Дарья Бобылёва. Вьюрки. Роман. — «Октябрь», 2017, № 7
Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2018
Пока авторы-мужчины выясняют отношения с современным героем, домучивая его (Владимир Медведев, «Заххок»; Дмитрий Глуховский, «Текст»), или, отчаявшись, убивая (Андрей Рубанов, «Патриот»), авторы-женщины открывают альтернативный источник творческой энергии и новый способ разговора мире. Вернее, способ старый, но сегодня заново осваиваемый отечественной литературой. Ведь, по словам Александра Снегирева, мы живем в эпоху новой архаики. Обращение к мифу дает нам возможность создания открытой концепции мироустройства, опирающейся лишь на силы природы и символику «коллективного бессознательного». При этом мифологическая парадигма совмещается сегодня с осознанием личной ответственности человека. Это порождает новый формат романа — романа с фольклорно-мифологической тематикой и экзистенциально-личностной проблематикой. Так пишут, например, Ирина Богатырёва и Дарья Бобылёва.
Д. Бобылёва — дипломатический представитель потусторонних существ в нашем мире, репортер с мест прорывов реальности. Она описывает не монстров своего подсознания, пугаясь сама и пугая других, как С. Кинг, а параллельный мир, который всегда рядом с нами и с которым мы имеем дело в славянском фольклоре. «Это все мое родное, это где-то в глубине», — поет народный бард Трофим. Каждый живущий в России хотя бы краешком сознания тоже верит в «соседей» — леших, русалок, кикимор и домовых, каждый, как герои Бобылёвой, «балансирует на грани веры и здравого смысла, и нет-нет — да и заглянет в трещину, на которой издавна тут всё стояло».
«Вюрки» не фэнтези. Быть может, магический реализм. Потому что все происходящее в тексте реально для автора, который видит мир таким. И, быть может, в чем-то несовершенны мы, раз видим его иначе. Как говорил Мопассан, не будешь же отрицать ветер на том основании, что его не видно.
Мы привыкли воспринимать окружающее рационально, жить на одной половинке реальности, а Д. Бобылёва показывает, что мир — двустворчатая раковина, где обе створки имеют равное право на жизнь. «Тут везде кто-нибудь да живет, — Катя широко развела руками. — В реке, в лесу, в домах. Мы тут с самого начала не одни…».
Наши «соседи», надо сказать, на удивление терпеливы. Как терпеливы домашние собаки и кошки, в чьём взгляде, подчас полном растерянности, сквозит вопрос: «почему вы перестали нас понимать?»
Чтобы жить с соседями в мире, их «обязательно приветствовать надо, чтобы беду не навлечь». А мы разучились. И мифологию славянскую потеряли, сохранив лишь фольклорную обрядовость, и разговаривать с «соседями» перестали, потеряв навыки общения с миром природных духов. Дарья Бобылёва практически в одиночку, как радист на войне, восстанавливает обрыв коммуникации, рассказывая о том, кто есть кто в мире «соседей» и по каким правилам они живут.
Но «Вьюрки» не только галерея «соседей» и сборник правил поведения с ними, но и собрание поучительных историй о нас самих. Нечистая сила в романе действует в духе Булгакова и Гоголя, проявляя лицо современного человека и предупреждая об ответственности за свою жизнь. Вот приходит из леса в образе пропойцы Витька неведомое существо с пустыми глазами, которое не умеет ни говорить, ни думать, а только жрать и выть. Но Женя-жена с радостью принимает его как мужа и не желает отпускать обратно в лес, потому что в кои-то веки видит его не пьяным, не буйным, а покорным своей воле. Связав Витька, Женя кормит его котлетами и супом с ложечки:
«Тетя Женя замотала головой, визгливо заматерилась, ткнула пальцем в собственную щеку, смятую коротким старым шрамом:
— Вот, это после него зашивали! Мало я натерпелась? Пришли чужую семью судить! Я, значит, не заслужила, чтоб муж при мне был? Чтоб спокойный, трезвый, чтоб котлетки кушал? Не заслужила я, по-вашему?!»
