначения
должен кто-то нести, а ослов, как справедливо заметил Васков, в тех местах не
водится. Следовательно, в составе диверсионной группы должно быть уже 6–7
человек носильщиков, они же бойцы. Да и Рита сказала, что те двое, кого она
видела, несли какой-то груз, и Васков совершенно верно определил, что это за
груз.
В этом случае уже нельзя говорить о количественном паритете между диверсантами и маленькой армией Васкова, при несомненном качественном превосходстве врага: здесь уже и количественное неравенство катастрофическое. То есть Васков, с его-то опытом, не увидел совершенно очевидных вещей, тем самым поставив под угрозу и своих подчиненных, и те объекты, диверсии на которых собирались совершить немцы.
Решив прочесать лес, «пока следы не остыли», получив «добро» на проведение операции по поиску и уничтожению диверсантов и приняв на себя командование, Васков самоустранился от подбора кадров, от формирования группы, с которой ему придется выполнять им же самим придуманное задание. Старшину, что весьма странно, не очень-то заботил вопрос, который стоит впереди вопроса защиты Родины и выполнения приказа: кто в бою прикроет твою спину? Единственное, что он спросил у Осяниной и Кирьяновой: те, кто пойдут на диверсантов, стрелять-то хоть умеют? И, получив дежурный ответ, даже не удосужился проверить, а как умеют стрелять те, с кем он, старшина, собирается охотиться на матерых диверсантов и кому предстоит прикрыть его, старшины, спину, — такие неумехи, как Галя и Соня, могут ведь и сами с перепугу пальнуть. Спасибо, что хоть в стволы винтовок заглянул и заставил их почистить. То есть налицо грубое пренебрежение к исполнению обязанностей командира и откровенная недооценка противника, на которой погорели очень многие руководители.
Почему-то принято считать, что, хотя Борис Васильев прямо об этом не пишет, что зенитчицы были добровольцами. Но тут возможны варианты: за два месяца до описываемых событий, 15 марта 1942 года Государственный Комитет Обороны — высший на тот момент орган власти в СССР — принял решение № 1488 о мобилизации комсомолок в части ПВО Красной Армии. Только из Свердловской области мобилизации подлежали 3 180 девушек — шоферы, повара, санинструкторы, телефонистки. Где ж им за месяц воевать научиться, будь они даже Ворошиловскими стрелками и значкистами ГТО…
Единственная из группы, кто имел маломальский опыт службы в строевой части, — это девятнадцатилетняя Женя Комелькова, да и то, судя по тому, что мы о ней узнали, опыт этот был весьма специфический. Лиза Бричкина, в силу того, что всю жизнь прожила в лесу, хорошо ориентировалась на местности и замечала то, что не видели городские девочки. От остальных, даже от давно воевавшей Риты Осяниной, в лесном бою толку было не много, они, скорее, были обузой: зенитчицам умение пользоваться стрелковым оружием без надобности, тем более на том участке фронта, где почти год не было боевых действий и где никто не ожидал прорыва врага. Использовать местность и маскироваться их никто не учил. Да и винтовки и наган, пусть, как представлял себе Васков, противников всего двое, в ближнем бою против автомата не очень эффективны. Понятно, что никого другого у коменданта под рукой не было, но, может, не стоило горячку пороть, может, имело смысл подождать подкрепление из опытных мужиков с автоматами и пулеметами, обученных поимке диверсантов?
Васков отправился в поход без радиосвязи, хотя трудно представить, что зенитный расчет не имел дублирующей радиосвязи с постами ВНОС — воздушного наблюдения, оповещения и связи. Эта мысль даже не пришла Васкову в голову, он ни разу не пожалел о том, что ушел в лес, не имея связи ни с гарнизоном разъезда, ни с вышестоящим руководством, и поэтому, столкнувшись с силами противника, почти втрое по численности и бесконечно по качеству превосходящими его отряд, был вынужден отправить Лизу Бричкину за подмогой, фактически погубив девушку.
