Рассказы
Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2018
Илья Исаев (1969) — родился в селе Никольско-Архангельское
Московской области. Окончил географический факультет МГУ им. М.В.Ломоносова,
географ-картограф. Состоит в Союзе художников Подмосковья. Преподавал
географию, рисование и физику в школе, работал научным сотрудником НИИ
Культурного и природного наследия имени Д.С. Лихачева, картографом Издательства
МГУ. Ныне — художник Музея землеведения МГУ. Автор ряда географических карт.
Печатался в научных изданиях «Библиотека в школе», «Геодезия и картография», «Малаховский музей», «Жизнь Земли» и журналах «Наследник», «Живописная
Россия», «Литературный Квартал». В «Урале» печатается впервые. Живёт в г.
Люберцы.
Скромная
— Мама бросила нас с сестрой на небольшой уральской станции. Мы ехали, как она нам сказала, в Москву. Куда мама пропала, я до сих пор не знаю, может быть, и уехала «зарабатывать» в столицу, уже налегке…
Это поведала о себе талантливая художница. Одинокая женщина, которая много трудилась — это сразу видно по её картинам. Но, судя по скромной одежде, заработала она мало. Хотя скромные люди обычно так и одеваются. Скромные люди обычно и зарабатывают немного — им хватает того, что у них уже есть…
В одном из уральских музеев я обратил внимание на несколько мастерски написанных портретов и картин на исторические темы. Они были уровня хорошего областного музея, но почему-то авторство не было обозначено. Решил узнать у смотрителей, кто автор картин. Автора позвали. Им оказалась охранница, что открывает и закрывает музей, — невысокая приветливая женщина лет пятидесяти. Женщина с красивыми глазами, в которые хотелось смотреть.
Это было чудом — талант и скромность: ни одна картина, ни диорама, ни авторские витражи не были ею подписаны!
Я попросил художницу наполнить термос кипятком, она пригласила меня в музейную кухоньку и заварила чаю. Это была идеальная возможность разговорить её! Сначала я показал свои свежие картинки, что написал в Оренбуржье, потом стал спрашивать, как она сама работает.
«Ночь не поспишь — небо напишешь…» — вот её слова. То, что нам кажется лёгким, сотворённым в один приём, на самом деле бывает результатом работы с утра и до следующего утра…
О своей личной жизни художница не особо распространялась. А то могла бы затянуть рассказ о своих несчастьях часа на два, не меньше — сколько таких выслушиваешь в поездах и электричках!
Вот история той, что сейчас работает охранником в музее…
— Мы с сестрой близнецы. Родились в Киргизии — в Бишкеке. Хотя тогда, в пятидесятые годы, город назывался Фрунзе. И вот мама взяла нас с собой в столицу. Но всю дорогу пыталась от нас избавиться. Наконец у неё получилось. И поняли мы это, когда очутились одни на платформе… Сколько маму ни разыскивали — без результата! Нас же поселили в летний домик при каком-то колхозе. Там мы с сестрой работали, и нас кормили. А в детский дом не могли взять — мать-то пропала, документов нет, родительских прав лишать некого… Вот и жили мы не в интернате, а во времянке, где нам поставили печку. Потом нас определили в школу. Когда мы её закончили, решили ехать на дальнейшую учёбу в областной центр. Моя сестра узнала, что есть такие успешные женщины — экономисты, бухгалтеры и прочие деловые колбасы. Она и стала экономистом, сразу же вышла замуж, сейчас вся такая важная, предприимчивая. И со мной мало общается… А мне всю жизнь нравились животные. Однажды я в медпункт притащила больную собаку. Мне там говорят: «Что мы тебе, ветеринары, что ли? Сама её лечи! Вот тебе шприц, сделай укол и перевяжи». И я сама возилась с этой несчастной собакой. С тех пор у меня проснулась тяга лечить животных, людей и вообще всё живое. Так я выучилась на медика. Конечно, изучала анатомию. И любила рисовать. А для художника анатомия — это же очень важно! Однажды я приехала в Ленинград и зашла в Эрмитаж. И так меня там всё поразило! Я пришла во второй день… И в третий… Как же я долго смотрела на картины, какой это был восторг — чуть не до слёз! И всё не могла успокоиться — готова была поселиться в музее! И вот я заметила, что по территории Эрмитажа ходят какие-то женщины и собирают бумажки. Я спросила у