«Новая Юность». Избранное. 2016
Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2018
Выпуск «избранного» из толстого литературного журнала отдельной книгой — традиция еще советская; но хорошая, коль прижилась и в наши дни. Некогда выпускал тома «Избранного» и журнал «Юность». «Новая Юность» образовалась в 1993 году на волне идейного и эстетического раскола в редакции и во многом «отряхнула со своих ног прах» прежней редакционной политики. Но как минимум от одной традиции она не отмахнулась, и тома «Избранного» с 2009 года выставлены на сайте издания в электронном виде. Только вот кто они — уже книги или еще журналы?
Главные отличия журнала от книги — периодичность, диктующая «злободневность» содержания (общественно-политические издания следуют за хроникой событий, литературные — за книжными новинками или последними тенденциями), лаконичность. Книга внешне не стеснена ни хронологическими, ни объемными рамками. Но сейчас эти критерии размываются: книги выходят прямо по следам социальных потрясений, а журналы обращаются к «хорошо забытому старому»…
«НЮ. Избранное» по рубрикации следует за журналом. Причем не столько собственных выпусков — в них, выходящих раз в два месяца, рубрики «плавающие», — но некоего «идеального журнала», стремящегося быть постоянным культурологическим вестником. В «Избранном» 2016 года есть кроме «Прозы» и «Поэзии» рубрики «Книжка» (публикация неизвестных сказок Андерсена), «Русская экспедиция» (любопытный краеведческий очерк Николая Зонтикова о костромском обычае «похорон Ярилы», известном вплоть до начала ХХ века, причем погребаемого считали уже не языческим богом, а веселым выпивохой, прожившим 150 лет в гульбе и пьянстве), «Картина мира» (рассказ Франсуа де Ларошфуко о трех днях французской революции — низложении королевской семьи), «Мастерская» (эссе Григория Кружкова о поэтике Уоллеса Стивенса), «Штудии» (размышления Игоря Белавина о верлибре), «Другой жанр» (записи из блога Санджара Янышева под общим названием «Переученный левша»), «Книжный шкаф» (заметки Елены Пестеревой о текущей литературе). Круг рубрик солидный и очерчивающий, кажется, все культурологические аспекты бытия — но именно аспекты, а не полномерную проработку какой-либо темы. Характерно, что рубрики «Переводы» в «Избранном» нет. Русские произведения и переводы зарубежных авторов соседствуют в одних рубриках. Наталья Демидова перевела с исландского рассказ Свавы Якобсдоттира «Отдавать друг другу», а Вадим Муратханов с узбекского — страшную историю Хамида Исмайлова «Каменный гость». Рубрика «Поэзия» начинается с русскоязычной версии (сделанной Глебом Шульпяковым) стихотворения Джона Кинселлы «Суини Безумный встречает Федора Конюхова в долине Эйвон», а продолжается подборкой стихов украинского поэта Мирослава Лаюка «Непопадание» (перевод Натальи Бельченко). Концептуально в контекст «голосов мира» входит и подборка Еганы Джаббаровой «Кровь-молоко», написанная по-русски, но с турецким колоритом и со вставками на турецком языке.
Возможно, эта всеохватность и есть концепция «Избранного»?
Некоторое удивление вызвало у меня выделение в рубрику «Terra Поэзия» стихов Максима Лаврентьева, Рафаэля Мовсесяна, Ивана Волосюка, Натальи Никулиной, Даны Курской. Эта рубрика неизменна в каждом номере журнала, и, наверное, у редакции есть свои резоны отделять ее от «большого» поэтического блока, но я их не поняла.
В силу того, что «Terra Поэзия» замыкает книгу избранного, с читателем она «прощается» многозначительными словами Даны Курской из стихотворения «Ночь летнего солнцестояния»:
Застыли тени у
реки в лесном обряде.
…Две тряских
бездны обрывают диалог,
Хватаясь за руки,
ложась в кровать и глядя
На проступающий в
пространстве потолок, —
где на образе слияния двух бездн построена вся эстетика.
«Две бездны» Курской перекликаются с амбивалентным статусом «Избранного». И — в ракурсе дуализма — с яркой подборкой Екатерины Вахрамеевой «Уральский лубок». Лирический герой Вахрамеевой назван прямо: «А я девица с Уралмашзавода, / Меня такою создала природа / И бросила в свердловский океан — / Я пролетарий всех стран». Этот простодушный персонаж, обладающий каратаевской народной мудростью, не только отметил выдающееся двуединство наших дней (которое сравнивает с «орлом двуглавым»), но и посвятил ему одноименное стихотворение:
Со стен, со станций, из
дворцов и хат
Все россияне радостно
кричат,
Что от войны, и голода, и
гроз
Хранят Россию Сталин и
Христос.