Теперь обратим свой взор на объекты, которые, по мнению Васкова, хотели взорвать вражеские диверсанты.
Беломоро-Балтийский канал имени товарища Сталина, проще говоря — Беломорканал, был известен не только благодаря самым популярным в стране Советов папиросам. Он имел важное народно-хозяйственное и оборонное значение, поскольку по нему можно было напрямую пройти из Белого моря в Балтику через Онежское озеро, а не идти кружным путем через проливы между Скандинавией и Ютландией. Проливы эти к тому же принадлежали другому государству — Дании, и в случае существенного изменения международной обстановки доступ советским судам из Атлантики в Балтийское море и обратно мог быть ограничен либо совсем запрещен. Так оно и случилось после захвата гитлеровцами Дании и нападения Германии на СССР. Беломорканал, впрочем, очень недолго оставался единственным водным путем, соединявшим север с остальной частью страны.
На строительстве Беломорканала был впервые применен метод использования подневольного труда: канал строили исключительно люди не свободные — заключенные ГУЛАГа или ссыльнопоселенцы, что, однако, вопреки теории о том, что рабский труд не может быть производительным, на качестве строительства не сказалось: люди проявляли смекалку, сооружения отличались высоким техническим и технологическим уровнем, а опыт строительства и различные новшества и ухищрения потом широко использовался на других объектах.
Строительство канала началось в 1931 году, и через 20 месяцев, 2 августа 1933 года, по нему прошел первый пароход. Еще до официальной сдачи канала в эксплуатацию его осчастливили своим присутствием Сталин и два его закадычных друга и соратника — члены Политбюро ЦК ВКП(б), первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) С.М. Киров и нарком по военным и морским делам К.Е. Ворошилов, что лишний раз подчеркивает не только народнохозяйственное, но важное военное значение канала.
Общая протяженность канала 227 километров, длина искусственных путей — более 40 километров, общий перепад высот составлял более ста метров. На канале было построено 19 шлюзов и столько же водоспусков, 15 плотин, 49 дамб, 33 искусственных канала, 5 гидроэлектростанций и другие производственные, складские, культурные и жилые сооружения, по большей части барачного типа. Начинался канал на берегу Онежского озера шлюзом № 1 возле поселка Повенец на юге и заканчивался шлюзом № 19 на побережье Белого моря, возле города с говорящим названием Беломорск, который раньше назывался Сорока, — на севере.
25 июня (а не 22-го, как многие до сих пор уверены) 1941 года Финляндия официально объявила Советскому Союзу войну, а уже на следующий день шестнадцать — точь-в-точь как у Бориса Васильева — финских добровольцев попытались совершить на Беломорканале диверсию, однако сильная охрана им этого сделать не позволила.
28 июня вражеская авиация — финская и немецкая — совершила первый налет на Беломорканал, в результате чего шлюзы № 6, 7, 8 и 9 получили различные повреждения. Всего за июль и август 1941 года было произведено 5 налетов. Однако, несмотря на разрушения и значительное сокращение грузопотока, канал продолжал исправно работать.
6 декабря 1941 года финские войска захватили крайнюю южную точку Беломорканала — поселок Повенец. Вскоре отступающие советские войска взорвали шлюзы с 1-го по 8-й, и свободно стекающая вода из Белого моря практически уничтожила Повенец. Таким образом, Беломорканал перестал быть сколько-нибудь стратегически важной транспортной водной артерией, а превратился в линию фронта: на западном его берегу стояли финские войска, на восточном — советские. Вплоть до 1944 года война на этом участке советско-финляндского фронта имела позиционный характер, никаких серьезных боевых действий тут не велось, а шли «бои местного значения». Курорт, одним словом. Однако для поддержания этого «спокойствия», хотя и принято считать, что финны дальше идти не собирались, Карельскому фронту требовалось два десятка дивизий, которые очень бы пригодились на других участках фронта советско-германского.