А Светка Бероева воспитывает вместо детей подменышей из реки. Любви к собственным детям у неё особой не было, так что когда они исчезают, Светка убеждает себя, что огромные пиявки с зубастыми пастями и есть её дети. А чтобы подменыши не вернулись в реку, приручает их, кормя живой человечиной.
В дачном товариществе «Вьюрки» происходят пугающие вещи, но жители Вьюрков оказываются страшнее русалок и домовых. Катастрофичность столкновения вьюрковцев и «соседей» проистекает из человеческой, а не потусторонней злобы. Канву сюжета составляет стремление «соседей» наладить контакт с людьми, изучить их облик и образ жизни. Вот они приходят к людям, принимая их вид: «“Соседи” так всегда делали, они любопытные, а люди для них такие же малопонятные потусторонние твари, как они — для людей. Стороны просто разные». Но люди оказываются не готовы к контакту не только с «соседями», но и друг с другом. Они равнодушны к несчастьям ближнего, подозрительны и агрессивны к новому и непонятному. Люди плетут заговоры, свершают обряды черной магии и не останавливаются перед убийством.
«Вы мертвые!» — кричит случайно попавшая из внешнего мира во Вьюрки девочка и убегает в ужасе не от потусторонних сущностей, а от жителей поселка.
«Вьюрки» могли бы стать еще одной притчей о человеческом несовершенстве, но их от этого спасает авторская ирония, доброта и та витальная стихийность, которая прорывается в текст из фольклорно-эпического пространства. Столь близкое соприкосновение с миром «соседей» в русской литературе встречалось только у раннего Гоголя. Но у него все происходило в мертвенном свете украинской луны, а у Бобылевой — под палящим солнцем центральной России. Мотив солнечного света, любимого славянами, задает атмосферу романа. Июльская жара держится во Вьюрках несколько месяцев подряд. Но, как любая стихия, солнечное божество не терпит неосмысленного поведения и может быть не только ласковым, но и страшным. Нарушающие законы мировой гармонии глупцы будут наказаны: «Солнца вообще не было. Небо от края до края затянуло чем-то белым, перламутровым, как нежный испод двустворчатых беззубок. Валерыч в первую секунду даже обрадовался — вон сколько облаков нагнало, — а потом понял, что это не облака. Это сам небосвод побелел, и по нему раскаленным северным сиянием пробегали перламутровые переливы. В лицо Валерычу дохнуло жаром — точно горячим песком хлестнуло по глазам, запершило в горле. А над поникшими травяными верхушками заволновалось, заклубилось прозрачное марево».
Соблюдение правил общежития с миром природы и духов — залог не только спокойного быта, но и осмысленного бытия. Недаром высшей православной добродетелью, перешедшей из славянского мира, считалось на Руси умение жить в гармонии с миром, смирение.
Дарья Бобылёва рисует мир одновременно человеческий и нечеловеческий, не поддающийся привычной логике и поэтому обладающий зарядом той витальной и творческой энергии, которой так не хватает литературе последних лет. «Вьюрки» воплощают природную, стихийную и магическую мощь славянского фольклора. Древняя сказка, совмещённая с привычной повседневностью и помноженная на пахучий, дремучий зов природы, — вот что составляет материю прозы Бобылёвой.
Суггестивное ощущение сопричастности, соприродности и сомагичности происходящему и есть главный месседж «Вьюрков». А еще, конечно, урок добрым молодцам: ведь природная сила, называемая нечистью, безусловно, существует, и, похоже, наш сегодняшний образ жизни порядком её раздражает. Если мы не научимся слышать и понимать ее, а также слышать и понимать самих себя, то катастрофа, подобная той, что разразилась во «Вьюрках» (когда мир «соседей» заменил мир людей, перевоплотившись в то темное, что было в них), — неизбежна.