Елена Забелина. IDEAFREE
Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2018
Елена Забелина. IDEAFREE. — Екатеринбург:
Издательский дом «Автограф», 2017.
Новая книга Елены
Забелиной неожиданно открывается манифестом, давшим название сборнику. Что еще
удивительнее — это именно манифест: автор честно обобщила те принципы, которыми
давно руководствовалась в своем литературном творчестве. «Ideafree,
или Апология безыдейности» — выстраданный призыв гуманного современника:
братцы, да очнитесь же, хватит воевать друг с другом за идеи, которые вам
смогли продать за приличные деньги разнообразные морально нечистоплотные
граждане. Откажитесь от ангажированности, от потребления медиажвачки,
от пиитета к политикам. «Меньше всего сегодня нам нужны политология и пламенная публицистика. Нам нужна
философия, — отмечает автор и уточняет: «Философия необходима
индивиду, чтобы защититься от инфекции — революционных идеологем
— и выработать против них иммунитет». И возразить-то нечего! Кабы так жить, и впрямь было бы куда лучше. Да, в каждом из
нас периодически просыпается Лев Толстой позднего периода. Лично я двумя руками
«за», вот только беда: во-первых, автор упаковывает свою проповедь в форму
политического манифеста. Во-вторых, дело не в замене политики философией — уж
нам-то хорошо известно, как из самой добротной и приличной философии можно
мгновенно изобразить такую кровожадную политику, что никому мало не покажется.
В общем, мы любим
прозу Елены Забелиной не за это. А вот за что мы ее любим, так это за
добротность языка, за современность жанра, за доброту души автора.
Первый и третий
пункт легко проверить, самостоятельно взяв в руки книгу. Наверное, надо
привести какие-нибудь отрывки, вот этот, например:
Шел нежный,
лепестковый снег. И холодало. Любаша прыгала то на одной ноге, то на другой:
мороз щипал ее сквозь тонкую подошву сапог…
Или вот этот:
Уже тогда она
умела с легкостью впадать в бесчувствие, в головокружительную невесомость,
когда не ощущаешь под собой ни ног, ни твердой почвы.
Все-таки
настолько язык современной прозы умеет приближаться к поэтическому языку!
Возьмите приведенные выше цитаты, они с неимоверной легкостью могут быть
записаны в стихотворной форме:
Шел нежный,
лепестковый снег.
И холодало.
Любаша прыгала
то на одной ноге,
то на другой:
мороз щипал ее сквозь тонкую
подошву сапог…
Чувствуете
верлибр? и далее:
Уже тогда она
умела
с легкостью
впадать в бесчувствие,
в
головокружительную невесомость,
когда не ощущаешь
под собой
ни ног, ни
твердой почвы.
Это к слову о
надоевшей уже всем дискуссии о месте верлибра в русской поэзии.
В книгу вошли как
совсем свежие, так и уже ранее публиковавшиеся произведения, как, скажем,
повесть «Техники раздвоения» (была опубликована в журнале «Урал», № 4 за 2009
г.) — по сути дела, скорее очень маленький роман, нежели повесть. Тут я всецело
поддерживаю автора: вовсе незачем писать роман на 600 страниц, если все можно
уложить в 60. Вот, к примеру, «Вид сверху» — казалось бы, небольшой рассказ, но
разбитый на законченные фрагменты, имеющие собственные названия, то есть
практически повесть. Если правда, что писатель все время пишет одну и ту же
книгу, то это лучший из законченных фрагментов.
В повести
«Страсти по вулканам», а точнее — трилогии, состоящей из нескольких внешне
несходных частей, помеченных разными годами — у последней действие перенесено в
фантастическое будущее и даже годом написания указан
2099-й, — пространство устроено столь сложно, что с первого раза и не поймешь,
чем же именно связаны части. Первая часть, «Туда и обратно», — летняя поездка
на курортный Крит: море, соседи по пляжу, зримая история, впечатавшаяся
в память по учебнику Коровкина для пятого класса; и
если героине иной раз кажется, что она проваливается на три тысячелетия вглубь,
когда вулкан над островом Санторин дымился вовсю, и даже видит эти события, как
наяву, то что ж тут фантастического? Вполне допустимая
условность. Когда бродишь по раскопкам микенского дворцового комплекса,
поневоле пытаешься представить, как это выглядело когда-то, кто проходил вдоль
этих стен, какие кувшины с вином и корзинки нес, как падал свет сквозь
колоннаду, от которой сейчас остался ряд цоколей…
Во второй —
центральной не только по месту, но и по значению — части «Партия клавесина»
героине по давно отключенному телефону звонит покойный отец. Прием не новый, но
сюжетно вполне уместный. Хотя формально персонажи этой повести перешли в нее из
прошлой части, прямой сюжетной связки обнаружить не удается. И, наконец, в
завершающей части, название которой почти совпадает с заглавием всей трилогии,
«Страсти по вулкану», действие происходит в слегка футуристичном
будущем, а главная героиня в рамках редакционного задания встречается со
знаменитым итальянским художником, и встреча перерастает в личную
привязанность. Да, такая вот классическая фабула из журналистских будней.
Однако фабульно-сюжетные построения не определяют у Забелиной смысла
повествования. Вот вулкан, все-таки просыпающийся, — определяет. Прошлое,
настоящее и будущее происходят на фоне пейзажа с вулканом, и лавовые потоки
вкупе с пеплом и запахом серы обрамляют сюжетную линию.