И у меня возник вопрос: что хотели взорвать немецкие диверсанты на Беломоро-Балтийском канале имени товарища Сталина, если до них все, что нужно было, уже взорвали советские войска? Если даже налеты вражеской авиации прекратились в конце августа. Зачем нужно было забрасывать группу на советскую территорию значительно восточнее канала, а потом, рискуя в любой момент встретить вражеский патруль или местных жителей, идти на запад, если такого транспортного пути, как Беломорканал, уже не существовало, да к тому же на его западном берегу расположились, как у себя дома, союзные вермахту финские войска?
Другой вероятной целью немецких диверсантов мудрый Васков считал сначала Мурманскую, а потом Кировскую железную дорогу. Однако в этом нет никакого противоречия, поскольку это одна и та же железная дорога, просто сначала она называлась Мурманской, а после убийства 1 декабря 1934 года С.М. Кирова магистраль переименовали в его честь.
Цель и в самом деле весьма заманчивая: дорога связывала с большой землей незамерзающий порт Мурманск, через который за годы войны прошло 1,2 миллиона тонн ленд-лизовских грузов — это 30% от того, что было доставлено в СССР арктическими конвоями, и почти 7% от общих союзнических поставок. Разрушение или вывод из строя этой дороги на длительный срок существенно осложнили бы транспортную ситуацию и снизили бы объемы поставок. Перенаправление грузов в другой незамерзающий северный порт — Архангельск особого смысла не имело, поскольку этот порт и так работал на пределе своих возможностей, едва успевая принимать и разгружать суда, а увеличение грузооборота почти на треть привело бы к задержке разгрузки и простою подвижного состава, к скоплению грузов на неприспособленных для хранения причалах и сделало бы порт еще более лакомой целью для немецких бомбардировщиков.
Впрочем, к весне 1942 года союзнические поставки еще не достигли больших размеров, однако договоры, предусматривающие значительный рост грузопотока, были уже подписаны.
Кроме того, Кировская железная дорога имела определяющее значение для снабжения войск Карельского и Северного фронтов.
Казалось бы, все ясно, и Васков совершенно прав. Однако есть маленькое «но»: дело в том, что после того, как финские войска захватили Петрозаводск, Повенец и другие важные пункты, сквозное сообщение по Кировской железной дороге было прервано до 1944 года. От Мурманска поезда шли только до станции Сорокская (Беломорск), но «рабочий» участок дороги находился значительно севернее того места, где были выброшены диверсанты, и в той местности нет лесов, где можно укрыться, там по большей части лесотундра с чахлой растительностью, где не спрячешься.
В сентябре 1941 года было завершено строительство полностью однопутной железнодорожной линии протяженностью 351 километр, соединившей Беломорск (Сорокская) со станцией Обозерская на Северной железной дороге, идущей в центр страны из Архангельска. Эта железнодорожная линия стала единственным связующим звеном между большой землей, Северной Карелией и Мурманским портом и имела неоценимое значение: дорога сыграла весьма существенную роль в обороне Советского Севера и доставке из Мурманска грузов, поставляемых Англией и США по ленд-лизу. Это была первая железнодорожная линия, строительство которой завершилось во время Великой Отечественной войны.
Строить линию Беломорск — Обозерская в 1939 году начали заключенные, однако дело шло ни шатко ни валко: не хватало грамотных проектировщиков и строителей, денег, металла, рельсов, щебня, леса и других материалов, были допущены ошибки при прокладке дороги, существенно повлиявшие на темпы строительства. В избытке была только бесплатная рабочая сила. В декабре 1939 года началась «Зимняя» война с Финляндией, и строительство дороги заморозили, летом 1940 года — возобновили, однако до начала Великой Отечественной войны завершить не успели, и это создало очень серьезные трудности в транспортном обеспечении советских войск на Кольском полуострове. Достраивали дорогу в большой спешке, но успели вовремя, еще до прекращения движения по Кировской дороге.
Нелишним будет сказать, что планы трех первых пятилеток по строительству новых железных дорог были выполнены едва на треть. Для строительства не хватало денег, материалов, грамотных специалистов, а кроме того, в силу присущей социалистическому планированию гигантомании, распылялись по разным стройкам и без того скудные ресурсы, из-за чего к началу 1938 года было законсервировано 5 тысяч километров магистралей, строительство которых было начато еще в первую пятилетку.