них, оказалось — они там работали, убирали мусор. Мне и посоветовали устроиться в Эрмитаж уборщицей. Как же я была рада, что могла работать и любоваться картинами! Я устроилась на полгода. Это было счастьем! А потом познакомилась с реставратором картин. Был он пьянчуга. Бывало, напьётся и трясётся: «Уволят меня, уволят!» А я ему: «Да не бойся, лучше покажи мне, как и что делать, я тебе помогу». И научил он меня, как краски смешивать, красочные слои снимать — один, другой, третий, как их фотографировать… И я стала помогать реставратору. А однажды я сама сделала копию с картины. И когда начальство увидело мою работу, у них глаза на лоб полезли: «Это ты сделала? Ну-ка, ну-ка… Давай мы тебя устроим мастером! Художницей без образования, конечно, мы тебя не можем оформить». И вот я стала выполнять реставрационные работы и делать копии. Я получала зарплату, а начальники отбирали у меня работы и говорили, что меня здесь оставят и никто трогать не будет. Потом мне предложили: «Давай, дорогая, определим тебя в Академию художеств. Только ты учись и работай, работай, делай копии!» И стала я учиться и работать, по нескольку недель сидела над копиями. А их у меня забирали. Начала я и свои картины писать… Помнится, написала такой сюжет: «Телёнок и кутёнок». Как выросли вместе и дружили телёнок с собачкой. И собачка бегает за телёнком, слизывает его слюни… Так у меня и эту картину забрали! Ну, что-то мне, конечно, приплачивали… В общем, жила я тогда, как крепостная артистка. А когда закончила Академию, приехала сюда работать художницей — оформлять новый музей. Вот, что вы видели, тогда и было написано. Диорама, между прочим, поначалу была звуковой, пока не сломалась. Вот… А когда музей был готов, я стала работать медиком. Но живопись никогда не бросала. Как отправлюсь в паломническую поездку, так и беру краски! Везде пишу картины. Иногда даже остаюсь на какое-то время в красивых местах и прошу водителя потом меня забрать. Много выставок у меня было. И даже за рубеж возили картины — во Францию, в Германию, в Японию… Что же касается Союза художников… Приняли, но при вступлении кроме того, что я денег заплатила, забрали у меня несколько работ. И каждый год по две картины отдаю. Такие у нас порядки… Если же какая-нибудь моя картина на выставке понравится чиновниками из комитета по культуре или из администрации — отбирают! А что, мне с ними судиться, что ли? Ну, могут подкинуть полторы или две тысячи рублей… Я как поняла, чем мой труд может закончиться, так и перестала большие работы писать. А вот сейчас меня за прошлые заслуги перед нашим музеем опять взяли на работу — в охрану…
Зовут эту скромную женщину Татьяной. Слушал её и не мог налюбоваться. На её милом лице не было и следа печали, тем более нытья. Сначала Таню бросила мама, потом много раз кидали разные начальники и чиновники. Наверное, им нет дела до того, что она пережила. И до того, останется ли она одинокой до конца жизни. Они люди занятые и её замечают редко — когда хотят дармовую картинку на дачу или в подарок своим патронам.
Это удивительно — как приходит любовь! Кого-то любят за красивое лицо. Кого-то за то, что у них богатства — вклады в зарубежных банках, большие комфортабельные машины, дачи с тёплыми полами и красивыми картинами. Кого-то любят за то, что они могут написать эти красивые картины и просто так подарить их людям — хорошим или не очень…
Татьяну я часто вспоминаю. Это значит — полюбил её. Не только за красивое лицо, скорее за скромность. За то, что ей хватает.
Мама и доча
Есть такая незадача: стоит только расположиться в живописном месте с этюдником, как обязательно поблизости соберется компания. И в этот раз мои опасения оправдались. Мосток был слишком хорош, чтобы никто не соблазнился облюбовать его для ныряния в речку или постирушки.
Хорошо упитанная женщина нарушила ровное течение воды шумным полосканием белья, от чего по всей реке пошла искристая рябь. Это было красиво, но не вовремя: мне нужно было запечатлеть гладкое отражение деревьев, которое осталось недописанным в прошлый сеанс.
Возле женщины крутилась девочка лет десяти, с пухленькими щёчками, двумя короткими светленькими косичками и поцарапанными коленками.
