Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2018
Лера Манович — поэт, прозаик, математик. Родилась в Воронеже. Окончила Воронежский
государственный университет и Высшие литературные курсы при Литературном
институте им. Горького. Публиковалась в журналах «Дружба народов», «Урал», «Гвидеон», «Арион», в литературных
сборниках. Финалистка Международного Волошинского
конкурса 2013 года. Живет в Москве.
СССР
В тринадцать
все мечтают о любви
отлично помню
перерезанный пополам день
до и после школы
тоскливый суп
с разбухшими макаронами
мука второй сорт
«Лолиту» Набокова
зачитанную в самых
неприличных местах
прогулки
с надоевшей собакой
Разве может
Гумберт Гумберт
гулять здесь
на школьном стадионе
между ямой с опилками
для прыжков в длину
и убогими турниками
по шею выкрашенными голубой краской
грустная девочка
мечтающая о любви
дергает собаку за поводок так
что строгий ошейник впивается в шею
И вот в среду
после шестого урока
жизнь подает знак
в виде второгодника
бессловесного
Сашки Голосова
сына алкашей
он сидит под лестницей
и когда я прохожу мимо
тихо и сладко шепчет мне в ухо:
«жидо-о-овочка»
и я иду дальше
и щеки так пылают
как будто меня
поцеловали…
Мой дед Иосиф Моисеевич
Мой дед Иосиф никогда не держал меня на руках.
Последней, кого он держал на руках, была его любовница,
простая русская баба, которая плохо плавала.
Дед погиб, вытаскивая ее из реки
в санатории под Воронежем.
Может даже, это было в санатории Горького,
мимо которого мы проезжали вчера.
Это все неважно. Разметка территории смещается со временем,
Как калька под дрожащей рукой.
И, возможно, место, где утонул мой дед, надо искать где-нибудь
под Москвой, в Ступино. Не зря же меня так туда тянет.
В любом случае дед был отличным парнем,
хотя бабушка до самой смерти была другого мнения,
пока ее не похоронили рядом.
Как будто после смерти опять засунули
в холодную супружескую постель.
Теперь я старше своего деда.
Я нашла абрикосовый чурбак, чтобы вешать на него шляпу.
Когда она валяется на скамейке, на нее вечно садятся.
Мне показалось, что под шляпой не хватает носа.
Мы с отчимом приладили нос. Потом сделали в шутку очки на резинке.
И получился мой дед Иосиф.
Вот он, на картинке.
Мой дед теперь из твердого, как камень,
и тяжелого, как камень,
абрикосового дерева.
Что еще cказать…
Влюбляйтесь в женщин, которые хорошо плавают.
Так, на всякий случай.
Я, например, отлично плаваю.
***
не люби меня
потому что устанешь
и не принесу тебе
ни мальчика
ни девочку
ни кофе в постель
я — червяк
у меня в животе
земля
Колокольчики
Скоро будет снег в России.
Cвятки. Первомай.
Cпи, мой мальчик синий-синий,
Глазки закрывай.
Спят гиены и вороны.
Ордена отцов
Мирно дремлют в тихом звоне
Нежных бубенцов.
***
Маше
В детстве
ходили с мамой
на Коминтерновское кладбище
Недалеко от дедушкиной могилы
был памятник
с фотографией девочки
в белом платье
с большим бантом
девочка улыбалась
Это Маша, — говорила мама
её папа
топором зарубил
Пока мама
красила ограду
я стояла и смотрела на шею девочки
Белая шея
над белым воротничком
На венках было написано:
«любимой дочке от мамы и бабушки»
Маша улыбалась
мурашки ползли у меня по спине
Мы снова шли на кладбище
и я просила:
Мама, расскажи мне про девочку
Про какую?
Про Машу, которую папа зарубил.
А что рассказать-то?
Ну как все было?
Пришел папа. Ночью. Пьяный.
А мама где была?
Я не знаю!
А девочка спала в своей кроватке?
Наверное
Я представляла Машу
в рубашке в горошек
как у меня
и папу
красивого и страшного
он входил в комнату…
Проснулась
спустя тридцать пять лет
пью кофе
смотрю в окно
ничего не чувствую
Здравствуйте
я — девочка Маша
которую папа
зарубил топором.
Стихотворение, написанное в день смерти Боуи
москва минус двадцать
бабка с ключами на веревке
не может попасть в домофон
руки скрюченные
авоська до земли
давайте я помогу вам бабка
ненадоненадо
столько их
московских пенсионеров
из-за квартир убиенных и замученных
смотрит испуганными
птичьими глазами
беру ее синюю лапку
прикладываю кружок к кружку
дверь с писком открывается
дальше не надо
давайте хоть сумку донесу
не надо
бабка-бабка
сколько ж тебе лет
много
семьсят
да ты почти невеста
кому же я невеста
новопреставленному
Дэвиду Боуи…
Хорошо
Человек не заводит кота. Он его создает.