Именно в этой
последней части и всплывает тема айдифри —
рассказывается история об эссе «оригинального философа начала века» (двадцать
первого века, разумеется), случайно обнаруженном редактором, шефом героини, «в
ходе раскопок на периферии Сети» и раскрученном журналом до модной идеи,
способной влиять на умы человечества. Как реальная деталь будущего эта история
на страничку вполне уместна, но выносить ее в заглавие книги… право, не могу
одобрить.
Но далась мне эта
идея айдифри! Но цепляет она потому, что на самом
деле представляет собой очередную реинкарнацию принципа недеяния,
столь любимого нашим поколением. Многим мы обязаны этой идее, притом как в
достижениях, так и в потерях. Кто-то получил эту прививку от развития православного
нестяжательства, кто-то окунался в пучины чань-буддизма, пусть даже в варваризованной
сначала японцами, а потом американскими литераторами форме дзен, иные доходили
до нее даже через европейскую рациональную формулу «протестантской этики». Но сам
посыл «не поддаваться на провокации» злонамеренного мира вбит в нас накрепко.
В чем же тогда
разница? В колорите, в эмоциональной окраске. В том, где мы оказываемся, уйдя
от мирской суеты — по крайней мере, освободив от нее душу и разум. У Елены
Забелиной, когда весь этот цирк уехал, в городе стало чисто и немного печально.
Красота осталась, но не проходит ощущение осенней неизбежности потерь цвета и
тепла. И постоянно возникающий мотив бесконечной дороги, без цели и видимого
смысла… «Она лишь научилась минимизировать риски разных печалей», —
говорит автор о своей героине. Такое вот японское мировосприятие, где красота
занимает место правоты.
Да, кстати о
японцах. Меня всегда поражало, что название ключевого события их истории
переводится по-разному, то «Революция Мэйдзи», то
«Реставрация Мэйдзи». По-русски «революция» и
«реставрация» суть альтернативы, а для японцев синонимы. Вот и политический
манифест Елены Забелиной тоже революция, являющаяся реставрацией. Отказ от
следования политическим идеям — явная контрреволюция с точки зрения ХХ века.
Даже не беззубый «абстрактный гуманизм», а прямая измена идеям нескольких
поколений русской литературы. Однако не всем же звать на баррикады, должен
кто-нибудь и о красоте заботиться?
Но может ли
красота спасти мир сама по себе? В конце концов, все русские критики — от
Белинского до Лукьянина — использовали писателя
только как повод рассказать о своих замечательных идеях. И вот здесь Елена
Забелина бьет по больному месту. Да, именно по гендерной самооценке.
У одной части ее
произведений лирический герой — мужчина, там все нормально. У
другой рассказчик совпадает с гендером автора, там
ситуация сложнее. Периодически натыкаешься на пассажи вроде «после полудня,
отслужив сосудом для сливания детородной жидкости, я соскальзываю с ложа и
покидаю дом», или «Волшебный фаллос представал то крепким огурцом,
только что снятым с деревенской грядки, то чем-то сладким, нежным, с сетчатым
узором, как банан». Скажи, читатель, ты видишь тут эротику? Я почему-то
нет. Вообще эротическая компонента нашей жизни очень странный предмет для
описания. С одной стороны, любопытно взглянуть на процесс глазами
противоположного пола, но с другой стороны — это абсолютно пустое любопытство,
потому что взглянуть можно, а понять — нет. Да, наверное, и не нужно. Кстати,
такое у Забелиной встречается, как правило, если рассказ идет об измененном
состоянии сознания героини — сне, видении или чем-то подобном. В здравом уме и
твердой памяти — ни-ни. Но вот когда героиня купается на лавовом пляже под вулканом,
то в этом описании: «Влажный песок был угольно-черный. И вода казалась
черной, потому что сквозь нее не просвечивало дно, скрытое слоем вулканической
золы. Цинния проплыла немного в этом бездонном море — черной дыре, готовой
поглотить любое живое существо, и вернулась на берег. Она шла босиком по
раскаленной гальке, как по угольям — послеполуденное солнце создавало по
контуру камней алые блики…» — я чувствую эротическое напряжение текста, и
оно кажется мне уместным.
Наряду с этими
двумя достаточно крупными и характерными для Елены Забелиной вещами, в книгу
входит ряд рассказов. Так ювелиры обрамляют основной камень мелкими
драгоценностями, поддерживающими его, добиваясь композиционной завершенности.
Большей частью рассказы уже увидели свет в журналах, а «Чистые страницы»,
перекочевавшие из прошлой книги, полностью переписаны автором: это даже не
новая редакция, а практически новое произведение под тем же названием.
Завершается «Ideafree» пьесой для чтения «Я и Президент», также
входившей и в предыдущую книгу автора «Черный ящик». Эту вещь я нежно люблю,
потому что она — редкий образец уральского киберпанка. Именно уральского,
лишенного технологической холодноватости и
выспренности жанра. Вот как «Чайф» играет про
«Аргентину — Ямайку»: да, это регги, но ничего чужеродного, все такое до боли
родное и знакомое. Так и этой «пьесе для чтения» автору удается превратить
фантастическую условность в лиричную сказку, практически про Финиста — ясного сокола. А что из всей техники там обычный
телевизор и нераскрываемые секретные технологии
кремлевских специалистов… нет там косвенных доказательств вмешательства наших
хакеров в заграничные выборы, можно даже не искать. Только русская душа, вечная
и женственная…