Однако железная дорога Беломорск — Обозерская от Беломорска уходит резко на юго-восток, то есть проходит значительно восточнее Беломорканала и Кировской железной дороги. Впрочем, Васков про нее даже и не вспомнил, хотя именно она и могла быть едва ли не единственной целью диверсантов, поскольку ни Беломорканал, ни Кировская дорога весной 1942 года не функционировали и взрывать их не было никакого смысла. Если бы целью диверсантов была железная дорога Беломорск — Обозерская, они должны были идти не на запад, к Беломорканалу, а на северо-восток, то есть совсем не туда, где их намеревался встретить бравый старшина.
Итак, что мы видим. Васков изначально неверно выбрал цели диверсантов, поскольку то, что старшина считал целями, никакого интереса для противника не представляло, и, соответственно, направление, в котором они могли двигаться. Он грубо ошибся, определяя численность вражеской диверсионной группы, даже не подумав, что группа, направлявшаяся для совершения крупной диверсии на транспортных коммуникациях в ближнем тылу противника, просто не могла состоять из двух человек. Он не участвовал в подборе и расстановке кадров, отдав все на откуп Кирьяновой и Осяниной, которые по званию и по должности были ниже него, и в группу попали люди, при всем к ним уважении, мягко говоря, не годные. Он решил, что справится с двумя головорезами сам, малой кровью, а пятеро плохо вооруженных девочек, не имевших к тому же никакого боевого опыта, ему в этом лишь посодействуют в меру сил.
Васков вообще не задумался о какой бы то ни было связи — радио, проводной или хотя бы курьерской: можно было взять с собой даже не зенитчиц, а хотя бы местных баб — вряд ли ему в этом отказали бы, и расставить их по дороге. Кто знает, может быть, они услышали бы стрельбу и рассказали об этом Кирьяновой, а она бы уже вызвала подмогу. Но и Кирьянова проявила полную беспечность: «Ничего, управятся, шестеро их».
Да и сам Васков умудрился то ли забыть запал для гранаты во время сборов в хате у хлебосольной и ласковой хозяйки, то ли потерять его, бегая по лесам и болотам. Ни одна причина опытного старшину не оправдывает, поскольку «граната без запала — кусок железа», и остался его маленький отряд совсем без артиллерии, пусть и такой слабенькой.
В результате такого, с позволения сказать, планирования и руководства операцией Васковым трое его бойцов погибли, даже не вступив в бой, не произведя ни единого выстрела по противнику, а значит, не причинив ему никакого ущерба. Безвозвратные потери маленького отряда составили 83% от его первоначальной численности. Если же вспомнить, что и сам Васков потерял руку, а значит, для дальнейшей службы был непригоден, то выходит, что общие — безвозвратные и санитарные — потери выросли до 100%. Стратег — что тут еще скажешь…
Да, эти потери, сколь бы ужасающими они ни были, бессмысленными не стали: врага, который шел неведомо куда и неизвестно зачем, все-таки удалось задержать, частично уничтожить, частично взять в плен. Если брать общее первоначальное соотношение — 2,7:1 в пользу противника, результат, простите за невольное кощунство, не такой уж плохой, но ведь это не я придумал, что смерть одного человека — трагедия, а смерть миллионов — статистика. Нет, не напрасно девушки погибли, не напрасно сын Риты Осяниной остался сиротой, не зря старшина потерял руку. Но как сказал сам Васков, пока война — это понятно. А потом, когда мир будет? Будет понятно, почему им умирать приходилось?
И тут на ум приходит конспирологическая версия и сама собой напрашивается историческая аналогия, хотя, конечно, все подобные аналогии хромают. Ничем, кроме собственных рассуждений и логических построений, подтвердить эту гипотезу я не могу. Но ведь мы имеем дело не с фундаментальным историческим трудом или диссертацией на соискание ученой степени доктора исторических наук. Мы читаем повесть и смотрим художественный фильм, в которых едва ли не главным является вымысел автора и режиссера и в которых авторами может быть заложен какой-то скрытый смысл. Дьявол, как известно, в деталях.