— Мама, а почему электричка ездит?
— По рельсам!
— Ну, мам, я серьезно!
— Отвяжись!
Девочка взмахнула руками, вытянула шею, как лебедь, и изобразила парящую в небесах птицу.
— Мам, посмотри! Посмотри, красиво у меня получается? Похоже, что я лечу?
— Отстань!
— Ля-ля-ля… Ля-ля-ля-ля! — вальсировала руками и напевала девочка. Налетавшись, она присела рядом с мамой и принялась шлёпать по воде ладошкой. Мамаша раздражённо повернула к ней розовое лицо.
— Прекрати сейчас же! Слышишь, что я сказала? А ну, хватит баловаться!
— А что… А что я сделала?.. — хныкнула девочка.
— В тебе преобладает психологическая способность доставать! — размеренно изрекла мамаша. — Дома ты пристаёшь, на работе ты мешаешь… Ты только и умеешь, что гадости делать!
Девочка надула щёки и стала расхаживать по мостку, пританцовывая на цыпочках, словно балерина.
— Мам, а можно я искупаюсь?
— Нет!
— Ну, можно? Можно искупаться? Ну, мам…
— Нельзя, я сказала! Сколько тебе можно повторять?! Вот бестолковая! В кого ты такая бестолочь уродилась?! Точно — папина дочка! Встань спокойно! Сейчас мостик развалишь тут мне!
— А почему нельзя искупаться? Вон там люди купаются!
— Так то — люди как люди! А ты — бестолковка! Всю воду мне тут перебаламутишь! Как я полоскать буду? И вообще, уже почти конец июля. Скоро Ильин день, тогда вообще купаться нельзя будет!
— А почему?
— По кочану! Вода за ночь быстро остывает. Простудишься, будешь опять свои сопли по всей квартире размазывать!
— Но ведь за день вода опять нагреется! Ведь сейчас жарко днем!
— Так! Будешь еще у меня тут спорить! Кто из нас старше и умнее?
— Ты старше… А я…
— Что ты там бубнишь? Замолчи, а то я не знаю, что с тобой сделаю!
Девочка сбежала на берег, оторвала от сухого пня пласт коры и принялась, отламывая от него кусочки, запускать их в речку.
— Мам, смотри, какие лодочки плывут! А они до моря доплывут, как ты думаешь?
— Сейчас я тебе скажу, как я думаю! — мамаша шлёпнула в таз мокрые трусы и, отняв у дочки кору, отшвырнула её в прибрежные камыши. — Ты меня долго еще доставать будешь?
Девочка встала на пень и, с минутку посмотрев, как мама полощет разноцветные тряпки, проскулила:
— Мам, а можно я тоже пополоскаю?
— Ты мне бельё утопишь! Кто потом за ним полезет в воду?
— Я! Я полезу! — оживилась девочка.
— Щааас! В воду она полезет! Шустрая какая!
Девочка молча обошла вокруг меня, посмотрела на мою работу и улыбнулась.
— Как красиво у вас получается! Я тоже так хочу научиться!
— На, попробуй! — я протянул ей кисточку.
Девочка покосилась на маму. И вовремя.
— А ну, отойди от художника! Не мешай ему работать!
Девчушка, немного помаявшись на берегу, достала из кармашка сарафана глиняную свистульку, наполнила её водой, подошла сзади к маме и дунула. Раздался очень смешной звук, словно решил прополоскать своё горло Буратино. Мама ойкнула, схватилась сначала за грудь, а затем стиснула руку дочки.
— Ну-ка, дай сюда эту дрянь! Отдай дудку, тебе говорят! Сейчас выкину её в речку, будешь знать, как маму пугать!
— Это дедушка мне подарил! У-у-у-у… — заревела девочка.
— Прекрати орать! Вот тебя дядя художник нарисует, как ты тут плачешь! Смотри, сейчас река из берегов выйдет от твоих слёз!
— Мам, не выбрасывай дедушкину свистульку! Ну пожалуйста! Я не буду тебя больше пугать! Дедушка расстроится, если ты его свистульку выбросишь!
— Дедушка такой же вольтанутый, как и папаша твой! Один свистульки лепит, другой на гитаре целыми днями бренчит. Еще и хвалится всем: «Я двадцать тысяч пе-е-е-сен разобрал! Я всю песенную кла-а-а-ссику знаю! Минорно-мажорные перехо-о-о-ды… Доминант-скрип-акко-о-о-рды…»
— Папа хороший! Он мне «Радость» перед сном пел! А дядя Геша не поёт!