Да будет кот, — говорит человек среди уюта, состоящего из торшера,
ковра и книжного шкафа.
И приходит кот.
И садится. И смотрит.
И ласкается к ногам.
И человек говорит — это хорошо.
А потом оказывается, что у кота булимия.
Ею страдают многие породистые коты.
Кот ест и ест. А потом еще ворует со стола.
И размазывает по полу сметану.
И человек говорит — это нормально.
А потом у кота начинается расстройство желудка,
И он, измазав задние лапы, бегает по ковру.
И залазит в постель человека.
Человек морщится и говорит — это нормально.
И с любовью убирает за котом.
Ночью кот снова требует жрать.
Челвоек не дает ему жрать. И кот начинает скидывать на пол вещи.
И драть диван прямо над головой у человека.
Когда кот с грохотом заваливает торшер,
Человек говорит cебе — это нормально
И дает ему пожрать.
Пожравши, кот возвращается,
Забирается на голову человека
И начинает лизать свою задницу.
Это нормально — думает человек и пытается заснуть.
А потом наконец, когда человек почти привык
ходить в туалет с открытой дверью,
прятать еду на недосягаемые поверхности,
носить свисток на шее,
потому что только свистом можно согнать кота со стола,
два раза в день выгребать говно специальным совочком,
не высовывать во сне ноги из-под одеяла
и всякое другое,
тут наконец приезжают настоящие хозяева кота,
которые были в отъезде,
дарят человеку коробку заграничных конфет,
говорят — спасибо за Васю — и увозят кота.
Ровно пятнадцать минут человек грустит.
Потом он отматывает шарф с двери туалета,
который висит там, чтоб дверь не захлопывалась,
бросает белье в стирку,
делает кофе,
спокойно оставляет на столе сливки и сыр,
садится на диван и говорит:
это хорошо!
***
счастье
играет со мной в дженгу
каждый день
вынимаю из него день
ожидая
что все рухнет
Отчёт о поездке в Ереван
Совсем не помню, чему меня учили на литературных курсах
унылое сборище неудачников, пенсионерок и домохозяек
скучная тетка в очках с большими напряженными икрами
рассказывала нам про Илиаду и Одиссею
помню гул автомобилей за окном
и заслуженного поэта Татарстана
клюющего носом на первой парте
Отличное место для женщины, ищущей любовника
Недели через две после начала курсов появился он
Прекрасный как один из родственников Корлеоне
Высокий и курчавый, в черном пальто до пят
«У меня были дела в Риме», — сказал он на занятиях
он держался высокомерно
через неделю мы подружились
у него была армянская фамилия и родители в Ереване
Из-за него я навсегда застряла где-то в середине Одиссеи
Вместо любовника у меня появился собеседник
Любовник появился у всех красивых девушек курса
благо их было всего три
Армянские мужчины любопытны и эмоциональны как дети
Я знала все подробности
Литература рождалась в моем левом ухе и текла сквозь меня
Пьяный доцент Антонов выгнал нас с «Теории романа» за болтовню
Мы продолжили в коридоре.
Так прошел первый год обучения.
Cпустя два года я ходила по кофейням Еревана с ручкой и блокнотом
Город был полон парней из клана Корлеоне
Мой армянский друг к тому времени обзавелся женой, лысиной
И вечным цейтнотом.
Кофе в Ереване лучше чем в Риме, но это мне не помогало
написать рассказ о человеке, который ходит к любовнице
Когда он ложится с ней в постель, они видят вершину Арарата в окне
Когда он садится с семьей ужинать, он тоже видит вершину Арарата.
Однажды он придет к женщине, у которой из окна не видно Арарата
И почувствует себя изменником.
Однажды в Италии
Давид Матевосян вылечил меня от начинающейся простуды
до сих пор помню его руки
В Ереване у меня страшно болела голова
Но не нашлось ни одного итальянца.
Огромная кровать в номере смеялась надо мной.
Я задергивала и отдергивала штору, надеясь, что там
как в старых европейских фильмах стоит мужчина
но за шторой стоял только Арарат.
***
Когда у человека нет себя
он ластится к рассветам и закатам
к чужим плечам, безвольным и покатым
и даже к очевидности дождя
Когда у человека нет себя
ему плевать на теплой жизни всходы
его судьба зависит от погоды
а радости — от дней календаря
Вот он стоит — растерянный и кроткий
у вечности на длинном поводке
с нелепой линией на маленькой руке
как школьник на трамвайной остановке