А детали таковы. Борис Васильев и Станислав Ростоцкий явили нам уменьшенную в тысячи раз копию официальной истории разгрома Красной Армии в первые дни и месяцы Великой Отечественной войны: армия фашистской Германии, в несколько раз количественно и качественно превышавшая силы Красной Армии, сосредоточенные у западных границ Советского Союза, нанесла внезапный удар, захватила в плен миллионы советских солдат, заняла Украину, Белоруссию, Прибалтику, Молдавию, западную часть России, а всего за четыре месяца войны — территорию, втрое превышавшую территорию Франции. В многолетней блокаде оказался Ленинград, в сентябре войска вермахта подошли вплотную к Москве, немецкие генералы рассматривали кремлевские звезды из биноклей, а Гитлер уже вовсю раздавал пригласительные билеты на парад на Красной площади.
Официальная история и пропаганда утверждала, что наивный Сталин до последнего свято верил, что Гитлер будет придерживаться пакта о ненападении, подписанного 23 августа 1939 года, и договора о дружбе и границе, подписанного месяц спустя.
Все сообщения разведки о концентрации вражеских войск у советских границ вождь игнорировал, а на одном донесении за пять дней до нападения Германии даже начертал красным карандашом: «Т[овари]щу Меркулову (генерал Всеволод Николаевич Меркулов в те годы возглавлял Наркомат государственной безопасности, который занимался и внешней разведкой. — Л.П.). Можете послать ваш «источник» из штаба герм[анской] авиации к е-ной матери. Это не «источник», а дезинформатор. И. Ст[алин]». В конце девяностых это разведсообщение было опубликовано в солидных источниках с указанием всех необходимых архивных атрибутов. Поднялся вселенский крик: смотрите, мол, какой Сталин был недалекий. Другое дело, что мало кто стал читать это донесение целиком, У тех же, кто взял на себя труд прочитать, осталось мало сомнений в том, что Сталин был прав: ничего, кроме чистейшей воды дезинформации, составленной к тому же в издевательской форме, в сообщении не было.
Официальная история и пропаганда вещали, что советское командование ничего не знало ни о численности германских войск, ни об их целях и задачах. И это соответствовало истине: практически во всех опубликованных много позже документах по развертыванию Красной Армии на случай войны с Германией, подготовленных Генеральным штабом, говорилось, что сведениями о противнике, его замыслах и направлении ударов Генштаб не располагает. С другой стороны, было распространено мнение о том, что Сталин узнавал о германских планах еще до того, как высыхала подпись Гитлера на этих планах. Данное противоречие никого не смущало: все правда, что написано в книге.
Кстати говоря, первые месяцы войны мало чему научили Сталина и его присных как в части оценки стратегической ситуации на фронте, сил, которыми располагает противник на данный момент, его замыслов и возможностей экономики Германии и оккупированных ею стран, так и в части оценки возможностей собственных промышленности и транспорта и планировании дальнейших действий Красной Армии.
10 января 1942 года Сталин подписал директиву № 3 военным советам фронтов и армий, в которой был дан анализ положения на фронте и ставилась задача не давать немцам передышки, гнать их на запад без остановки, заставить их израсходовать свои резервы еще до весны, когда у нас будут новые большие резервы, а у немцев не будет больше резервов, и обеспечить, таким образом, полный разгром гитлеровских войск в 1942 году. (Выделено мной. — Л.П.)