— Дядя Геша — кормилец настоящий! А папа твой одни пластинки в дом тащил, неизвестно с каких помоек! Музыкант хренов… А я молодая дура была, прельстилась на его патлы и индейский наряд. Сейчас бы сами, небось, на помойке жили, если бы не дядя Геша!
По железнодорожному мосту, что был немного ниже по течению, с весёлым свистом пронеслась электричка. На задних подножках последнего вагона сидели молодые ребята — зацеперы.
— Мам, видела? Видела? Там мальчишки сзади к электричке прицепились! — радостно закричала девочка.
Мама даже головы не подняла, она трепала в воде мужские брюки.
— Если бы не дядя Геша, мы тоже в скотовозе ездили бы, как нищета, — пробормотала она. — В духоте потом бы обливались… А дядя Геша нас сюда на машине привёз. С ветерком, с кондиционером… Скоро он нам стиральную машину установит, будем как белые люди стирать…
— Дядя Геша скучный… А с папой весело! Он мне вчера смешные истории про Узурпатора Кельмандэ рассказывал! Я чуть со смеху не лопнула!
— Какого еще такого узурпатора?
— Кельмандэ.
— Ну-ка, подойди сюда, Кельмандэ! Смотри-ка ты, как разговаривать научилась! А к папе я тебя больше не пущу, если будешь тащить от него словечки всякие!
— Это не словечки! Узурпатор — это восточный деспот такой. Он всем говорил по-ихнему: «кель мандэ!», значит: «сюда иди, деньги давай!». Он жадный был! А его Ханжа Насреддин все время за нос водил!
— Ты бы лучше математику учила, Ханжа! Ходжой его звали, Насреддина твоего! Вот точно, папа твой такой же голодранец, как ваш любимый Насреддин! Попрыгун-стрекозёл… Всю жизнь свою красную пропел… Хорошо хоть не пропил…
Мама бросила последнюю тряпку в большое корыто, погрузила его на тележку и потянула за верёвку.
— Давай-ка, доча, помоги мне в горку закатить! — мама улыбнулась девочке. — Что там ещё твой папа рассказывал про узурпатора? Горе луковое… Клоун… Одна радость с ним была — посмеяться…
Две фигурки потащили тележку вверх по песчаной дорожке и скрылись за деревьями. Вскоре из глубины леса послышался заразительный женский хохот.
Осколок снаряда
В Терсколе на леднике я нашел осколок снаряда. Может быть, это был осколок бомбы или мины, из тех, что фашисты в 1942 году накидали на перевалах Главного Кавказского хребта. Я собирал в горах красивые камни и увидел ржавую увесистую округлую железяку с насечкой. Инженеры специально рассчитали, в каком месте и каких размеров надо сделать на снаряде насечку, чтобы он стал ещё смертоноснее.
Сунул осколок на дно рюкзака. Думал — покажу в школе своим ученикам доказательство современной дикости. Влепи такая штуковина в чей-то лоб — от головы ошмётков не найдёшь…
Этот осколок я таскал по всему Северному Кавказу, от Нальчика до Дербента. Был в Беслане, Грозном, Гудермесе, Махачкале. Иногда меня останавливали полицейские и проверяли документы. Иногда шмонали мои вещи. Да и как не обшарить такого чудака: приехал на Кавказ с большим рюкзаком, плоской брезентовой сумкой и деревянным ящиком с алюминиевыми ножками — вылитый шпион-парашютист. Наверное, этюдник с красками их опытный глаз горного орла трансформировал в замаскированную рацию. Или адскую радиоуправляемую бомбу…
Трижды меня обыскивали женщины-полицейские. Такое проявление внимания и любознательности было даже приятно.
Но самую очаровательную женщину довелось встретить не на пунктах досмотра, а в библиотеке Ставрополя. Она показывала мне краеведческую литературу. Переехала красавица на Кубань из Красноярска, теперь страдает из-за специфики местного менталитета: «Здесь с кем ни начнёшь общаться — интересы чаще сводятся к огороду, помидорам и огурцам…» Не потому ли всё чаще люди превращаются в сеньоров-помидоров? А стройной умнице с такими овощами скучно.