Рубрика «Проза» в «Избранном», похоже, составляется вопреки принципам журнала. «Мы не печатаем: критику и литературоведение — в строгом смысле… драматургию, фантастику и фэнтези, детскую литературу, детективы, пародии и вообще юмор, а также афоризмы и манифесты», — предупреждает авторов сайт «НЮ». Однако в «Избранном» — 2016 почти все рассказы — с «чудесным» либо ирреальным сюжетом. Например, рассказ Свавы Якобсдоттира «Отдавать друг другу» буквально прочитывает свадебный мем о «вручении руки» — невеста, отправляясь на венчание, отсекает себе руку и вручает ее жениху. На обыгрывании звучания слов построен и «Родительский дом» Ольги Фатеевой — это дом, куда дети сдают не оправдавших надежды родителей, чтобы выбрать новых.
В рассказе Андрея Белявского «Прокурор Кулагина» жестокая прокурорша, вернувшись домой из зала суда, не находит в подъезде входа в собственную квартиру, а коммунальщики убеждают ее, что двери тут никогда и не было. Автор пытается свести концы с концами тем, что прокурорша, несколько дней тупо потыкавшись в стенку, едет отдыхать в «санаторий» понятного профиля и не возвращается на прежнее место работы. Но старый профессор настроен мистично: «Просто у нее исчезла, ну, то есть закрылась та дверь, и открылся весь мир». Главный герой «Отгула» Михаила Книжника Давид встречается в иерусалимском уличном кафе с отцом и дедом мало того, что мертвыми, так еще и похороненными в России, а не в Святой земле. Те «воспитывают» седого потомка, точно несмышленыша, и сообщают ему, что вмешиваются в дела его и других членов семьи, спасая их от бед. Давид практически убеждает себя, что старики ему примерещились, но коллега замечает: «Я видела тебя вчера в Нахалат-Шива. Ты среди дня пил пиво с двумя парнями, похожими на тебя. Родня?» Короткая повесть Виталия Науменко «Блю» — фантасмагория из отношений полов, коллег, творцов и «потребителей» искусства и всех его симулякров. И даже грустная «Пыль» Павла Пономарева, монструозная не авторским вымыслом, а отражением уродливых реалий бытия — библиотеку закрывают, чтобы на ее месте открыть ресторан быстрого питания, старую деву-библиотекаршу цинично обманывает в соцсетях охранник соседней школы, навесивший на аватарку фото голливудского артиста и назначающий романтичной даме свидание, на которое не собирается идти, — не обходится без тонкого налета фантастичности. Это пыль, покрывающая тело главной героини сразу после душа. Пыль будет преследовать женщину до обморока в финале рассказа — он, может быть, предвестник смерти.
Миниатюры Михаила Бару «Пролетая мимо Персеид», на первый взгляд напоминающие продолжение его «Провинциальных записок», вкусно рисующие деревенскую осень с её блаженным бездельем и немудреным рационом, от зарисовки к зарисовке «отрываются от земли», откровенно теряя связь с трехмерным миром. Сначала автор мечтает: «Сегодня ночью пролетим мимо Персеид. Или они мимо нас. Желаний загадаем… Никаких Персеид не хватит», — а потом объясняет, как легко взмыть в космос: «Вселенной может стать и обычное поле между деревней и лесом… когда где-то далеко-далеко впереди, в соседней галактике, чуть желтеют два пятна двенадцатой звездной величины от фар еще вчера проехавшего трактора; когда через два километра вдруг оказывается, что этот свет и не от фар вовсе… вот тогда и может».
Наверное, суровое предупреждение редакции относится к «форматной» прозе, а перед нами то, что условно называют «социальной фантастикой». «НЮ», как и прочие «толстяки», печатает социальную фантастику. Это чаще всего хорошая проза, и еще это «рассказы смутного времени», когда авторы не видят из сложившегося положения вещей выхода, кроме волшебного. Книга, составленная из материалов журнала, по определению не может быть «автономна» от него. Поэтому я «Избранное» рассматриваю как идеальный журнальный выпуск.