Вот так — контрнаступление под Москвой, начатое чуть больше месяца назад, выдохлось, и пусть освобождены Калуга, Калинин и еще более 300 населенных пунктов, но враг стоит в двухстах километрах от Москвы. Эвакуированные на восток предприятия еще не развернулись на полную мощность, поставки по ленд-лизу еще не достигли максимальных размеров, артиллерия не обеспечена снарядами, танки и авиация — топливом, солдаты питаются чем попало, а великий вождь и учитель уже грезит об окончательной победе. И этот документ предназначен не для публикации в газетах и изучения в красных уголках. Это директива для военных специалистов, это — руководство к действию. Это приказ. Стоит ли после этого удивляться, что некоторые ретивые головы «спланировали» наступление на юго-западе, которое не было обеспечено ни силами, ни средствами, не учитывало положение и силы противника. Наступление с треском провалилось и привело, в конечном итоге, к потере огромной территории, выходу немцев к Волге, едва не привело Сталинград к сдаче и выходу германских войск на Кавказ и к Баку.
Через полтора года после начала Великой Отечественной войны ситуация почти повторилась: начальник Генерального штаба, представитель Ставки Верховного Главнокомандования, один из разработчиков плана и руководителей контрнаступления под Сталинградом, маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский в своей книге «Дело всей жизни», вышедшей в 1973 году, писал, что общая численность вражеской группировки, окруженной под Сталинградом, определялась советским командованием в 85–90 тысяч человек — примерно 6–7 пехотных дивизий. Фактически же в котле находилось более 300 тысяч немецких солдат и офицеров. Столь же неверно были определены численность и состав военной техники врага, их обеспеченность боеприпасами.
Во всех без исключения мемуарах военачальников, вошедших в моду в 1960–1970-х годах и написанных под чутким руководством Отдела пропаганды ЦК КПСС, говорилось, будто летом 1941 года немецкие солдаты были прекрасно вооружены автоматическим оружием, по земле шли армады отличных танков, в воздухе было темно от туч первоклассных самолетов. А у советских воинов была одна винтовка на троих, да и та без патронов, банка тушенки на взвод солдат, танки были «фанерными» и горели, как спички, или ломались, как детские игрушки, самолеты, фанерные уже без кавычек, были все уничтожены на аэродромах внезапным ударом фашистских стервятников.
В то же время в специальной литературе, выпущенной куда меньшими тиражами и куда менее доступной широкому читателю, чем мемуары прославленных полководцев, можно было прочитать, что и автоматического оружия у немцев было не так уж много — у них была другая концепция использования автоматов в пехотном подразделении. Армады танков и тучи самолетов и их великолепные качество и боевые характеристики — это, мягко говоря, преувеличение. Военная техника у Красной Армии по своим тактико-техническим характеристикам была по меньшей мере сопоставима с вражеской, а зачастую превосходила ее, но и танков, и самолетов у нас было в несколько раз больше, чем у немцев. А по словам товарища Сталина, количество — это тоже качество.
На фронтах царила страшная неразбериха: плохо обученные красные военачальники и командиры практически полностью потеряли контроль над ситуацией и войсками не управляли. Верховный Главнокомандующий, нарком обороны и начальник Генерального штаба не знали обстановки, расположения своих армий, замыслы и расположение войск врага были для них тайной за семью печатями, а действия — полной неожиданностью. На фронт летели самые нелепые и противоречивые приказы и распоряжения, еще более дезориентируя командиров на местах. Потеря управления во многом была обусловлена отсутствием связи между дивизиями, армиями, фронтами и Генеральным штабом: провода были перерезаны немецкими диверсантами из полка «Бранденбург—800», а также сочувствующими оккупантам жителями Прибалтики, Западной Украины и Западной Белоруссии. Радиосвязи же Сталин не доверял, опасаясь, что разговоры будут перехвачены противником. Да и сказать по правде, советские рации надежной связи не обеспечивали.