С астрофизиком Юрием, сотрудником Баксанской нейтринной обсерватории и альпинистом, было о чём поговорить. Он не был занят ни огородом, ни строительством дачи, ни евро-, америко— или афроремонтом квартиры. Нейтрино, наличие которых он улавливает, с одинаковым успехом проходят как сквозь помидор, так и сквозь любую правительственную дачу и даже нашу планету, словно их и нет вовсе. Юрий дал мне ключи от своей квартиры, где я постирался и отоспался. Правда, в благодарность за радушие нечаянно словил ему в ноутбук «баннер» со своей странички «В контакте»… «Группа поддержки» социальных сетей не дремлет — наверное, хотят выведать тайны нейтрино или каких других частиц. Вдруг их можно будет продавать, когда углеводороды закончатся…
По дороге домой я познакомился с Яном — студентом из Чехии. Ян ничего не продавал, он ехал автостопом до Японии через Болгарию, Турцию, Армению, Грузию и Россию. Мы в центре Беслана с протянутыми руками стояли на обочине оживлённой трассы часа два. Он рассказывал, какой быстрый автостоп в Турции, Армении и Грузии, а я краснел за нашу великую ресурсообеспеченную державу, где казаки и джигиты на своих железных конях весь вечер обдавали нас вонью некачественного бензина и пылью.
Общались мы с Яном сначала на английском, а потом он перешёл на чешско-русский язык. Конечно же, я выдал ему всё, что знаю о Ярославе Гашеке и Кареле Чапеке. Вспомнил Яна Неруду и Йозефа Несвадьбу. Пусть думает, что мы — нация читающая!
Огурцы-помидоры и прочая жрачка Яну были неинтересны. Ему было интересно, сколько лет он будет такими темпами добираться до Владивостока…
Наконец мне удалось договориться с водителем местного автобуса. Тот доставил нас к выезду из города, а по дороге показал печально знаменитую Бесланскую школу. Двенадцать лет назад этот пожилой человек на своих руках выносил из горящего спортзала оставшихся в живых детей. Он почти всех их помнил по именам…
С Яном мы вместе продвинулись за сутки всего на триста километров — из тех восьми тысяч, что предстояли ему до корабля в Японию.
На одном из полицейских блокпостов состоялся очередной обыск.
— Что это у вас за ящик?
— Это химическая лаборатория!
— ???
— Там смертельно опасные химикаты!
— Раскройте!
— Вот… Читайте: «кадмий красный»! Если его скушать — покраснеете и умрёте. Где-то у меня тут была стронциановая жёлтая… совсем ядовитая, особенно в смесях! Я, наверное, её выкинул… Катя Белякова мне говорила, что надо ещё от окиси хрома избавиться, но я с нею не согласен. Ага, нашёл! Смотрите, «английская красная»! Ею снабжают всех английских шпионов!
— А! Это же краски! Вы художник?
— Догадались! Зачёт!
— А в рюкзаке у вас что? Рентген показал металл!
— Там у меня лежит железный термос. И ещё — осколок снаряда!
— Где осколок? — полицейские руки метнулись ощупывать рюкзак. Как раз в том месте, где лежал осколок.
— Вот! — я достал термос.
— Да ну вас! Забирайте свой рюкзак…
В Пятигорске я показал Яну провал. Конечно, вспомнился Остап-Сулейман-Берта-Мария-Бендер-бей, и родился анекдот: «…Поскольку сотрудники милиции и разведки приравниваются к детям, то с вас, товарищ Исаев, пять копеек! — “Это провал!” — догадался Штирлиц».
— Ян, что тебя удивляет в России?
— Вот это! — Ян нагнулся и поднял с асфальта шелуху от семечек. — У вас кругом такое валяется…
— Это наша культура… — развёл руками я и почему-то представил себе Антона Павловича в компании с Яном Амосом Коменским, плюющих шелуху себе под ноги.
Как ни странно, но в железнодорожном вокзале Пятигорска нам не устроили обыска. И мы успели на электричку. Кондуктору, симпатичной девушке, показываю банковскую карточку:
— Вся моя наличка здесь… Только двадцать пять рублей осталось, возьмите! А это наш гость — чешский студент. У него мало денег. Он автостопом едет до Владивостока, а виза только на тридцать дней. Продемонстрируйте ему наше русское радушие, не берите с него за проезд!