Еще одной причиной разгрома Красной Армии в первые месяцы войны называлось неправильное прогнозирование направления главного удара противника: возглавлявший с начала февраля 1941 года Генеральный штаб РККА гениальный полководец и будущий маршал Победы Георгий Жуков, отвечавший за подготовку к отражению вражеского удара, посчитал и убедил в этом Сталина, что главный удар германские войска нанесут на Украине, где сосредоточено много полезных ископаемых, сырья и промышленных предприятий, где ожидался богатый урожай зерновых, а с продовольствием в Германии, даже несмотря на почти двухлетние поставки из Советского Союза, дела обстояли не очень. Для отражения этого удара основные силы Красной Армии были сосредоточены на Украине, тогда как главный удар немцы нанесли в Белоруссии и через Прибалтику
В конце 1980-х пресловутый, много раз обруганный и преданный анафеме предатель и перебежчик Виктор Суворов (Владимир Резун), опираясь на данные из мемуаров и других открытых советских источников, достаточно убедительно доказал, что «ошибка» в выборе направления главного удара врага и столь «неразумное» расположение советских войск были отнюдь не ошибками. Такая концентрация частей Красной Армии имела совсем иной замысел и полностью этому замыслу соответствовала: Сталин еще до подписания пакта о ненападении с Германией решил первым нанести удар с территории Украины в направлении Плоешти и лишить Германию румынской нефти, после чего вражеские танки встали бы как вкопанные, а самолеты не смогли бы взлететь. После этого Германия была бы разгромлена малой кровью могучим ударом на ее же территории, а Европа избавлена от коричневой чумы. До сих пор, несмотря на проклятия, вразумительных опровержений теория Суворова не получила, да и нет в ней ничего предосудительного: что плохого в том, чтобы врезать по башке Гитлеру, ведь не на демократическую же страну собирался нападать Сталин, он Европу хотел освободить.
Однако ни Борис Васильев, ни Станислав Ростоцкий, создавая свои гениальные произведения, не знали ни о существовании Виктора Суворова, ни о его теории, поскольку Виктора Суворова в те годы просто не было. Был только Владимир Резун, молодой офицер разведотдела штаба Приволжского военного округа, потом — слушатель Военно-дипломатической академии.
А что же Васков? А Васков — это в тысячи раз уменьшенный Сталин. Оба они усатые, оба догматики, только один чтит труды Маркса и Ленина, устав, программу ВКП(б) и программу Коминтерна, рассматривая их исключительно с классовых позиций, а другой — все уставы Красной Армии. Оба они потеряли жену и сына; оба курят, только один трубку и дорогой табак, а другой — дешевую махорку из кисета, побежав за которым погибла Соня Гурвич; оба весьма своеобразно относятся к подбору и расстановке кадров. Васков был ранен в левую руку, и в конце фильма он предстает с протезом, а у Сталина с детства была повреждена левая рука.
Есть и очень занятный символ в этом фильме: известно, что во время войны свои шифрованные директивы Сталин подписывал разными псевдонимами. Один из таких псевдонимов — Васильев. А девушки своего командира очень быстро перекрасили из Васкова в Васькова. Чувствуете — Васильев — Васьков? Может, авторы намекают нам на то, что Васьков — это маленький Сталин, а Сталин — большой Васьков, и это не старшина Васков, а вождь всех народов, маршал и генералиссимус Сталин говорит: «…Была ниточка, а они по этой ниточке — ножом!», «…Могла бы детей нарожать!», «Погубил я вас!», а потом поднимает бокал «За здоровье русского народа!».
Достаточно много совпадений, чтобы они были случайными.
И повесть, и фильм, безусловно, о героизме, о самопожертвовании, о долге, о любви, о том, что у войны не женское лицо. Но еще они о том, что в армии на всех уровнях командования после кадровых чисток стояли люди, мягко говоря, не очень компетентные, вроде этого старшины Васкова. Потому и добежали мы за четыре месяца аж до самой Москвы и чуть было ее не сдали, белокаменную и златоглавую. Потому и освобождали свою землю почти три года. Потому и заплатили за Победу немыслимую цену. Потому и свой вклад в Победу по привычке измеряем не количеством убитых врагов и размером освобожденной территории, как это делают все остальные страны и народы, а числом собственных жертв и гордимся, что у нас убито больше не только чем у врага, но и у союзников.
Пусть безумная идея,
не ругайте сгоряча. Часто бывает, что произведение литературы и искусства
становятся пророческими даже помимо воли их авторов.