Девушка с улыбкой махнула рукой и оставила нас в покое.
На окраине Невинномысска мы с Яном расстались — он уехал в сторону Волгограда, а мне надо было добраться до Ростова, откуда на Москву много разных поездов.
В Краснодарском крае мне ещё раз устроили обыск. На этот раз казаки. Не знаю, может быть, на блокпостах Айовы и Небраски дежурят индейцы с перьями и томагавками… Но у нас на Дону и Кубани можно увидеть казаков в папахах и с шашками.
Чем-то я насторожил привокзальных защитников отечества, когда разговаривал с братом по телефону. Странно, у меня был обычный мобильник, а вовсе не рация с телескопической антенной. Вдруг меня окружают казаки.
Их было четверо — больших, розовощёких. Будь я руководителем военного оркестра — выдал бы им барабанные палочки, а тугие инструменты и так всегда при них…
Верховодила «группой захвата» казачка:
— Мужчина! Это ваши вещи?
— Мои! — отвечаю, почесывая трёхнедельную щетину.
— Покажите, что у вас там!
— А вам что-то нужно?
— Что у вас там? — повторила женщина-командир.
— У меня там осколок от снаряда!
— Что?!
— Вась, — обращаюсь к брату, — меня за террориста приняли, сейчас шмонать будут!
— А вы прекращайте по телефону говорить! — двинул ко мне один из казаков.
— С какой стати? Я мирно разговариваю по телефону, а вы мне мешаете! Я что, совершил какое-нибудь преступление? Василий, слышишь? — продолжаю уже громко. — Ты понял, в каком полицейском государстве мы живём?
— Покажите осколок снаряда!
— Ага, так я и показал вам… Вдруг он взорвётся…
— Доставайте осколок снаряда! Открывайте рюкзак!
— Василий, тебе всё слышно? — еле сдерживая смех, говорю в трубку.
— Да, да, слышу… Зачем их дразнишь?
— Хватит разговаривать по телефону, — командует кто-то из «спецгруппы».
— На каком основании? Мой брат Вася должен знать, что со мной происходит! Вась, тебе хорошо слышно?
— Хорошо! — отзывается брат.
— Ладно, смотрите, что у меня тут… — Не выключая телефон, одной рукой начинаю расстёгивать замки и извлекать содержимое рюкзака. — Вот, пожалуйста… Книжка. Эдгар По. «Литературные памятники».
— Религиозная литература? — встрял ещё один казачок.
— Эдгар По?
— Так… Что дальше? — вступилась за коллегу казачка.
— Дальше — Ефремов. «Туманность Андромеды». Это я в Дербенте купил. Хочу подруге подарить. Читали? Рекомендую!
— Где осколок снаряда?!
— Сейчас… Не торопитесь… Будет осколок… Вот…
— Это же термос!
— А, ну да… О! Смотрите, что у меня есть! Осколок базальта! Это вулканическая порода такая… Географию изучали? Бывают ещё метаморфические породы…
— Где осколок снаряда?!
— Так ищу же… Никак не найду… Ага! Нашёл! Это ёлочная шишка… Я её подобрал на месте дуэли Лермонтова. Гора Машук. Вы любите Лермонтова?
— Осколок снаряда доставайте!
— Да, да… Ищу… Так… Что тут у нас? Вау! Полюбуйтесь! Это вкрапления слюды в кварце! Приэльбрусье! Слюда — это как раз метаморфическая порода… Правда, красиво?
— Красиво, красиво! Где осколок?
— Сейчас, в коробке посмотрю… — я открыл спичечный коробок.
— Фуууу! Что за гадость? — отпрянула казачка, сморщив нос.
— Это рогатый жук. В Дагестане подобрал. Он валялся еле живой, я его решил выходить и посадил в коробку с травой. Он ещё три дня протянул, бедняга… Пусть Курбан Курбанов узнает, какие жуки у него на родине водятся…
— Какой Курбан?
— Это мой ученик. Из Дагестана приехал. Я в школе учителем географии работаю. Вот мой паспорт…
На поезд до Москвы я не опоздал. А осколок снаряда покажу ученикам. Как символ человеческой глупости.
А что, не глупость ли? Надо же было фашистам со своими железяками дорваться до Кавказа, чтоб там получить хорошего пинка под зад!